лидер. Мы это называем "ликвидация". Он это называет "изоляцией". Значит,
меня следует изолировать, а Мюллера следует сохранить. Собственно, этого я
и ожидал. Занятно только, что они оставили в списке Кальтенбруннера. Хотя
это можно понять: Мюллер всегда был в тени, его знают только специалисты,
а Кальтенбруннер теперь широко известен в мире. Его погубит честолюбие. А
меня погубило то, что я хотел быть нужным рейху. Вот парадокс - чем больше
ты хочешь быть нужным своему государству, тем больше рискуешь; такие, как
я, не имеют права просто унести в могилу государственные тайны, ставшие
тайнами личными. Таких, как я, нужно выводить из жизни внезапно и
быстро... Как Гейдриха. Я-то убежден, что его уничтожили наши..."
Он внимательно просмотрел фамилии людей, внесенных в списки для
"изоляции". Он нашел множество своих сотрудников. Под N 142 был
штандартенфюрер СС Штирлиц.
То, что Мюллер был вычеркнут из списка, а Штирлиц оставлен,
свидетельствовало о страшной спешке и неразберихе, царившей в партийном
архиве. Указание внести коррективы в списки пришло от Бормана за два дня
до эвакуации, однако в спешке фамилию Штирлица пропустили. Это и спасло
Штирлица - не от "изоляции" от рук доверенных людей Бормана, но от
"ликвидации" людьми Шелленберга.
13.3.1945 (17 ЧАСОВ 02 МИНУТЫ)
- Что-нибудь случилось? - спросил Штирлиц, когда Мюллер вернулся в
подземелье. - Я отчего-то волновался.
- Правильно делали, - согласился Мюллер. - Я тоже волновался.
- Я вспомнил, - сказал Штирлиц.
- Что именно?
- Откуда на чемодане русской могли быть мои пальцы... Где она,
кстати? Я думал, вы устроите нам свидание. Так сказать, очную ставку.
- Она в больнице. Скоро ее привезут.
- А что с ней случилось?
- С ней-то ничего. Просто, чтобы она заговорила, Рольф
переусердствовал с ребенком.
"Врет, - понял Штирлиц. - Он бы не стал сажать меня на растяжку, если
бы Кэт заговорила. Он рядом с правдой, но он врет".
- Ладно, пока время терпит.
- Почему "пока"? Время просто терпит.
- Время пока терпит, - повторил Штирлиц. - Если вас действительно
интересует эта катавасия с чемоданом, то я вспомнил, Это стоило мне еще
нескольких седых волос, но правда всегда торжествует - это мое убеждение.
- Радостное совпадение наших убеждений. Валяйте факты.
- Для этого вы должны вызвать всех полицейских, стоявших в зоне
оцепления на Байоретерштрассе - я там остановился, и мне не разрешили
проехать даже после предъявления жетона СД. Тогда я поехал в объезд, по
дальнему пути. Там меня тоже остановили, и я очутился в заторе. Я пошел
посмотреть, что случилось, и полицейские - молодой, но, видимо, серьезно
больной парень, скорее всего туберкулезник, и его напарник, того я не
очень хорошо запомнил - не позволяли мне пройти к телефону - позвонить
Шелленбергу. Я предъявил им жетон и пошел звонить. Там стояла женщина с
детьми, и я вынес ей из развалин коляску. Потом я перенес подальше от огня
несколько чемоданов. Вспомните фотографию чемодана, найденного после
бомбежки. Раз. Сопоставьте его обнаружение с адресом, по которому жила
радистка, - два. Вызовите полицейских из оцепления, которые видели, как я
помогал несчастным переносить их чемоданы, - три. Если хоть одно из моих
доказательств окажется ложью, дайте мне пистолет с одним патроном: ничем
иным свою невиновность я не смогу доказать.
- Хм, - усмехнулся Мюллер. - А что? Давайте попробуем. Сначала
послушаем наших немцев, а потом побеседуем с вашей русской.
- С нашей русской! - тоже улыбнулся Штирлиц.
- Хорошо, хорошо, - сказал Мюллер, - не хватайте меня за язык...
