анализе кровь не синеет. А у богатых - голубой анализ.
В другой раз у нас спорили о политике. Б.С. сказал:
- На Востоке орут истошно "За мир во всем мире!" и этим
лозунгом, как фиговым листком, прикрывают подготовку к войне.
На Западе, раскормленном и безвольном, стонут с одышкой
"Следите за своим весом! Соблюдайте диету!". И тоже не верят,
что кто-нибудь к этому прислушается.
К нам заходят разные гости. Из русских эмигрантов. Мама
говорит, что эмиграция всех уравняла. Каждый потерял свой
привычный круг знакомых и здесь из-за общности языка и
эмигрантской судьбы ходит к тем, с кем ему и в голову не
пришла бы мысль проводить время там, в России.
Очень любопытные вещи удается порой услышать. Сидит у нас
еврей из Кишинева. Темный, похожий на араба и с толстыми
негритянскими губами. Вид у него, как у обиженного ребенка.
Говорит по-русски с кишиневским акцентом, от которого
коренного москвича или ленинградца может стошнить публично.
Представляю, как тошнит стопроцентных американцев при сладких
звуках нашей английской речи.
Этот еврей в Америке всего полгода. По-английски знает
только "Здравствуйте", "До свидания" и "Сколько стоит?".
Поэтому хоть он инженер, но приходится ему вкалывать простым
рабочим. Он не обижен на судьбу. Руки, как он говорит, у него
золотые. Хозяин это сразу отметил. Вначале он платил ему по
четыре доллара в час, а теперь целых двенадцать долларов.
Получает не меньше инженера. Кроме того, хозяин и чисто
по-человечески к нему проявил внимание. У еврея заболел
ребенок, и хозяин, узнав об этом, тут же позвонил знакомому
профессору и добился для него приема вне всякой очереди.
Наш кишиневский гость очень ему за это признателен. И при
этом носит в душе обиду. Почему? За что?
- И все же он не человек, - жалуется кишиневский гость. -
У нас в России так не поступают. Когда пришло время получки, я
увидел, что у меня высчитаны деньги за те два часа, что я
провел с сыном у профессора.
- Но ведь вы не работали эти два часа? - спросил Б.С.
- Ну и что? - сказал еврей. - Он же знает, как я хорошо
работаю, как стараюсь. Что значит два часа? Мелкая у него
натура. Копеечная. Нет нашей русской широты.
- Наша русская широта, - сказал Б.С., - часто проявляется
не за свой счет, а за государственный. А этот американец
платит вам из своего кармана. Сами говорите, платит хорошо. За
вашу хорошую работу. Кроме того, судя по вашим словам, он
человек внимательный и чуткий. Позвонил знакомому профессору,
устроил вашего ребенка без очереди. Но эти два часа, что вы
провели не на заводе, а у профессора, он не обязан оплачивать.
Поймите, он вам платит только за работу. А вы эти два часа не
работали. Это настоящий американский деловой подход. Мне очень
нравится ваш хозяин. Он - бизнесмен, и у него при этом хорошее
сердце.
Кишиневский гость не согласился.
- У нас в России бы так не поступили.
- Чего же вы оттуда уехали?
- Ну, это другой вопрос.
Я - на стороне Б.С. Такую Америку я тоже предпочитаю.
Другая гостья. Из Москвы. Говорит по-русски с украинским
акцентом. У нее от переживаний недавно был сердечный приступ.
Инфаркт. Еле выжила. Теперь новая беда. Сломался зубной
протез, который она сделала еще в России, а сделать здесь -
это страшно дорого. За всю челюсть придется уплатить
много-много долларов.
- Ну, хорошо, я уплачу, - говорит гостья. - Будут у меня
красивые зубы. А если повторится сердечный приступ и я умру,
зачем мне эти красивые зубы в могиле? Лучше сохранить эти
доллары для моих детей.
- Вы рассуждаете слишком расчетливо, - сказала мама. -
Это не по-нашему, а по-американски.
Я согласна с мамой. Такую Америку я не люблю.
