паршивыми условностями... И правильно поступил. Боб... Он будет счастлив
со своей женой... Он будет с ней так счастлив, как ни вы, ни я не были
счастливы и минуты... - Даллес положил трубку рядом с пустой чашечкой,
поманил официанта, попросил повторить кофе мистеру Макайру и себе,
задумчиво продолжив. - Я бы ответил. Боб, что Роумэн такой человек,
которого лучше держать в друзьях, чем во врагах... Он настоящий
американец, он знает, чего хочет, и умеет драться против тех, кого считает
нашими врагами... Он отнюдь не так прямолинеен, как вам кажется... Да,
подчас он сначала поступает, а потом думает, но ведь д у м а е т же! И
он совершенно лишен того, чем вас с избытком наградил бог. Боб...
Макайр долго ждал, что Даллес закончит фразу; тот, однако, молчал.
- Чего же он лишен, Аллен?
- А вы как думаете?
- Не знаю.
- Вам не очень-то идут впрок мои уроки... Я понимаю, что вы не
знаете... Меня интересует, что вы думаете по этому поводу... Вы говорите
так, словно человек, продающий корову на субботнем рынке, - постоянно
боитесь показаться смешным.
Макайр вдруг набычился:
- Так не говорите столь покровительственно, вот я и не буду бояться!
Даллес улыбнулся:
- Теплее... Таким вы мне больше нравитесь. Боб. Только это не
демократично: требовать от собеседника менять его манеру разговора. Надо
самому разговаривать так, чтобы беседа шла на равных. Не сердитесь, я
говорю это потому, что в будущем вам придется встречаться с людьми куда
более высокими, чем бедный адвокат Даллес, смотрите, не продешевите,
будьте личностью, отстаивайте с а м о с т ь. Кстати, это русское
выражение, и оно таит в себе весьма глубокий смысл... Так чего же лишен
Роумэн по-вашему?
- Ловкости.
- Холодно.
- Пробойности.
- Еще холоднее... Он более пробойный, чем вы, потому что переживает
пору любви, а это такое состояние, когда человек может сдвинуть с места
Большой Каньон... Он лишен страха. Боб, вот в чем дело... А это очень
опасное человеческое качество. Оно присуще либо дуракам, либо очень умным
людям... Я во многом разделяю его ненависть к нацистскому подполью, Боб,
очень во многом... Но, увы, лошадей нельзя перепрягать на ходу, тем более
что у нас нет запасной лошади. Нацисты типа Гелена - да, да, он нацист, и
не закрывайте на это глаза, он фанатик немецкой идеи, с этим и умрет, -
должны, перед тем как они окончательно исчезнут с политической арены,
очистить запад Германии ото всех левых, уступив место разумному, угодному
и управляемому нами правому ц е н т р у. Вот моя стратегия. Союз России с
Германией - это европейская тенденция, и она мне очень не по душе. Альянс
Германии с Америкой - американская тенденция по своей сути, и меня это
вполне устраивает. Мы не удержим Германию без того, чтобы Гелен сейчас не
провел той работы, которую он проводит, особенно против русских. А это не
может не вызвать в Кремле такое чувство недоверия к немцам, такую
подозрительность по отношению к ним, что и в будущем они станут смотреть
на Германию сквозь призму именно этой исторической памяти... Той, которую
мы с вами сейчас создаем... И не падайте со стула. Боб, но через какое-то
время я был бы не прочь разрешить русским кое-что узнать об
о р г а н и з а ц и и Гелена - пусть еще больше шарахнутся! Именно это
понудит их относиться к Аденауэру - а мы поставили на старца - как к
пугалу. Сталин - получив такого рода информацию - никогда не сядет с ним
за стол переговоров, что и требовалось доказать. Сталин будет ждать левого
правительства в Германии и не дождется. Парадоксально, но факт: с помощью
нациста Гелена нам надо умертвить немецкий национальный дух, растворив его
в нашем экономическом могуществе, вот о чем я думаю, когда представляю
себе то горе, на которое вы обречете столь симпатичного мне американца по
имени Пол Роумэн... Вообще-то, было бы совершенно идеально, сделай вы так,
чтобы Роумэн - со всей его информацией - исчез...
