купить поллитра на троих. А если денег совсем мало, то бутылку
плодово-ягодного вина, которое называют "чернилами" за темный
цвет. И тут же распивают бутылку на улице. Без стаканов. Прямо
из горлышка. Передавая друг другу.
Что правда, то правда. Россия - страна алкоголиков. За
исключением нашей семьи. Да и у нас был свой алкоголик.
Дедушка Степан. Майор КГБ в отставке. Он - единственный
русский у нас. И, как говорит другой мой дедушка, Лева,
дедушка Степан работал на вредном производстве - пытал людей
на допросах. Поневоле сопьешься, если хоть капля совести
осталась. А сейчас в отставке он пьет от тоски по человеческой
крови. Как говорит бабушка Соня, его жена.
Где они, мои дедушки? Где они, мои бабушки? Остались в
России - в тюрьме народов. А я, их единственная внучка,
наслаждаюсь свободой в самой свободной стране мира - в
Америке. И до того мне здесь свободно, что боюсь одна выйти на
улицу, а уж спуститься без сопровождения взрослых под землю, в
сабвей, можно отважиться, только окончательно лишившись
разума.
Здесь, в Америке, я обнаружила интересное явление. Дети
из Советского Союза, почти все, учатся намного лучше
американцев. Б.С. говорит, что в Израиле то же самое.
Один мальчик из Ленинграда, он ходит иногда к нам в гости
с родителями, очень состоятельными людьми, учится в дорогой
частной школе, и даже там он обогнал своих американских
одноклассников. Даже по английскому языку! Который для них
родной, а для него - седьмая вода на киселе.
Если в метро или в автобусе ребенок встанет и уступит
место старшему, так и знай, этот самый ребенок недавно приехал
из СССР и еще не совсем стал американцем.
Я многого не могу понять. И уже перестала спрашивать
маму. Не хочу ее ставить в тупик. Ей самой не всегда весело.
Зачем ее мучить вопросами?
Ну, вот таким, например. Почему здесь, в школе, где я
учусь, дети ходят на головах, вытворяют, что вздумается, и
учителя побаиваются их. И смотрят на маленьких разбойников,
особенно черненьких, с мольбой во взоре: мол, потише,
пожалуйста, не подожгите школу, не засадите нам, вашим
воспитателям, ножичка в бок, и дайте, ради бога, дотянуть урок
до конца. А разбойники, особенно черненькие и получерненькие,
которые из Пуэрто-Рико, иногда дают учителям такую поблажку, а
иногда не дают. В зависимости от того, как будет угодно их
черненькой или получерненькой душе.
Это, - объясняет мне папа, - свободное воспитание. Дети
растут гармонично, свободными от страха и насилия.
Ну и папа! Объяснил!
От такого гармоничного свободного воспитания нормальные
люди не вырастут. Они очень свободно и очень гармонично
становятся гангстерами и насильниками. Грабят старух в
Бронксе, насилуют своих же учительниц. И режут и стреляют.
Всех, кто подвернется. Из-за денег. И просто так. От скуки.
Чтоб это понять, не нужно прожить столько лет на земле,
как мой папа, и иметь репутации прекрасного лектора общества
"Знание" (там, в СССР) и тоже лектора еврейской
филантропической организации (здесь, в Америке). Надо смотреть
телевизор. Там только и мелькают лица насильников и убийц,
схваченных полицией. Точно такие же рожи, но чуть помоложе,
резвятся в моем классе, лениво вкушая плоды просвещения от
робких несчастных учителей.
Когда-то, совсем маленькой, я мечтала стать учительницей.
Как моя мама.
Здесь, в Америке, пойти в учителя - значит поставить
крест на себе. Злейшему врагу своему такой профессии не
пожелаю. Да и платят им, со слов моей мамы, ничтожно мало.
Намного меньше, чем мусорщикам, например.
