аспирином. Садитесь. Дайте руку - здесь кресло.
Штирлиц зашел в ванную и открыл аптечку.
- Я вместо аспирина выпью в темноте слабительное, - сказал он,
вернувшись в комнату, давайте опустим шторы, они у меня плотные, и зажжем
камин.
- Я пробовал опустить шторы, но они у вас с секретом.
- Да нет, просто там зацепляются кольца за дерево. Сейчас я все
сделаю. А что случилось, старина? Кого вы так боитесь?
- Мюллера.
Штирлиц занавесил окна и попытался включить свет. Услыхав, как
щелкнул выключатель, Холтофф сказал:
- Я вывернул пробки. Очень может статься, у вас установлена
аппаратура.
- Кем?
- Нами.
- Смысл?
- Вот за этим я к вам и пришел. Разводите свой камин и садитесь - у
нас мало времени, а обсудить надо много важных вопросов.
Штирлиц зажег сухие дрова. В камине загудело; это был какой-то
странный камин: сначала он начинал гудеть и, только нагревшись как
следует, затихал.
- Ну, - сев в кресло, ближе к огню, спросил Штирлиц. - Что там у вас,
дружище?
- У меня? У меня ничего. А вот что будете делать вы?
- В принципе?
- И в принципе...
- В принципе я рассчитывал принять ванну и завалиться спать. Я
продрог и смертельно устал.
- Я пришел к вам как друг, Штирлиц.
- Ну хватит, - поморщился Штирлиц. - Что вы, словно мальчик, пускаете
туман? Выпить хотите?
- Хочу.
Штирлиц принес коньяк, налил Холтоффу и себе. Они молча выпили.
- Хороший коньяк.
- Еще? - спросил Штирлиц.
- С удовольствием.
Они выпили еще раз, и Холтофф сказал, хрустнув пальцами:
- Штирлиц, я в течение этой недели занимался вашим делом.
- Не понял.
- Мюллер поручил мне негласно проверить ваше дело с физиками.
- Слушайте, вы что-то говорите со мной загадками, Холтофф! Какое
отношение ко мне имеет арестованный физик? Отчего вы негласно проверяли
мои дела и зачем Мюллер ищет на меня улики?
- Я не могу вам этого объяснить, оттого что сам ни черта толком не
понимаю. Я знаю только, что вы - под колпаком.
- Я? - поразился Штирлиц. - Это ж идиотизм! Или наши шефы потеряли
головы в этой суматохе?
- Штирлиц, вы сами учили меня аналитичности и спокойствию.
- Это вы меня призываете к спокойствию? После того, что сказали мне?
Да, я неспокоен. Я возмущен. Я сейчас поеду к Мюллеру...
- Он спит. И не торопитесь ехать к нему. Сначала выслушайте меня. Я
расскажу вам, что мне удалось обнаружить в связи с делом физиков. Этого я
пока что не рассказывал Мюллеру, я ждал вас.
Штирлиц нужно было мгновенье, чтобы собраться с мыслями и
перепроверить себя: не оставил ли он хоть каких-то, самых на первый взгляд
незначительных, компрометирующих данных - в вопросах, в форме записи
ответов, в излишней заинтересованности деталями.
"Как Холтофф поведет себя? - думал Штирлиц. - Прийти и сказать, что
мной негласно занимаются в гестапо - дело, пахнущее для него расстрелом.
Он убежденный наци, что с ним стало? Или он щупает меня по поручению
Мюллера? Вряд ли. Здесь нет их людей, они должны понимать, что после таких
разговоров мне выгоднее скрыться. Сейчас не сорок третий год, фронт рядом.
Он пришел по собственной инициативе? Хм-хм... Он не так умен, чтобы играть
серьезно. Хотя отменно хитер. я не очень понимаю такую наивную хитрость,
но именно такая наивная хитрость может переиграть и логику, и здравый
смысл".
Штирлиц поворошил разгоравшиеся поленца и сказал:
- Ну, валяйте.
- Это все очень серьезно.
- А что в этом мире несерьезно?
- Я вызвал трех экспертов из ведомства Шумана.
Шуман был советником вермахта по делам нового оружия, его люди
занимались проблемами расщепления атома.
- Я тоже вызывал экспертов оттуда, когда вы посадили Рунге.
