И объясняю, коротко и четко, что собираюсь делать.
Поразительная вещь: как по-разному ведут себя люди перед лицом
смертельной опасности! Казалось бы, всем одинаково жить хочется, особенно в
пожар -- уж очень это больно и страшно -- умереть от огня, от одной этой
чудовищной мысли люди на глазах седеют, а ведут себя по-разному!
Я много раз наблюдал эту картину -- и никакой закономерности не нашел.
Иногда лучше ведут себя женщины, иногда мужчины. Точно знаю одно: труднее
всего во время спасательных работ с теми, с кем обычно трудно в обыденной
жизни -- с закоренелыми эгоистами, с людьми, которые ради собственной выгоды
и спокойствие не пошевельнут пальцем, чтобы облегчить чужую беду. Мы уже
давно усвоили: плохого человека спасать очень трудно, он, если взять
доступный пример кораблекрушения, вырвет спасательный круг из рук ребенка.
Нам с Лешей пришлось тушить квартиру, в которой среди подвыпившей компании
находился известный в городе хулиган, уже дважды побывавший в местах не
столь отдаленных; так эта сволочь так ревела от ужаса и рвалась на еще не
поданную лестницу, что Леше пришлось его слегка успокоить...
Не стану утверждать, что это закономерность, но лучше других ведут себя
молодые девушки и парни, причем не разбитные, которым море по колено, а
наоборот тихие и скромные. Не знаю, чем объяснить такой парадокс: может, у
людей скромных, не выставляющих напоказ свою личность, выше чувство
гордости, самоуважения?
И еще одно наблюдение: свойственная женщине от природы стыдливость
пересиливает страх! Когда Леша спускал на "кресле" одну среднего возраста
даму, та, несмотря на полуобморочное состояние, нашла в себе силы снять
кофту и прикрыть обнажившиеся ноги. Из этого правила бывают исключения:
все-таки современная женщина не так чопорна, как в свое время ее мать или
бабушка, современная раскованнее, она привыкла к коротким юбкам. Впрочем, в
стрессовом состоянии, а пожар для нас всегда стресс, в мозгу не остается
места для посторонних мыслей. Нам иногда и голых приходится выносить, и
чувствуешь при этом не покорно обвисшее женское тело, а просто тяжесть.
На меня будто обрушилась лавина:
-- Вы с ума сошли, мы не обезьяны!
-- Пусть нам немедленно подадут лестницу!
-- Товарищ пожарный, а через коридор нельзя? Я очень боюсь высоты!
-- Вы обязаны обеспечить нашу безопасность!
Будь у меня время, я мог бы объяснить, что лестницу к их окнам подать
уже не успеют, а в коридоре такой дым, что им и пяти шагов не пройти, что
обеспечить их безопасность здесь, и этом зале, мы можем не больше, чем если
бы они находились у кратера действующего вулкана. Но на объяснения у меня не
было ни секунды. Задавая себе вопрос: "Быть или не быть?" -- Гамлет мог
раздумывать сколько угодно. У нас все было проще: мы с Лешей точно знали,
что с каждым мгновением шансы "быть" стремительно идут к нулю. В подобной
ситуации у пожарных действует одно железное правило: никакой полемики,
любыми средствами обуздать паникеров. Любыми! Если человек идет ко дну, его
позволительно схватить за волосы; если в пожар человек мешает себя спасти,
его можно отхлестать по щекам или грубо обругать. В таких случаях нужна
жестокая встряска, без нее никак не обойтись.
-- Молчать! -- во всю силу легких гаркнул я и встряхнул первого
попавшего под руку. -- Хотите жить -- будете слушаться только меня! Девушка,
вы первая, Леша -- приступай!
В этот момент часть стенной перегородки треснула и в зал с гулом
повалил дым, именно с гулом -- окна открыты настежь, тяга отличная! Тут-то и
началась паника: исторические крики, разинутые рты, выпученные глаза,
кашель, рвота...
-- Всем лечь на пол, легче будет дышать! Женщин -- вперед!