Я с удовольствием воспроизвожу на бумаге бранные слова,
ругательства. Я их читала на стенах общественных уборных и на
заборах в Москве по-русски, а сейчас вижу те же слова
по-английски в Нью-Йорке. Ничего не изменилось. Только язык.
Здесь на такую заборную литературу я натыкаюсь даже чаще, чем
в Москве. А говорят, там - социализм, а здесь - капитализм.
Эти же слова я люблю тихо шептать ночью в постели.
Шептать. В темноту. И мне кажется, что я посылаю по невидимым
волнам зашифрованный сигнал какому-нибудь своему сверстнику в
другой части планеты. Который посылает мне шепотом самые
страшные ругательства из своей детской комнаты. А его
благопристойные родители похрапывают в соседней, даже не
подозревая, какие мерзости срываются с губ их обожаемого
отпрыска.
Моя мама называет это нецензурщиной, нецензурными
словами. Нелепость. Как она устарела, моя мама! В каждом
втором фильме в Америке герои разговаривают сплошными
ругательствами и только местоимения и союзы имеют отношение к
нормальной грамматике.
Когда посмотришь фильм с этим идеалом для дур Джоном
Траволтой, которого Б.С. очень точно сравнил с мужским членом,
с которого сняли презерватив, то кажется, что английский язык
состоит в основном из двух слов: shit и fuck. Все остальные
слова - гарнир.
Моя мама даже слово "жопа" не в состоянии произнести
вслух. Она была в Москве учительницей русской литературы и
выросла на примерах из классики. И надо же! Ей достался в
любовники отчаянный матерщинник. Б.С. - бывший моряк, и его
язык украшен ругательствами, как шея светской красавицы
бриллиантами. Его ругательства очень сочные и яркие.
Произносит он их со вкусом. Глубоким металлическим мужским
голосом. И всегда - к месту. Звучит как музыка. Заслушаешься!
Далеко не каждого природа наделила даром красиво
произносить непристойности. Некоторым это настолько не к лицу
и делают они это так неумело и неуклюже, что за них становится
неловко. И даже стыдно.
Мой папа, к примеру, никогда не ругается. А однажды,
подвыпив и расхрабрившись, он вдруг выругался на людях, и это
прозвучало гадко и непристойно, как будто он звучно испортил
воздух в комнате. Это, как говорится, не его амплуа.
Произносить вкусно ругательства - удел настоящих мужчин. А
какой мой отец мужчина? Это мы знаем.
И вот моя мама-"классик" живет с человеком, изрыгающим
ругательства на каждом шагу и по любому поведу. А рядом за
стенкой живет созревающая девочка, подросток, с хрупким
воображением. С душой, открытой добру и злу в равной степени.
Мама имеет в виду меня. Святая простота!
Она даже поссорилась с Б.С. и в припадке благородного
негодования предложила, если он не может прикусить свой язык,
искать себе другую квартиру.
Мама ляпнула это и - осеклась. Это уже был явный перебор.
В ее планы никак не входило остаться одной, в скучной вдовьей
постели, чтоб отдаться всецело воспитанию дочери.
За стеной наступила тишина. И я затаила дыхание. А вдруг
Б.С. воспользуется этим удобным предлогом и пошлет мою маму к
чертовой бабушке и уедет. Как же буду тогда я?
Мне даже захотелось выскочить к ним, броситься к Б.С.,
обнять его ноги и запричитать:
- Миленький, дорогой! Не слушай ее, дуру с классическим
образованием! Не уходи! Ты нужен ей! Без тебя она совсем
прокиснет! И меня уморит нравоучениями. Пожалей меня,
созревающего подростка с хрупким воображением. Я не смогу без
тебя! Я не знаю, что сделаю! Если не хочешь спать с ней, спи
со мной!
Я все это выпалила в уме и чуть не захлебнулась от
собственной смелости. Выбегать к ним мне не понадобилось.
Умный уравновешенный Б.С. великодушно пропустил мимо ушей
мамин дерзкий выпад и в знак примирения взял ее за грудь,
которая, как у Ахиллеса пята, является ее самым слабым местом.