Так вот. Почему в СССР, где нет свободы и демократии, в
школах порядок, дети ведут себя, как следует быть? Учителей
уважают, а если не очень уважают, то, по крайней мере,
побаиваются. Как я, например, боялась нашей дурехи Марии
Филипповны. Учитель входит, мы встаем, покидает класс, мы тоже
встаем. Скажешь лишнее слово - вылетаешь из класса за дверь. А
там, глядишь, вызовут родителей, а те будут тебя корить, а
если они не очень культурные, то и по попке ремнем съездят.
Не очень расшалишься.
- Ну и чего хорошего? - удивляется моим рассуждениям
папа.В советской школе воспитывали послушного, не
рассуждающего робота. Ребенок, как солдат. Встать! Сесть! Вон
из класса!
- Разве я робот? Я не научилась рассуждать?
- Ты, - говорит папа, - последнее поколение. Уже не то. А
мои сверстники, мы учились при Сталине, ходили по струнке и с
казенной мякиной в голове.
- А почему же тогда, - не унимаюсь я, - мы здесь по
знаниям затыкаем америкашек за пояс? А почему нам ставят самые
лучшие отметки? У кого в голове мякина? У этих-то и мякины
нет. Торичеллиева пустота.
- А ты все позабыла, - криво усмехается папа. - Как вам
внушали чудовищные глупости в советской школе. И вы слушали и
балдели.
Тут я немного спускаю пар, сбавляю шаг. Отец попал в
точку.
- Я слушала, но не балдела, - все еще не сдаюсь я. - А
задавала вопросы.
- А что тебе было за эти вопросы?
- Что было? Плохо было...
Знаете ли вы, кто такой Павлик Морозов? Ну, и очень
хорошо, если не знаете. Я из-за него хорошенько поплакала. И в
школе меня водили к директору и стыдили, как будто я что-то
украла. И дома от родителей досталось на орехи, чтоб я
прикусила язык и не лезла с глупыми вопросами. И не подводила
папу с мамой под монастырь. То есть под большие неприятности.
Павлик Морозов - не мой соученик, и я с ним не сидела за
одной партой. Этот мальчик, русский, советский мальчик погиб в
моем возрасте и сейчас, останься он жив,, был бы старше моего
папы.
Его убил классовый враг. А кто был такой этот классовый
враг? Его родной дедушка. Можете себе представить, что меня
убивают мои дедушки Лева и Сема? Идиотизм! Ну, дедушка Степан
еще может быть... Потому что он служил в КГБ и мучил
заключенных, но когда я родилась, он уже был в отставке, и у
него руки тряслись... Курицы зарезать не мог, не то что меня.
Между прочим, он, хоть и бывший палач, а любил меня, и когда
бывал слегка пьян, у него можно было выпросить все, что душе
вздумается. Мог последнюю рубаху отдать. А уж на мороженое
давал денег, сколько попросишь! Его жена, моя бабушка Соня, у
которой душа была не такая широкая и совсем не русская,
следила за ним в оба глаза и сдерживала его благие порывы.
Хотя любила меня не меньше, а даже больше. Дедушка Степан
добрел ко мне, когда был под хмелем, а бабушка любила меня
всегда, двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять
дней в году. А если выпадал год високосный, то все триста
шестьдесят шесть дней.
Павлика Морозова убил его родной дедушка. За что? Вот тут
я сначала совсем ничего не могла понять. Жил Павлик в глухой
деревне, в Уральских горах. Было это давным-давно, еще до
рождения моего папы. У Павлика тоже был папа. Деревенский
человек. Крестьянин. У него было маленькое хозяйство. Он сеял
хлеб и доил свою корову, чтоб у детей было свежее молоко.
В это время по приказу Сталина по всей России у крестьян
стали отнимать землю и скот и делать все общим. Чтобы жить
по-социалистически, а не частным образом. Короче говоря,
сделали колхоз. Это такое сокращенное слово, которое
расшифровывается как коллективное хозяйство.
Отец Павлика не хотел расставаться со своей землей и был
против колхоза. А таких людей Сталин называл "врагами народа"
и отправлял в тюрьму, где они обычно умирали, побывав на
допросах у таких "друзей народа", как мой дедушка Степан.
Никто не знал, что отец Павлика против колхоза. Знал
Павлик, который подслушал ночной разговор папы с дедушкой. И
пошел в милицию и донес на родного отца. За что того
немедленно арестовали, и Павлик остался сиротой. Потому
дедушка зарубил его топором. За то, что продал отца.
Наша учительница Мария Филипповна, когда рассказывала нам
о подвиге Павлика Морозова, чуть слюнями не изошла, умиляясь
этому отцепродавцу, как святому.
- Для него, как для подлинного патриота нашей Родины,
дело коммунистической партии было выше традиционной сыновней
любви. Берите пример с него, дети.
С кого пример брать? Какой пример? Доносить на своих
родителей? Сажать их в тюрьму? За что? За дело
коммунистической партии? Какое дело? Что такой ребенок
понимает в политике? Какое ему дело до взрослых дел?
У него есть отец. И нет никого выше отца. Даже сам
Сталин. Хоть его и называли отцом народов. Но то - народов, а
то - мой, собственный.
Как может у ребенка язык повернуться предать родного
отца, отправить его на смерть? Это надо быть ненормальным, с
мозгами набекрень. И таких детей надо строго изолировать и
насильно лечить.
А ему, маленькому доносчику, ставят памятники на
площадях, его простоватая угрюмая мордашка пялится на нас с
портретов, повешенных в классе и в пионерской комнате. Нас
заставляют отдавать ему пионерский салют. Блаженная Мария
Филипповна умоляет нас брать пример с этого людоеда и
поступать со своими родителями, как это сделал он.
В моей глупой башке это все не смогло перевариться, и
меня нелегкая толкнула задать парочку недоуменных вопросов
учительнице. В духе моих размышлений.
Честное ленинское, если б Сталин уже давно не умер, мне
бы быть "врагом народа", а уж моих несчастных родителей точно
бы сгноили, в Сибири. За то, что воспитали такого врага. То
есть меня, дуру языкатую.
Но, слава богу, все обошлось. Меня таскали к директору.
Стыдили, Орали. Потом вызвали родителей. И их стыдили и на них
орали, Потом они, бедные, меня долго стыдили и орали на меня.
И даже топали ногами. И папа глотал валерианку. А старый
политкаторжанин прадедушка Лапидус дал им дельный совет:
унести из дома всю литературу, которая не внушает доверия. На
случай обыска. А мне он сказал, горько качая головой, что
хотела я этого или не хотела, но, кажется, я повторила подвиг
Павлика Морозова и навлекла на голову моих родителей
репрессии.
Никаких репрессий я не навлекла. Даже в школе об этом
забыли через неделю. Только Мария Филипповна сказала перед
всем классом, что у меня мозги вывихнутые. А я хотела ей
ответить, что у нее у самой вывихнутые. Но - проглотила язык.
Конечно, папа прав. Там, в России, нам, детям, забивали
головы глупостями. И очень опасными. Потому что - что ребенок
смыслит в политике? Повторяет за взрослыми, как попугай. А
взрослые врут, обманывают всех и самих себя. Говорит одно, а
думают другое. Все кричат "ура" советской власти, а в душе,
небось, думают: провались она пропадом.
Хорошо. Значит, мы росли среди лжи. И мои заботливые
родители постарались увезти меня из этой "тюрьмы народов" в
свободный мир.
А здесь разве не врут?
- Врут, - неохотно соглашается мой папа. - Но хоть никого
не заставляют верить этой лжи.
- Здесь бьют и разрешают плакать. А в СССР надо при этом
делать идиотское лицо, словно тебя осчастливили, - добавляет
Б.С. - В этом основное различие между социализмом и
капитализмом.
Умные люди, а все видят только поверхностно. Здесь тоже
лгут и сердятся, если ты не веришь этой лжи. Я на этом
погорела с ходу, Как в Москве в школе с Павликом Морозовым.
Мы проходили в ешиве на уроке Торы, как иудейский
полководец Иисус Навин завоевал Иерихон. Я эту легенду знала
еще в Москве по книге "Библейские сказания", которую папа
раздобыл где-то для меня, чтоб я хоть что-нибудь знала из