- Я уже думал об этом. Увы, я был обязан рассмотреть и эту горестную
возможность... Нет, нет, я не подделываюсь под вас, Аллен, мне так же, как
и вам, жаль его...
- Вы с ума сошли, - Даллес рассмеялся, откинувшись на спинку высокого
стула (в его клубе мебель была англиканского стиля, очень строгая и
конкретная). - Вы сошли с ума! Я имею в виду исчезновение Роумэна на
какой-то срок из этой страны... Пусть Маккарти ставит свой спектакль по
Эйслеру и Брехту без Роумэна. Эти немцы отнюдь не агнцы, они умеют стоять
так твердо, что их не свалишь, я проанализировал их поведение на допросах,
крепки... Позиция, ничего не попишешь...
- Не понял.
- Вот и хорошо, что не поняли, еще бы вы все во мне понимали...
Словом, у вас есть над чем поразмышлять, хотя времени на раздумье осталось
в обрез...
- Как вы отнесетесь к включению в наши дела с и н д и к а т а? У
ме...
Даллес резко оборвал Макайра:
- Повторяю, Боб, подробности - это ваша забота. За р е м е с л о вам
платят деньги. Меня совершенно не интересует, как вы будете делать, меня
занимает лишь то, что вы в конце концов сделаете. Где Штирлиц?
- Не знаю. Ищем. Найдем.
- Где Роумэн?
- Под контролем.
- А его замыслы?
Макайр ответил не сразу:
- Да... В общем и целом - да. Я его чувствую.
- Чувствуют китайскую поэзию эпохи Сун. Врага надо знать... Как
славно мы посидели. Боб, я всегда отдыхаю с вами душой. Расскажите, кто
проиграл вчера на корте - Гиббер или Спатс?
...Столь резкий поворот в задуманной комбинации был сделан Даллесом
не случайно: бывший фюрер военной экономики рейха Гуго Стиннес только что
прислал ему личное и сугубо конфиденциальное письмо, в котором вносил
деловое предложение, в высшей мере интересное для клана Рокфеллеров, но
просил подстраховать те ш а г и, которые будут предприняты им по
воссозданию металлургического и станкостроительного производства, примерно
через год; раньше - нет смысла.
Аналитический мозг Даллеса сразу же просчитал, что именно "дело"
Роумэна может оказаться самой надежной страховкой; комиссия Маккарти уже
п о к а т и л а, не остановишь, идет все, как задумано, Роумэн еще
пригодится.
А поздно вечером, после концерта Орманди, он встретился с полковником
Бэном. Тот, мучаясь, посещал все премьеры, особенно когда выступали
звезды; классическую музыку терпеть не мог, обожал французских шансонье -
гитара и аккордеон, музыка рассветной грусти. Однажды во время исполнения
бостонским оркестром пятой симфонии Чайковского почувствовал на себе
недоумевающие взгляды соседей (племянник Меллона и заместитель
государственного секретаря Самнер Вэлс) и понял их недоумение спустя
минуту - как обычно, гадал в кармане на удачу, ощупывая ключи: если палец
ощутит цифры - сбудется; гладкая поверхность - считай дело пропавшим.
Ключи звенели, неловко, черт побери; затаился, стал чуть заметно двигать
головой в такт музыке, выражая этим сопереживание чувствам русского гения,
которые столь талантливо передавал Юджин Орманди.
- Послушайте, Аллен, - сказал Бэн, - следуя вашему совету, я
прокатился в Колумбию. Вы правы: мы на грани того, чтобы потерять эту
страну. Там нужен спектакль, подобный тому, какой начал раскручивать
Джозеф'. Только это позволит нам привести к власти нужных людей. Если дело
оставить без внимания, левые возьмут верх на выборах, в этом нет сомнения.
_______________
' Д ж о з е ф - имеется в виду Маккарти.
И снова точный, холодный мозг Даллеса - быть бы ему математиком,
сколько бы принес пользы науке! - просчитал, что Штирлиц, связанный с
Роумэном, является фигурой, в высшей мере выгодной для того шоу, которое
нужно тщательно отрепетировать и сыграть в самый подходящий момент.
Маккарти пригласил его к себе и дал прочитать стенограммы всех
допросов Эйслера и Брехта. "Обвинение - ребенку понятно - построено на
песке, - думал Даллес, - но пресса работает отменно, страсти накаляются,
тем более что привлекают людей не американского происхождения, - ату их,
все беды от чужих! Это с ъ е д я т, такое угодно толпе! Сломать Брехта и
Эйслера на Роумэне не удастся, слишком уж все шито белыми нитками. Тем не
менее, судя по всему, блок Штирлиц - Роумэн оформился как данность, и это
прекрасно, такое надо г р о х н у т ь в н у ж н ы й момент, и ударить
это должно в конечном-то счете не по кому-нибудь, а по Белому дому. То
разведывательное сообщество, которое будет создано и которое он возглавит,
должно заявить себя не картонной (как Эйслер или Брехт) декорацией
заговора, а серьезной конспирацией, - а она вполне доказуема. Конечно,
Макайром потом придется пожертвовать, но без того, чтобы посвятить его в
проблему, дела не сделаешь. В конечном счете он вполне вписывается в
возможную схему дела: Роумэн - Макайр - нацисты - Штирлиц. Почему нет?
Можно и нужно вспомнить того гитлеровского агента, которого Макайр пустил
в Штаты; пусть докажет, что это не случайность; поначалу важно облить
грязью, пусть потом отмывается. Как раз Макайр станет говорить - во время
шоу - то, что ему напишут в сценарии, его так или иначе погубит жадность.
Он и труслив оттого, что жаден. Гувер не зря познакомил меня с записью
бесед Макайра с женой, когда они планировали покупки; ужасно; совершенно
бабий характер. Интересно, отчего мужчины с рыцарскими, словно бы
рублеными лицами так женственны? Все-таки природа справедлива: одно
компенсируется другим... За деньги и обещание оправдательного вердикта
Макайр скажет в комиссии все, что будет соответствовать необходимости того
момента, который настанет. Полковник Бэн внесет на его счет деньги, нет
проблем... Роумэн с его округлой, детской физиономией - несмотря на
седину, в нем много детского, как это прекрасно, действительно, отменный
человек, - истинный мужчина, а Макайр наделен женским характером, поэтому
так осторожничает в разговоре, а ведь лицо голливудского супермена...
А ты, - спросил себя Даллес, - ты с твоей внешностью
профессора-сухаря, каков твой характер?"
Ему стало неприятно отвечать на этот вопрос, и, открыв шкаф, он
достал потрепанный томик китайской поэзии; любопытно, конкретика
эйслеровских песен во многом идет от китайцев: при всей внешней мягкости -
жесткая твердость духа и абсолютная последовательность позиции.
Укрывшись пледом, - Даллес обычно спал у себя в кабинете, на низкой
тахте, возле книжного шкафа с наиболее любимыми книгами, - он вдруг ощутил
острое, как в детстве, чувство счастья: какое же это высокое и тайное
блаженство конструировать мир, оставаясь при этом в тени! "Юноши завидуют
кинозвездам, появляющимся на экране. Глупые, завидовать надо режиссеру,
которого никто не видит, но он так строит мизансцену, что будущая лента -
а ведь это новый мир - делается подвластной ему, и зрители начинают
и г р а т ь в этот выдуманный мир, подражать героям и делать то, что было
угодно тому, кто придумал слово и коллизию..."
...Впервые он ощутил подобное счастье, когда у ш е л Рузвельт. Через
семь дней после похорон тот, кто был с ним в д е л е, дал прочесть запись
беседы министра финансов Моргентау с президентом. Будучи другом и старым
соратником, Моргентау был приглашен Рузвельтом в коттедж, куда он уехал на
каникулы из Белого дома: "Двадцатого апреля я отправлюсь из Вашингтона в
Сан-Франциско, Генри, чтобы выступить на церемонии создания Организации
Объединенных Наций. В три часа дня появлюсь на сцене и скажу то, что
должен сказать, а первого мая вернусь в Гайд-парк". "Мистер президент, -
