ПРОЕКТ
ОБЩИЙ ТЕКСТ TEXTSHARE
http://text.net.ru
http://textshare.da.ru http://textshare.tsx.org
textshare@aport.ru
Хотите получать сообщения о появлении новых текстов?
Подпишитесь на почтовую рассылку по адресу http://podpiska.da.ru
Об ошибках в тексте сообщайте по адресу oshibki@aport.ru
------------------------------------------------------------------------
ЖАН ПОЛЬ САРТР
СЛОВА
Перевод Ю. Яхниной и Л. Зониной
Ж.П.Сартр. Стена. Избранные произведения.
М., Издательство политической литературы. 1992, сс.367-479
В квадратных скобках Номер страницы предшествует странице.
В фигурных скобках {} текст, выделенный курсивом.
В круглых скобках () номер подстраничных примечаний переводчиков.
Госпоже Z
ЧИТАТЬ
(Перевод Ю. Яхниной)
В конце сороковых годов прошлого века многодетный школьный
учитель-эльзасец с горя пошел в бакалейщики. Но расстрига-ментор мечтал о
реванше: он пожертвовал правом пестовать умы - пусть один из его сыновей
пестует души. В семье будет пастырь. Станет им Шарль. Однако Шарль
предпочел удрать из дому, пустившись вдогонку за цирковой наездницей. Отец
приказал повернуть портрет сына лицом к стене и запретил произносить его
имя. Кто следующий? Огюст поспешил заклать себя по примеру отца, он стал
коммерсантом и преуспел. У младшего, Луи, выраженных склонностей не было.
Отец сам занялся судьбой этого невозмутимого парня и, не долго думая,
сделал его пастором. Впоследствии Луи простер сыновнюю покорность до того,
что в свой черед произвел на свет пастыря - Альбера Швейцера, жизненный
путь которого всем известен. Меж тем Шарль так и не догнал свою наездницу.
Символический жест отца наложил на него неизгладимую печать: у него на всю
жизнь сохранилась склонность к возвышенному и он лез из кожи вон, раздувая
мелкие происшествия до размера великих событий. Иначе говоря, он вовсе не
стремился заглушить в себе семейное призвание - он хотел лишь посвятить
себя духовной деятельности более либерального толка, принять сан,
совместимый с наездницами. Университетское поприще оказалось в самый раз.
Шарль решил стать преподавателем немецкого языка. Он защитил диссертацию о
Гансе Саксе, сделался приверженцем "прямого метода", объявив себя
впоследствии его основоположником, выпустил в содружестве с господином
Симонно солидный учебник "Deutsches Lesebuch", быстро пошел в гору: Макон
- Лион - Париж. В Париже на выпускном вечере он произнес речь,
удостоившуюся отдельного издания: "Господин министр! Дамы и господа!
Дорогие дети! Вы никогда не угадаете, о чем я буду говорить с вами
сегодня! О музыке!" Он набил руку в стишках на случай. В кругу семьи любил
повторять: "Луи у нас самый благочестивый, Огюст самый богатый, я самый
умный". Братья хохотали, невестки кусали губы.
В Маконе Шарль Швейцер женился на Луизе Гийемен, дочери
адвоката-католика. Свадебное путешествие она вспоминала с от-
вращением. Похитив невесту в разгар обеда, жених втолкнул ее в поезд. В
семьдесят лет она все еще не могла забыть, как в каком-то привокзальном
буфете им подали салат из лука-порея: "Шарль съел все луковицы, а зелень
оставил мне". Две недели они прожили в Эльзасе и все это время не вылезали
из-за стола. Братья изощрялись в ватерклозетных анекдотах на местном
диалекте; по временам пастор оборачивался к Луизе и из христианского
милосердия переводил их.
Луиза не преминула раздобыть по знакомству медицинское свидетельство,
которое избавляло ее от исполнения супружеских обязанностей и давало право
обзавестись отдельной спальней. Она жаловалась на головные боли, чуть что
укладывалась в постель, возненавидела шум, страсти, восторженность - все
грубое бытие Швейцеров, земное и театральное. Эта живая, но холодная
насмешница мыслила здраво и предосудительно, потому что муж мыслил
благонамеренно и несуразно, а так как он был лжив и легковерен, она все
подвергала сомнению: "Говорят, будто земля вертится, - откуда им это
знать?" Окруженная добродетельными комедиантами, она возненавидела
комедиантство и добродетель. Утонченная реалистка, затесавшаяся в семью
спиритуалистов-мужланов, стала вольтерьянкой, не читав Вольтера, из духа
противоречия. Маленькая, пухленькая, циничная и игривая, она ударилась в
безоговорочное отрицание. Пожатьем плеч, иронической улыбкой ради
собственной утехи - не для окружающих - она сводила на нет все напыщенные
тирады. Ее снедали гордыня всеотрицания и эгоизм неприятия. Она ни с кем
не поддерживала отношений - слишком самолюбивая, чтобы домогаться первого
места, слишком тщеславная, чтобы довольствоваться вторым. "Умейте
поставить себя так, чтобы вас искали", - твердила она. Ее искали усердно,
потом все меньше и меньше и, наконец, не видя ее, забыли. Теперь она не
покидала своего кресла и кровати.
Плотоугодники и пуритане - сочетание добродетелей, куда более
распространенное, чем это принято считать, - Швейцеры любили крепкое
словцо, которое, принижая плоть, как это приличествует христианскому
благочестию, в то же время свидетельствует о широкой терпимости к ее
естественным проявлениям; Луиза предпочитала двусмысленности. Она
зачитывалась фривольными романами, ценя в них не столько фабулу, сколько
прозрачные одежды, в которые ее рядили. "Весьма рискованно и мило", - с
намеком замечала она. "Здесь скользко - будьте осторожны!" Эта
женщина-ледышка едва не лопнула со смеху, читая "Пламенную деву" Адольфа
Бело. Она любила рассказывать анекдоты о брачной ночи, всегда с плохим
концом: то муж в грубом нетерпении ломал жене шею о спинку кровати, то
потерявшую рассудок новобрачную находили на шкафу, куда она пряталась от
своего благоверного.
Луиза жила в полумраке; Шарль входил в ее комнату, распахивал ставни,
зажигал все лампы разом, она стенала, прикры-
вая рукой глаза: "Шарль, я ослепну!" Впрочем, ее протест не выходил за
рамки парламентской оппозиции. Шарль пугал Луизу, вызывал нестерпимое
раздражение, временами, наоборот, даже приязнь, она хотела одного - чтобы
он ее не трогал. Но как только он начинал кричать, она сдавала все
позиции. Он нахрапом сделал ей четырех детей: дочь, умершую в
младенчестве, двух сыновей и еще одну дочь. То ли по равнодушию, то ли в
знак лояльности он разрешил воспитать детей в католической вере.
Безбожница Луиза из ненависти к протестантству внушила детям набожность.
Оба сына взяли сторону матери. Она их потихоньку спровадила подальше от
необузданного отца. Шарль этого даже не заметил. Старший, Жорж, поступил в
Политехнический, младший, Эмиль, стал учителем немецкого. Он для меня
загадка. Оставшись холостяком, он во всем остальном подражал отцу, хотя и
не любил его. В конце концов отец с сыном поссорились; время от времени
происходили торжественные примирения. Эмиль напускал на себя
таинственность. Он обожал мать и до конца дней имел привычку без всякого
предупреждения наносить ей украдкой визиты: осыпал ее поцелуями и ласками,
затем начинал разговор об отце, сперва иронически, потом с яростью, а на
прощанье хлопал дверью. Очевидно, Луиза любила его, но побаивалась. Эти
крутые упрямцы - отец и сын - утомляли ее, и она предпочитала им Жоржа,
который всегда отсутствовал. Эмиль умер в 1927 году, рехнувшись от
одиночества; у него под подушкой обнаружили револьвер, а в чемоданах две
сотни дырявых носков и двадцать пар стоптанных ботинок.
Анн-Мари, младшая дочь, все свое детство просидела на стуле. Ее
научили скучать, держаться прямо и шить. У Анн-Мари были способности - из
приличия их оставили втуне; она была хороша собой - от нее постарались это
скрыть. Скромные и гордые буржуа Швейцеры считали, что красота им не по
карману и не к лицу. Они уступали ее графиням и шлюхам. Луизу снедала
бесплоднейшая спесь: из боязни попасть впросак она не признавала ни за
детьми, ни за мужем, ни за собой самых очевидных достоинств. Шарль не
понимал, кто красив, кто нет, - он путал красоту со здоровьем. С тех пор
как его жена хворала, он искал утешения у дюжин идеалисток, усатых и
цветущих - кровь с молоком. Пятьдесят лет спустя, рассматривая семейный
альбом, Анн-Мари обнаружила, что была красавицей.