В таких случаях мама сразу теряет контроль над собой. Гнев и
самолюбие испаряются. Глаза ее заволакиваются серой пленкой,
как у засыпающей курицы, и она начинает возбужденно
поскуливать, как щенок.
Я этого не вижу за стеной, но отчетливо представляю.
Потому что не раз подглядывала за ними и знаю, что произойдет
дальше. Мама однообразна в своей реакции. Она начинает
скулить, сладострастно повизгивать, а Б.С. продолжает катать
между пальцев соски ее груди, словно заводя мотор. Скулеж все
усиливается по звуку, завывания ускоряются, и начинается
"Танец с саблями" из балета "Гаянэ", как очень точно определил
это мамино состояние жестокий потрошитель дамских сердец Б.С.
Спор исчерпан. Как говорит Б.С., "аргументы исчезли,
осталась голая физиология".
Мама, как курица-наседка, хочет прикрыть меня, своего
цыпленка, от дурных влияний, от прозы жизни, которая может
испепелить "мою нежную неокрепшую душу" (цитата из маминых
выкриков в спорах с отцом, и с Б.С.).
Бедная, бедная наседка! Если тебе попадутся когда-нибудь
на глаза мои записки, глаза твои полезут на лоб.
Мне нравятся ругательства. Я их произношу с наслаждением.
Как ты - стихи классических поэтов. Мне кажется, что я из той
породы людей, что и Б.С., которым к лицу бранные выражения.
В области секса я образованней тебя и теоретически
подкована так, что мне уже давно пора выдать аттестат
зрелости.
У мамы чуть не случился припадок, когда по моей
небрежности она обнаружила в моей школьной сумке
порнографический журнал с цветными фотографиями. Журнал был с
воплями порван на куски. А был он не моим. Я взяла почитать у
школьной подруги. И пришлось ей возвращать стоимость.
Я дала клятвенное обещание больше подобного не допускать
и не брать такую гадость в руки. Мама немножко успокоилась,
прижала мою голову к своей груди, я даже почувствовала сосок,
но от моего прикосновения она не стала исполнять "Танец с
саблями" из балета "Гаянэ", а прочувственно спросила:
- Почему ты не интересуешься настоящей литературой? Ведь
ради тебя я тащила сюда из Москвы всю русскую классическую
литературу. Читай! Наслаждайся сладким слогом и высокой
поэзией!
- А зачем? - тихо спросила я.
- Как зачем? - оттолкнула меня от груди мама. - Чтоб
вырасти полноценным человеком. Человеком с большой буквы, как
сказал Максим Горький.
- Зачем с большой буквы? - снова спросила я.
Мама онемела, и глаза у нее стали круглые, как у птицы.
Мне даже стало жаль ее.
- Я не вырасту, мама.
- Ты что, останешься карликом?
- Нет, я просто не успею вырасти и мне не понадобится
сладкая поэзия классической литературы, которую ты притащила
из Москвы в Нью-Йорк.
- Почему?
- Потому что будет атомная война. Из Москвы в Нью-Йорк
прилетит ракета с боеголовкой... а дальше ты сама знаешь.
Ночь. В спальне за стенкой утихли мамины стоны. Они оба
сходили в ванную помыться и сейчас лежат, отдыхая и беседуя. В
туалете еще продолжает шуметь вода. Мама ищет сочувствия у
Б.С. Речь идет обо мне. Мама считает себя опытным психологом и
каждый мой поступок анализирует, разбирает по косточкам,
словно рассматривает в микроскоп.
Господи, до чего она меня не понимает!
Но я лежу и прислушиваюсь. Все же интересно слушать чужие
заблуждения. Особенно, если это касается твоей собственной
персоны.
- Она, конечно, не совсем обычный ребенок, - говорит мама
мурлыкающим голосом сытой кошки. - Я стараюсь быть
объективной. Хотя она моя дочь и самое дорогое существо на
земле. И единственное.
Последнее мама произносит со значением, весьма прозрачно
намекая Б.С., что он, изверг, ее недостаточно любит и ценит, и
поэтому ей приходится обходиться лишь одной любовью ребенка.
Б.С. на это реагирует, как только и может реагировать
этот человек, не принимающий маму всерьез:
