широченном скуластом лице совсем затерялся крохотный, да еще курносый
девичий носик,-- лучшего мужа и придумать невозможно. Добряк и первый силач
города (двести раз подряд выжимает двухпудовую гирю!), Леша сметлив,
расторопен и свою должность связного считает самой завидной из всех
должностей на свете. В деле я за ним, как за каменной стеной, я уже и
считать бросил, сколько раз он меня выручал. Во всяком случае, дежурные по
городу мне почерному завидуют, а Кожухов, когда хочет меня наказать,
грозится отобрать связного. Но Леша никогда ни к кому не уйдет: во-первых,
он обожает Деда, к которому бегает советоваться по интимным вопросам,
во-вторых, давно и тайно влюблен в Ольгу, а в-третьих, так же привязан ко
мне, как я к нему. Леша -- мой талисман, я уверен, что с его уходом потерял
бы силу и захирел.
Во всем этом, конечно, много шутки, но за семь с лишним лет мы с Лешей
прошли через многое, понимаем друг друга без лишних слов и беспредельно друг
другу верим.
Ремонт, будь он проклят! Потом начальство разберется, кто в чем
виноват, каждый получит по заслугам, но сейчас горят козлы, груда
подготовленной к замене облицовки из пластика, лестничные перила...
В коридорах пятого этажа наверняка уже работают -- газодымозащитники
должны были пройти туда через окна... Уже работают, подтверждает Рагозин, с
которым я держу связь по переносной радиостанции. Прежде чем пройти наверх,
нам нужно протушить всю эту дрянь, это в первую очередь, иначе проскочишь --
обратно не выбраться.
Магистральная линия протянута, рукава полны, за пару минут сбили пламя
из трех стволов и сквозь дым прорвались на шестой. Быстро зачернили потолок
и стены, луч мощного группового фонаря -- на лифт.
-- Леша, мигом!
Погорельцы, запомните и не забывайте, лифт -- худшая из всех ловушек! В
пожар управление лифтами быстро выходит из строя, а бывает и так, что кнопки
вызова лифта самопроизвольно срабатывают именно на горящих этажах и дверцы
распахиваются -- выходите, пожалуйста, в самый огонь. Были такие случаи,
были! Да и сами кабины с их облицовкой из красивого пластика отлично горят,
превращаясь в ядовитый дым. Поэтому при виде лифта на пожаре у нас
срабатывает рефлекс -- немедленно проверить!
Несколькими ударами легкого лома Леша разнес полированные дверцы -- нет
лифта. Я подобрал и бросил вниз какую-то железяку -- по стуку можно
определить, есть ли внизу лифт, или его там нет.
У нас с Лешей -- переносные радиостанции "Днепр". "Днепр" включен,
непрерывно работает на прием, и я в курсе всех боевых действий.
-- Второй, я Седьмой, Второй, я Седьмой, потушил лифтовой холл на
шестом этаже справа, начинаю проходить коридор, прошу срочно дополнительно
два ствола Б, звено газодымозащитников...
-- Седьмой, я Второй, вас понял, высылаю...
-- Второй, я Четвертый, выхожу слева на шестой этаж, слева! Не хватает
рукавов, нужны ствольщики с рукавами, два ствольщика...
-- Одиннадцатый, я Пятый, куда ты делся, где ты?
-- Первый, я Пятый, мы с Восьмым пробиваемся в радиорубку, пришли звено
газодымозащитников!
-- Первый, я Второй, по центральной лестнице на шестой этаж идет
Десятый с двумя отделениями, как слышишь меня, прием!
Я отвечаю Рагозину, что начинаю пробиваться на седьмой этаж, приказываю
помочь Четвертому и Пятому... Я знаю, что Дима и без моего приказа все
сделает, я в нем уверен, Дима головы не потеряет, но пока что я еще РТП и
должен быть в курсе динамики развития и тушения пожара на всех участках. А
на душе чуть спокойнее: наши лучшие тушилы, Чепурин и Головин, уже работают,
силы прибывают непрерывно.
На лестничных маршах к седьмому этажу -- снова козлы, обломки досок...
Сунулись -- температура адова...
-- Поливайте нас, не жалейте!
Облитые с ног до головы, рванулись через пекло на седьмой. Пока ребята
снизу тушили марши, мы с Лешей влетели наверх, в лифтовой холл. Удача, да
какая -- не горит! Ремонтники, на сей раз спасибо им, земной поклон успели
отодрать с пола плитку и со стен облицовку. Ко всем чертям полированные
дверцы -- вот он, лифт, а в нем трое плюс дым; все трое, двое мужчин и
женщина, без сознания, вытащили, Леша подхватил под мышки двоих, я женщину
на плечи -- и бегом вниз, а пламя по маршам еще не полностью сбито, и только
одна мысль сверлит мозг: не споткнуться! Нет, не споткнулись, пронесли на
пятый, на четвертый, а там врачи...
Сообщение от Димы: я больше не РТП, руководство принял на себя
полковник Кожухов. Нужна срочная информация о положении на восьмом этаже,
майор Баулин туда не пошел, Кожухов послал его на левое крыло седьмого, где
опасная обстановка. Моя задача -- разведка восьмого, и немедленно! Идти
придется вдвоем, мое звено газодымозащитников Кожухов отдал Чепурину.
Идти в разведку вдвоем запрещено уставом, в разведке очень нужен
третий. Однако, как советовал, кажется, Петр I, не держись за устав, как
слепой за плетень,-- в исключительных случаях нужно действовать по
обстановке. Хуже было то, что мы остались без воды, рукавные линии, которыми
мы пользовались, остались в коридоре на седьмом. Надежда на внутренний
водопровод, его во Дворце я сам не раз проверял, знал, что он добротный, с
запасом рукавов, но вот в каком они состоянии сию минуту?