Работали мы из двух окон. Технология здесь простая: закрепляешь веревку
за батарею отопления, вяжешь двойную петлю -- "кресло" и "сажаешь" в него
спасаемого, закрепляешь на карабине и травишь вниз, упираясь прямой ногой в
подоконник. Простая -- это на учениях, когда спускаешь хорошо обученного
пожарного, а не дрожащую от страха и цепляющуюся за тебя, за раму, за
подоконник женщину. Головой она понимает, что ее спасают, но мысль о том,
что сейчас она повиснет над бездной, настолько ужасает, что парализует мозг,
побужда-, ет всеми силами сопротивляться. И вот уговариваешь бедняжку встать
на подоконник, кричишь на нее, бьешь по рукам, а время-то бежит, мчится! И
еще плохо то, что спускаешь, а не видишь, где она, на уровне какого этажа...
Наконец, чувствуешь, что ее подхватили, быстро выбираешь веревку наверх -- и
все начинается сначала, уговариваешь следующую, кричишь... Хорошо еще, что
краги мокрые, от такой спасательной работы кожа на руках могла бы в лохмотья
превратиться.
И тут, когда последнюю женщину спустили, треснувшая перегородка в одном
месте прогорела и в дыру рванулось пламя. Оно ловко, как осьминог
щупальцами, охватило книжные полки, перекинулось на стулья и стало быстро
приближаться к нам. Спасибо Диме, он сработал еще лучше, чем обещал: людей
пожарные принимали с подоконника не третьего, а пятого этажа.
Последними спустились мы сами -- вернуться в коридор возможности не
было, зал горел вовсю, огонь уже хватал за пятки.
А дальше началось самое плохое. Я выбежал на улицу, к штабному столу и
доложил Кожухову обстановку. Кожухов подозвал медсестру и велел смазать мне
обожженное лицо.
И тут я увидел Димины глаза. Он, раздираемый на части телефонными
звонками, вопросами разного начальстна, рапортами прибывающих офицеров,
вдруг развел руками, словно отбрасывая всех от себя, и шагнул ко мне. Глаза
у него были какие-то незнакомые, я не берусь описать их выражения.
-- Вася, -- сказал он, -- мы делаем все, что можем... Бублик и Ольга на
десятом, в киностудии.
СТАРЫЙ ПОЖАРНЫЙ
Как только Ольга приступила к экзекуции, явилась вся компания --
насладиться моими воплями. В первые минуты жгучка жжет огнем, и Дед, чтобы
смягчить мои муки, направил на пылающее место струю от вентилятора -- новый
взрыв веселья.
От дальнейших издевательств меня спасло только то, что Диме не
терпелось доложить важную новость: Леша потерпел крупную неудачу. Под Новый
год он влюбился и смазливую девчонку-парикмахершу, с неделю каждый день
бегал к ней стричься-бриться, потом, осмелев, пригласил и кино и наутро
явился на службу пьяный от счастья; и кто знает, чем закончился бы этот
бурный роман, если бы в порыве откровенности Леша не проболтался, что
работает пожарным.
Повторив для непосвещенной Ольги эту историю, Дима сложил губы
трубочкой и проворковал: "Ах, пожарным? В мое кресло больше не садись --
наголо остригу!"
-- Не так все было, -- запротестовал Леша, -- насчет остричь Надя даже
не заикалась, это Дмитрия Сергеича художественная самодеятельность!
-- Не принимай близко к сердцу, Леша, -- посочувствовала Ольга. --
Может, оно и лучше, что сразу.
-- А я и не принимаю! -- пробурчал Леша. -- И не так уж она мне
нравилась, подумаешь, звезда экрана!
-- Бывает, -- философски заметил Дед. -- Молодая девка -- она дура, ей
не сам человек нужен, а фикция, обложка. Не горюй, Леха, на твой век ихней
сестры хватит, ты только со своим рылом за смазливой не гонись, смазливые --
они сороки, на блестящее клюют.
-- Словечко-то какое -- рыло, -- поморщилась Ольга.
-- Ну морда, -- пошел на компромисс Дед. -- Вообще-то можно сказать --
лицо, да только нос у Лехи нашлепкой и пасть уж очень велика, телевизор
влезет.
-- У тебя лучше, -- проворчал Лота.
-- И у меня такая же, -- охотно согласился Дед. -- Ничего, Леха, морда
бородой зарастет, зато всего остального бог тебе отвалил на двоих. На
центнер тянешь?
-- Сто четыре кило, -- расплылся Леша. -- Утром, до завтрака.