Примерно в то самое время, когда Шарль Швейцер познакомился с Луизой
Гийемен, некий сельский врач взял в жены дочь богатого землевладельца из
Перигора и обосновался с ней в Тивье на унылой главной улице, прямо против
аптеки. Наутро после свадьбы обнаружилось, что у тестя нет ни гроша.
Взбешенный доктор Сартр перестал разговаривать с женой и в течение сорока
лет не сказал ей ни слова. За столом он изъяснялся жестами, и она в конце
концов стала звать его "мой постоялец". Тем не менее он делил с ней ложе и
время от времени, все так же не открывая рта, делал ей очередного ребенка:
она родила ему
двух сыновей и дочь. Этих детей безмолвия нарекли Жан-Батист, Жозеф и
Элен. Элен немолодой уже девицей вышла замуж за кавалерийского офицера,
который впоследствии сошел с ума. Жозеф, отслужив свой срок в зуавах,
поспешил уйти в отставку и вернуться в отчий дом. Профессии у него не
было. Очутившись между немым отцом и крикливой матерью, он стал заикой и
до конца дней враждовал со словами. Жан-Батист поступил в мореходное
училище, чтобы повидать море. В 1904 году в Шербуре, морским офицером, уже
подточенным тропической лихорадкой, он познакомился с Анн-Мари Швейцер,
окрутил эту заброшенную долговязую девушку, женился на ней, в два счета
наградил ребенком - мной - и сделал попытку умыть руки, отойдя в иной мир.
Но умереть не так-то просто: тропическая малярия развивалась не спеша
- временами наступало улучшение. Анн-Мари самоотверженно ухаживала за
мужем, не позволяя себе, однако, такого неприличия, как любовь. Луиза
настроила дочь против супружества: кровавый обряд открывал собой вереницу
ежедневных жертв вперебивку с еженощной пошлостью. По примеру собственной
матери, моя мать предпочла долг утехам. Она почти не знала отца ни до, ни
после свадьбы и, должно быть, порой с недоумением спрашивала себя, с чего
этому чужаку взбрело на ум испустить дух у нее на руках. Больного
перевезли на мызу неподалеку от Тивье, отец ежедневно наведывался к сыну в
двуколке. Бдения и заботы подорвали силы Анн-Мари, у нее пропало молоко,
меня отдали кормилице, жившей по соседству, и я тоже приложил все
старания, чтобы отправиться на тот свет от энтерита, а может, просто в
отместку. В двадцать лет моя мать, неопытная и одинокая, разрывалась между
двумя умирающими, совершенно ей незнакомыми. Ее брак по рассудку обернулся
болезнью и трауром.
Меж тем обстоятельства играли мне на руку: в ту пору матери сами
кормили новорожденных и кормили долго. Не подоспей, на мое счастье, эта
двойная агония, мне не миновать бы опасностей, которым подвергается
ребенок, поздно отнятый от груди. Но я был болен, и когда меня,
девятимесячного, пришлось отлучить от груди, в лихорадке и бесчувствии
взмах ножниц, которыми разрезают последнюю нить, связывающую мать с
младенцем, прошел для меня незамеченным. Я окунулся в мир, населенный
примитивными галлюцинациями и первородными фетишами. После смерти отца мы
с Анн-Мари оба разом очнулись от наваждения, я выздоровел. Но вышла
неувязка: Анн-Мари обрела любимого сына, которого по сути дела никогда не
забывала, я пришел в себя на коленях у незнакомки.
Оказавшись без средств, без образования, Анн-Мари решила вернуться под
отчий кров. Но Швейцеры были уязвлены неподобающей смертью моего отца: уж
очень она походила на развод. А так как моя мать не смогла ни предвидеть
ее, ни предотвратить, ответственность возложили на нее: она легкомысленно
выскочила замуж за человека, нарушившего правила благопристойности.
Долговязую Ариадну, возвратившуюся в Медон с младенцем на руках, приняли
как нельзя лучше: мой дед, подавший было в отставку, вернулся на службу,
ни словом не попрекнув дочь; даже бабка не выказала злорадства. Но,