Порядок! В лифтовом холле на седьмом Леша достал из пожарного шкафа и
размотал двадцатиметровый рукав -- вот мы и с оружием. Леша протушил первые
метры лестничного марша на восьмой этаж -- и тут я допустил большую ошибку.
Азбучная истина: в горящем доме нельзя открывать двери на себя!
Распахивая, встань в сторону -- ведь неизвестно, что творится за этой
дверью.
Элементарная истина -- и я о ней забыл. Пусть в горячке, но намертво
забыл, пренебрег.
Эта дверь, сделанная из стеклянных блоков, обнажилась как раз посредине
марша -- неизвестного назначения дверь, обычно таких на главных лестницах не
бывает. А вдруг там помещение, а в нем люди? И я рванул дверь на себя -- как
полный профан, как ошалевший от первого своего пожара новичок.
Оттуда на меня выбросилось багрово-черное пламя, обожгло лицо. Леша
рывком вытащил меня наверх, а пламя из двери клубами выскочило на уже
протушенный марш и заплясало вниз, словно обрадовавшись, что его освободили
из темницы.
Мы оказались в огненном кольце -- снизу и сверху все горело.
Потом мы узнали, что в каморке за дверью костюмеры народного театра
хранили старое, никому не нужное барахло, под которым какой-то осел спрятал
две канистры с бензином. Всей этой гадости, чтоб взорваться и вспыхнуть,
только и нужен был свежий воздух, кислород, который я впустил.
Пришлось, как тиграм в цирке, прыгать через огонь вниз, прикрывая
смоченными крагами лица. В конце концов пламя мы сбили, но на этой дурацкой
истории потеряли несколько драгоценных минут.
Теперь о том, о чем не расскажут другие.
На восьмом этаже мы застряли надолго. Дело в том, что из лифтового
холла ремонтники сделали склад -- здесь повсюду стояли бидоны с краской,
валялись рулоны обоев, стопки полистироловой плитки и прочее, и все это
горело, и горело хорошо!
С одним стволом "первой помощи" (так мы обычно называем ствол Б, в
отличие от мощного ствола А, который держат двое, ствольщик и подствольщик)
мы провозились бы здесь с полчаса. Но не успел я запросить у Рагозина
подкрепления, как он сам проинформировал меня о чрезвычайной обстановке:
лифтовой холл отставить, пробиваться по левому коридору и заняться спасанием
людей, их там много, автолестннца не успевает снимать.
Коридор проходили тяжело, отвоевывали метр за метром и взламывали
закрытые двери. Сначала шли помещения областного издательства -- к счастью,
пустые, редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями
времени у нас не было; дальше по коридору где-то были двери литературного
объединения и лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть
люди, о которых информировал Дима.
Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную
двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил
сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить
кофеварку и устроил загорание, правда, пустяковое. Дверь закрыта, постучал
-- молчание. Леша ее ломиком, вбежали -- Микулин высунулся в окно и кричит.
Что было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового
состояния не совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот
подробность из сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на
родительском собрании, вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились,
стали вспоминать, и он горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него
сгорела рукопись повести. "Мастера и Маргариту" я знаю наизусть и тут же
процитировал: "Простите, не поверю, -- сказал Воланд, -- этого не может
быть. Рукописи не горят", но Микулин со вздохом заверил, что с его рукописью
чуда не произошло. Я его утешил том, что история уже знает подобный
прискорбный случай, когда в пожаре погибла Александрийская библиотека с
древними рукописями, а ближе к нашему времени -- рукопись "Слова о полку
Игореве". По кислой улыбке Микулина я догадался, что эти сравнения мало его
утешили.
Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам
бесценную информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить
по 01, там оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в
лектории, это метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на
противоположной стороне -- окна во двор.
Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь -- наступала полная
темнота, и из-за дыма, и электроэнергия была вырублена. Даже групповой
фонарь -- и тот на какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически
полная темнота.
Как мы дошли до лектория, помню плохо; впрочем, главная круговерть,
которая ошеломляла в коридорах многих, уже закончилась, все, что могло
гореть, догорало, полыхало лишь в отдельных комнатах, двери в которые были
открыты. Массивную дубовую дверь в лекторий я тоже быстро узнал, вернее,
нащупал по затейливой резьбе, сделанной ребятами из студии народного
творчества. В нижней части двери багровел прогар, который Леша хорошенько
зачернил: образуется дыра -- весь дым из коридора пойдет. Дверь взламывать
не пришлось -- открыли на стук.
Все дальнейшее -- а мы находились в лектории около семи минут, помню
отчетливо. Прежде всего о самом помещении: заставленный рядами стульев зал
площадью около сотни квадратных метров, четыре больших окна, выбитых,
конечно; через оконные проемы свищет ветер со снегом, а в стенной
перегородке справа -- сплошные прогары, вот-вот ворвется пламя с дымом.
Словом, на редкость опасная ситуация, а людей в самом деле человек двадцать,
и эти люди с криками нас окружают.
Я к окну: пятидесятиметровка работает далеко, других автолестниц не
вижу. Мгновенно решаю: будем спускать людей по спасательным веревкам. Их у
нас две штуки: Леша -- человек запасливый, чего он только не припрятал в
багажнике "Волги". Длина веревки двадцать пять метров, часть ее уйдет на
"кресло", значит, оставшейся длины хватит до третьего этажа. Следовательно,
там должны быть пожарные, которые примут людей с веревок и поведут вниз.
Соединяюсь с Рагозиным по штабному каналу связи, получаю его заверения, что
все будет немедленно сделано, и неузнаваемым даже для самого себя голосом
ору: "Мол-чать! Слушать мою команду!"