-- И кто тебя за язык тянул? -- упрекнул Слава. -- Сказал бы, что
яблоки доводишь до потребителя в "Овощах -- фруктах" или, еще лучше,
принимаешь макулатуру в обмен на абонементы, никакая девка бы не устояла.
Лично я для своей Наташи был адъютантом командующего военным округом и
саморазоблачился только тогда, когда она родила мне Мишку. Дима, а кем ты
был до свадьбы?
-- Я не опускался до вранья, -- высокомерно ответил Дима. Я прямо и
честно сказал Лизе, что работаю ассистентом режиссера.
-- Вам хорошо смеяться... -- уныло проговорил Леша.
-- Не слушай их, брехунов, -- неодобрительно сказал Дед. -- Говори
правду, так, мол, и так, тушу пожары, а ежели тебе артиста надо или завмага
-- топай к... Туда, одним словом, не при Леле будь сказано... А с другой
стороны, в самом разе, чего в нашем брате хорошего? Когда, помню, лет
тридцать назад тушили склады утильсырья -- вы все тогда еще под стол пешком
ходили, а Лехи и и проекте не было, я так всякой гадостью пропитался, что
Варя, светлая ей память, три дня домой не пускала, живи и отмывайся,
говорит, в казарме, ребенок, то есть Васька, тебя пугается и кашлем
заходится. А тетерича от этого самого Васьки после пожара люди шарахаются,
как от домового, который из печки вылез. Какие мы женихи? Трубочисты!
-- Тебе бы, Дед, молодежь в пожарное училище вербовать, -- сазал я.--
Высоты открываешь, перспективы.
-- И не надо ничего скрывать! -- поддержала Деда Ольга. -- Каждый
человек должен знать, на что идет, и -- за естественный отбор, в пожарной
охране должны остаться достойные. А если человек стыдится своей профессии,
пусть уходит, его можно только пожалеть, как... тяжелобольного.
-- Вот это правильно! -- пылко подхватил Леша. -- Я ей так прямо и
сказал -- дура!
-- Остроумно, -- похвалил Дед. -- Она еще к тебе прибежит, Леха,
попомни мои слова, такие женихи, как ты, на улице не валяются -- не окурки.
А вообще-то жениться надо так, как этот прохвост Уленшпигель. Слышали?
Как-то вечером, часов, помню, в одиннадцать, возвращались мы с пожара в
караул, а нас по дороге диспетчер удачно перехватила и послала тушить
квартиру. Минуты через две прибыли, видим дым из квартиры на третьем этаже.
Включились в КИПы, выломали дверь, быстро нашли очаг -- телевизор включенный
горел: сколько ни пишут в газетах, чтоб не оставляли эту технику без
присмотра, как горохом об стенку. А что такое сегодняшняя квартира?
Синтетика, тряпки да книги, почти все выгорело. Дыму было много, разогнали
его, ищем людей -- кто-то ведь включал телевизор, туда заглянули, сюда --
нет никого. А тут гул стих, воду перекрыли, слышим -- вроде кто-то напевает.
Уленшпигель дерг за дверь санузла -- видит, девчонка с зажмуренными глазами
под душем нежится, "по статистике девять ребят" мурлычет. А Уленшпигель, как
всем известно, человек деликатный и воспитанный, иностранные языки знает.
"Мерси, -- говорит, -- я вам случайно не помешал? С легким паром вас!"
Девчонка, конечно, в визг -- страшилище такое входит, в черной боевке,рыло в
копоти -- и бац-бац ему по этому самому рылу. Тут дым в ванную повалил,
девчонка в новый визг, а Уленшпигель вежливо ее облапил, вынес на лестницу и
за халатиком сбегал, чтобы прикрылась. И что вы думаете? Оценила деликатное
обращение, за битое рыло извинилась -- словом, познакомились. Девка в слезы,
без квартиры и барахла осталась, а Уленшпигель, который как раз комнату
получил, великодушно предлагает: иди, говорит, ко мне домываться, а то
чувствую, говорит, неловкость, что помешал, только губку с собой возьми,
потому что я привык отдраиваться наждачной бумагой, а у тебя, успел,
извиняюсь, заметить, кожный покров исключительно белый и нежный, как у гурии
из "Тысячи и одной ночи".
