сохранил свои детские черты, пусть и изношенные, стершиеся, попранные,
загнанные вглубь, лишенные права голоса. Обычно они прячутся в тени,
подстерегают; чуть ослабишь внимание - они поднимают голову и,
замаскировавшись, вырываются на белый свет. Я искренне убежден, что пишу
для современников, но известность раздражает меня - это не слава, ведь я
еще жив, и все же это подрывает мои давние мечты. Значит, втайне я еще их
питаю? И да и нет. Очевидно, я их видоизменил: мне не удалось уйти из
жизни неоцененным, но иногда я льщу себя надеждой, что при жизни меня
недооценивают. Гризельда не умерла. Пардальян еще во мне. И Строгов. Я
весь - от них, они - от бога, а в бога я не верю. Поди разберись. Что до
меня, я в этом так и не разобрался и порой думаю: уж не играю ли я в
старую игру - поддавки? Не топчу ли я так старательно былые упования в
расчете на возмещение сторицей? В таком случае я Филоктет: величественный
и зловонный, этот калека отдал все, вплоть до лука и стрел, не ставя
никаких условий; но, поверьте, втайне он ждет воздаяния.
Оставим это. Мами сказала бы: "Здесь скользко - будьте осторожны!"
Но в моем безумии есть и хорошая сторона: с первого дня оно хранило
меня от искушения причислить себя к "элите", я никогда не считал, что мне
выпала удача обладать "талантом"; передо мной была одна цель - спастись
трудом и верой, руки и карманы были пусты. Мой ничем не подкрепленный
выбор ни над кем меня не возвышал: ничем не снаряженный, ничем не
оснащенный, я всего себя отдал творчеству, чтобы всего себя спасти. Но что
остается, если я понял неосуществимость вечного блаженства и отправил его
на склад бутафории? Весь человек, вобравший всех людей, он стоит всех, его
стоит любой.
----------------------------------------
(1) Ни дня без строчки (лат.).
1974