Он вышел, чтобы позвонить к начальнику школы фюреров полиции
оберштурмбаннфюреру СС доктору Хельвигу, а Штирлиц продолжал анализировать
ситуацию: "Даже если они сломали девочку, а он специально сказал про ее
сына: они могли мучить маленького, и она бы не выдержала этого, что-то у
них все равно сорвалось, иначе они бы привезли Кэт сюда... Если бы
Плейшнер был у них, они бы тоже не стали ждать - в таких случаях
промедление глупо, упускаешь инициативу".
- Вас кормили? - спросил Мюллер, вернувшись. - Перекусим?
- Пора бы, - согласился Штирлиц.
- Я попросил принести нам чего-нибудь сверху.
- Спасибо. Вызвали людей?
- Вызвал.
- Вы плохо выглядите.
- Э! - махнул рукой Мюллер. - Хорошо еще, что вообще живу. А почему
вы так хитро сказали "пока"? "Пока есть время". Давайте высказывайтесь -
чего уж там.
- Сразу после очной ставки, - ответил Штирлиц. - Сейчас нет смысла.
Если мою правоту не подтвердят, нет смысла говорить.
Открылась дверь, и охранник принес поднос, покрытый белой крахмальной
салфеткой. На подносе стояла тарелка с вареным мясом, хлеб, масло и два
яйца.
- В такой тюрьме, да еще в подвале, я бы согласился поспать
денек-другой. Здесь даже бомбежки не слышно.
- Поспите еще.
- Спасибо, - рассмеялся Штирлиц.
- А что? - хмыкнул Мюллер. - Серьезно говорю... Мне нравится, как вы
держитесь. Выпить хотите?
- Нет. Спасибо.
- Вообще не пьете?
- Боюсь, что вам известен даже сорт моего любимого коньяка.
- Не считайте себя фигурой, равной Черчиллю. Только о нем я знаю, что
он любит русский коньяк больше всех остальных. Ладно. Как хотите, а я
выпью. Чувствую себя действительно не лучшим образом.
...Мюллер, Шольц и Штирлиц сидели в пустом кабинете следователя
Холтоффа на стульях, поставленных вдоль стены. Оберштурмбаннфюрер Айсман
открыл дверь и ввел полицейского в форме.
- Хайль Гитлер! - воскликнул тот, увидав Мюллера в генеральской
форме.
Мюллер ему ничего не ответил.
- Вы не знаете никого из этих трех людей? - спросил Айсман.
- Нет, - ответил полицейский, опасливо покосившись на колодку орденов
и Рыцарский крест на френче Мюллера.
- Вы никогда не встречались ни с кем из этих людей?
- Как мне помнится, ни разу не встречался.
- Может быть, вы встречались мельком, во время бомбежки, когда вы
стояли в оцеплении возле разрушенных домов?
- В форме-то приезжали, - ответил полицейский, - много в форме
приезжало смотреть развалины. Я припомнить конкретно не могу...
- Ну спасибо, - сказал Айсман, - пригласите войти следующего.
Когда полицейский вышел, Штирлиц сказал:
- Ваша форма их сбивает. Они же только вас и видят.
- Ничего, не собьет, - ответил Мюллер. - Что же мне, сидеть голым?
- Тогда напомните им конкретное место, - попросил Штирлиц. - Иначе им
трудно вспомнить - они же стоят на улицах по десять часов в день, им все
люди кажутся на одно лицо.
- Ладно, - согласился Мюллер, - этого-то вы не помните?
- Нет, этого я не видел. Я вспомню тех, кого видел.
Второй полицейский тоже никого не опознал. Только седьмым по счету
вошел тот болезненный молодой шуцман - видимо, туберкулезник.
- Вы кого-нибудь видели из этих людей? - спросил Айсман.
- Нет. По-моему, нет...
- Вы стояли в оцеплении на Кепеникштрассе?
- Ах да, да! - обрадовался шуцман. - Вот этот господин показывал свой
жетон. Я пропустил его к пожарищу.
- Он просил вас пропустить его?
- Нет... Просто он показал свой жетон, он в машине ехал, а я никого
не пускал. И он прошел... А что? - вдруг испугался шуцман. - Если он не
имел права... Я знаю приказ - пропускать всюду людей из гестапо.
- Он имел право, - сказал Мюллер, поднявшись со стула, - он не враг,
не думайте. Мы работаем все вместе. Он там что, искал роженицу на
пожарище?
- Нет... Ту роженицу увезли еще ночью, а он ехал утром.
- Он искал вещи этой несчастной женщины? Вы помогали ему?