- Да. Рунге посадили мы, гестапо, но отчего им занимались вы, в
разведке?
- А вам непонятно?
- Нет. Непонятно.
- Рунге учился во Франции и в Штатах. Разве трудно догадаться, как
важны его связи там? Нас всех губит отсутствие дерзости и смелости в
видении проблемы. Мы боимся позволить себе фантазировать. От и до, ни шага
в сторону. Вот наша главная ошибка.
- Это верно, - согласился Холтофф. - Вы правы. Что касается смелости,
то я спорить не стану. А вот по частностям готов поспорить. Рунге
утверждал, что надо продолжать заниматься изучением возможностей получения
плутония из высокорадиоактивных веществ, а именно это вменялось ему в вину
его научными оппонентами. Именно они и написали на него донос, я заставил
их в этом признаться.
- Я в этом не сомневался.
- А вот теперь наши люди сообщили из Лондона, что Рунге был прав!
Американцы и англичане пошли по его пути! А он сидел у нас в гестапо!
- У нас в гестапо, - поправил него Штирлиц. - У вас, Холтофф. Не мы
его брали, а вы. Не мы утверждали дело, а вы: Мюллер и Кальтенбруннер. И
не у меня, и не у вас, И не у Шумана бабка - еврейка, а у него, и он это
скрывал...
- Да пусть бы у него и дед был трижды евреем! - взорвался Холтофф. -
Неважно, кто был его дед, если он служил нам, и служил фанатично! А вы
поверили негодяям!
- Негодяям?! Старым членам движения? Проверенным арийцам? Физикам,
которых лично награждал фюрер?
- Хорошо, хорошо. Ладно... Все верно. Вы правы. Дайте еще коньяку.
- Пробки вы не выбросили?
- Пробка у вас в левой руке, Штирлиц.
- Я вас спрашиваю о пробках электрических.
- Нет. Они там, в столике, возле зеркала.
Холтофф выпил коньяк залпом, резко запрокинув голову.
- Я стал много пить, - сказал он.
- Хотел бы я знать, кто сейчас пьет мало?
- Те, у кого нет денег, - пошутил Холтофф. - Несчастные люди.
- Кто-то сказал, что деньги - это отчеканенная свобода.
- Это верно, - согласился Холтофф. - Ну, а как вы думаете, что решит
Кальтенбруннер, если я доложу ему результаты проверки?
- Сначала вы обязаны доложить о результатах своей проверки Мюллеру.
Он давал приказ на арест Рунге.
- А вы его вели, этого самого Рунге.
- Я его вел, это точно - по указанию начальства, выполняя приказ.
- И если бы вы отпустили его, тогда мы уже полгода назад продвинулись
бы далеко вперед в создании оружия возмездия.
- Вы можете это доказать?
- Я это уже доказал.
- И с вами согласны все физики?
- Большинство. Большинство из тех, кого я вызвал для бесед. Так что
же может быть с вами?
- Ничего, - ответил Штирлиц. - Ровным счетом ничего. Результат
научного исследования подтверждается практикой. Где эти подтверждения?
- Они у меня. В кармане.
- Даже так?
- Именно так. Я кое-что получил из Лондона. Самые свежие новости. Это
смертный приговор вам.
- Чего вы добиваетесь, Холтофф? Вы куда-то клоните, а куда?
- Я готов повторить еще раз: вольно или невольно, но вы, именно вы,
сорвали работу по созданию оружия возмездия. Вольно или невольно, но вы,
именно вы, вместо того, чтобы опросить сто физиков, ограничились десятком,
и, основываясь на их показаниях - а они были заинтересованы в изоляции
Рунге, - способствовали тому, что путь Рунге был признан вражеским и
неперспективным!
- Значит, вы призываете меня не верить истинным солдатам фюрера, тем
людям, которым верят Кейтель и Геринг, а стать на защиту человека,
выступавшего за американский путь в изучении атома?! Вы меня к этому
призываете? Вы призываете меня верить Рунге, которого арестовало гестапо -
а гестапо зря никого не арестовывает, - и не верить тем, кто помогал его
разоблачению?!
- Все выглядит логично, Штирлиц. Я всегда завидовал вашему умению
выстраивать точную логическую направленность: вы бьете и Мюллера, который
приказал арестовать Рунге, и меня, который защищает еврея в третьем
колене, и становитесь монументом веры на наших костях. Ладно. Я вам
аплодирую, Штирлиц. я не за этим пришел. Рунге - вы позаботились об этом
достаточно дальновидно - хотя и сидит в концлагере, но живет там в
отдельном коттедже городка СС и имеет возможность заниматься теоретической
физикой. Штирлиц, сейчас я вам скажу главное: я попал в дикий переплет...
Если я доложу результаты проверки Мюллеру, он поймет, что у вас есть
оружие против него. Да, вы правы, именно он дал приказ взять Рунге. Если я
скажу ему, что результаты проверки против вас, это и его поставит под
косвенный удар. А на меня: как это ни смешно, обрушатся удары с двух
сторон. Меня ударят и Мюллер, и вы. Он - оттого что все мои доводы надо
еще проверять и перепроверять, а вы... Ну, вы уже рассказали, как примерно
вы станете меня бить. Что мне, офицеру гестапо, делать? Подскажите вы,
офицер разведки.
"Вот он куда ведет, - понял Штирлиц. - Провокация или нет? Если он
меня провоцирует, тогда ясно, как следует поступить. А если он приглашает
меня "к танцу"? Вот-вот они побегут с корабля. Как крысы. Он не зря сказал
про гестапо и разведку. Так. Ясно. еще рано отвечать. Еще рано".
- Какая разница, - пожал плечами Штирлиц. - Гестапо или разведка? Мы
в общем-то, несмотря на трения, делаем одно и то же дело.
- Одно, - согласился Холтофф. - Только мы славимся в мире, как палачи
и громилы, мы, люди из гестапо, а вы - ювелиры, парфюмеры, вы -
политическая разведка. Вы нужны любому строю и любому государству, а мы
принадлежим только рейху: с ним мы или поднимемся, или исчезнем...
- Вы спрашиваете меня, как поступить?
- Да.
- Ваши предложения?
- Сначала я хочу выслушать вас.
- Судя по тому, как вы выворачивали пробки и как вы просили меня
опустить шторы...
- Шторы предложили опустить вы.
- Да? Черт возьми, мне казалось, что это ваше предложение... Ладно,
не в этом суть. Вы хотите уйти из игры?
- У вас есть "окна" на границе?
- Допустим.
- Если мы уйдем втроем к нейтралам?
- Втроем?
- Да. Именно втроем: Рунге, вы и я. Мы спасем миру великого физика.
Здесь его спас я, а организовали бегство вы. А? И учтите: под колпаком вы,
а не я. А вы знаете, что значит быть под колпаком у Мюллера. Ну? Я жду
ответа.
- Хотите еще коньяку?
- Хочу.
Штирлиц поднялся, не спеша подошел к Холтоффу, тот протянул рюмку, и
в этот момент Штирлиц со всего размаха ударил Холтоффа по голове тяжелой
граненой бутылкой. Бутылка разлетелась, темный коньяк полился по лицу
Холтоффа.
"Я поступил правильно, - рассуждал Штирлиц, выжимая акселератор
"хорьха". - Я не мог поступить иначе. Даже если он пришел ко мне искренне
- все равно я поступил верно. Проиграв в частном, я выиграл нечто большее:
полное доверие Мюллера".
Рядом, привалившись к дверце, обтянутой красной кожей, полулежал
Холтофф. Он по-прежнему был без сознания.
Холтофф, когда говорил, что Мюллер сейчас спит, был не прав. Мюллер
не спал. Он только что получил сообщение из центра дешифровки: те цифры,
которые составляли основу шифра русской радистки, совпадали с шифром,
полученным от людей, севших на конспиративную квартиру русского разведчика
в Берне. Таким образом, предположил Мюллер, русский резидент начал искать
новую связь, либо решив, что его радисты погибли во время бомбежки, либо
почувствовав, что с ними что-то случилось. При этом Мюллер старался все
время выводить за скобки эти злосчастные отпечатки пальцев на русском
передатчике и на трубке телефона специальной связи с Борманом. Но чем
настойчивее он выводил это за скобки, тем больше злосчастные отпечатки
мешали ему думать. За двадцать лет работы в полиции у него выработалось
особое качество: он поначалу прислушивался к чувству, к своей интуиции, а