- Нет, - шуцман поморщил лоб, - он там, я помню, перенес кроватку
какой-то женщине. Детскую кроватку. Нет, я не помогал, я был рядом.
- Она стояла возле чемоданов?
- Кто? Кроватка?
- Нет. Женщина.
- Вот этого я не помню. По-моему, там лежали какие-то чемоданы, но
про чемоданы я точно не помню. Я запомнил кроватку, потому что она
рассыпалась, и этот господин собрал ее и отнес к противоположному
тротуару.
- Зачем? - спросил Мюллер.
- А там было безопаснее, и пожарники стояли на нашей стороне. А у
пожарников шланги, они могли погубить эту колясочку, тогда ребенку было б
негде спать, а так женщина потом устроила эту коляску в бомбоубежище, и
малыш там спал - я видел...
- Спасибо, - сказал Мюллер, - вы нам очень помогли. Вы свободны.
Когда шуцман ушел, Мюллер сказал Айсману:
- Остальных освободить.
- Там должен быть еще пожилой, - сказал Штирлиц, - он тоже
подтвердит.
- Ладно, хватит, - поморщился Мюллер. - Достаточно.
- А почему вы не пригласили тех, кто стоял в первом оцеплении, когда
меня завернули?
- Это мы уже выяснили, - сказал Мюллер. - Шольц, вам все точно
подтвердили?
- Да, обергруппенфюрер. Показания Хельвига, который в тот день
распределял наряды и контактировал со службой уличного движения, уже
доставлены.
- Спасибо, - сказал Мюллер, - вы все свободны.
Шольц и Айсман пошли к двери, Штирлиц двинулся следом за ними.
- Штирлиц, я вас задержу еще на минуту, - остановил его Мюллер.
Он дождался, пока Айсман и Шольц ушли, закурил и отошел к столу. Сел
на краешек - все сотрудники гестапо взяли у него эту манеру - и спросил:
- Ну ладно, мелочи сходятся, а я верю мелочам. Теперь ответьте мне на
один вопрос: где пастор Шлаг, мой дорогой Штирлиц?
Штирлиц сыграл недоумение. Он резко обернулся к Мюллеру и сказал:
- С этого и надо было начинать!
- Мне лучше знать, с чего начинать, Штирлиц. Я понимаю, что вы
переволновались, но не следует забывать такт...
- Обергруппенфюрер, позволю себе говорить с вами в открытую.
- Позволите себе? А как я?
- Обергруппенфюрер, я понимаю, что разговоры Бормана по телефону
ложатся на стол рейхсфюреру после того, как их просмотрит Шелленберг. Я
понимаю, что вы не можете не выполнять приказов рейхсфюрера, Даже если они
инспирированы вашим другом и моим шефом. Я хочу верить, что шофер Бормана
арестован гестапо по прямому приказанию сверху. Я убежден, что вам
приказали арестовать этого человека.
Мюллер лениво глянул в глаза Штирлица, и Штирлиц почувствовал, как
внутренне шеф гестапо весь напрягся - он ждал всего, но не этого.
- Почему вы считаете... - начал было он, но Штирлиц снова перебил
его:
- Я понимаю, вам поручили скомпрометировать меня любыми путями - для
того, чтобы я не мог больше встречаться с партайгеноссе Борманом. Я видел,
как вы строили наш сегодняшний день - в вас было все, как обычно, но в вас
не было вдохновения, потому что вы понимали, кому выгодно и кому невыгодно
положить конец моим встречам с Борманом. Теперь у меня нет времени: у меня
сегодня встреча с Борманом. Я не думаю, чтобы вам было выгодно убрать
меня.
- Где вы встречаетесь с Борманом?
- Возле музея природоведения.
- Кто будет за рулем? Второй шофер?
- Нет. Мы знаем, что он завербован через гестапо Шелленбергом.
- Кто это "мы"?
- Мы - патриоты Германии и фюрера.
- Вы поедете на встречу в моей машине, - сказал Мюллер, - это в целях
вашей же безопасности.
- Спасибо.
- В портфель вы положите диктофон и запишете весь разговор с
Борманом. И обговорите с ним судьбу шофера. Вы правы: меня вынудили
арестовать шофера и применить к нему третью степень устрашения. Потом вы
вернетесь сюда, и мы прослушаем запись беседы вместе. Машина будет ждать
вас там же, возле музея.
