молодым лейтенантом, начальником караула. Тушил он студенческое общежитие,
горели первый и второй этажи, а с верхних людей приходилось снимать по
лестницам или, проникая в здание через чердак, выводить на крышу. Пожар был
трудный, но сработали хорошо, обошлось без жертв. И вот Кожухов вдруг
вспомнил, что Савицкий рекомендовал спрашивать фамилии, чтобы указать в
отчете -- для-ради доказательности, чтобы не обвинили в преувеличениях.
Вынес он одного студента на крышу, сделал ему искусственное дыхание и
поинтересовался: "Как ваша фамилия?" А студент, отдышавшись, в знак
благодарности спросил: "Что, орден хочешь за меня получить?"
Это Кожухов рассказывал после полигона, когда привез пожарных к себе.
"Обожгло, как пощечина, -- вспоминал он, -- даже в глазах потемнело. Потом
на разборе Савицкий интересовался фамилиями, и я ему прямо сказал, что
никогда спрашивать не буду, даже если приказ -- по буду! Объяснил -- почему,
Савицкий подумал к кивнул: не надо".
Позвонила Ольга -- что успел сделать? Я честно признался, что совершаю
"двадцать тысяч лье вокруг самого себя" и нахожусь примерно на половине.
Ольга заявила, что я никогда не познаю себя так, как это сделает за меня
начальник отдела кадров, велела немедленно прекратить путешествие и заняться
делом, потребовала к ее приходу изложить, причем без халтуры, первые
пятнадцать минут пожара и пригрозила, что в противном случае снова начнет
лечить мой радикулит жгучкой -- адским снадобьем, от которого я вчера взвыл
не своим голосом.
Жгучка меня убедила, принимаюсь за работу. Для затравки беру свой
тогдашний, извлеченный из архива УПО рапорт на имя Кожухова.
Верчу в руках несколько потрепанных страниц. Почерк не мой, рапорт я
диктовал на следующий день, и подпись нелепая -- дрожащая, будто пьяный в
милиции подписывал протокол. Но слова мои, Леша мне дважды все перечитал.
"13 февраля оперативный дежурный по городу капитан Нестеров В. В.,
начальник штаба капитан Рагозин Д. И., начальник тыла ст. л-т Нилин С. Н. и
связной, мл. сержант Рудаков А. П., находясь на месте пожара жилого дома по
ул. Павлова, 13, в 18 ч 21 мин получили сообщение о пожаре во Дворце
искусств и немедленно выехали на объект.
В пути следования получили сообщение об объявлении пожару э 5. Прибыли
к месту вызова в 18 ч 33 мин, то есть через 12 мин. К моменту прибытия
обстановка была следующая.
Происходило интенсивное горение от .5-го по 8-й этажи главного корпуса
и на 11, 13, 14, 15 и 18-м этажах высотной части здания. Огонь
распространялся вертикально в вышерасположенные этажи и по коридорам
перечисленных этажей главного корпуса, где в помещениях находилось большое
количество людей, отрезанных от выхода огнем и дымом. Как со стороны фасада,
так и со стороны двора, а также в высотной части в оконных проемах стояли
люди, размахивая шторами и разного рода предметами, чтобы привлечь к себе
внимание. Некоторые, связав по две-три шторы, пытались самоспасаться на
нижние этажи.
Видя сложившуюся обстановку, я принял руководство тушением пожара на
себя, подтвердил по радиостанции пожару э 5 и вызвал дополнительно все
автолестницы, все автомобили газодымозащитной службы, 10 автонасосов и 20
автомашин "скорой помощи".
Немедленно отдал следующие распоряжения:
-- штаб развернуть против центрального входа;
-- на каждом этаже, начиная с 5-го, организовать боевые участки,
назначить начальников боевых участков и в помощь уже работающим
подразделениям на каждый этаж направить по два отделения для проведения
спасательных работ;
-- по периметру установить по мере их прибытия автолестницы для
проведения спасательных работ;
-- организовать взаимодействие с Горгазом, Горводопроводом и Горэнерго,
совместно с представителями "Скорой помощи" развернуть пункты оказания
первой медицинской помощи в лифтовых холлах четвертого этажа;
-- установить надежную, связь между боевыми участками, прибывающим на
пожар руководством и Центральным пунктом пожарной связи;
-- через представителей ГАИ немедленно перекрыть движение городского
транспорта и пешеходов по ул. Некрасова и прилегающим переулкам..."
Далее в рапорте перечислялись фамилии начальников боевых участков,
конкретные действия по тушению и спасению, которые в силу своей лаконичности
и казенного языка никоим образом Ольгу не удовлетворят.
Буду вспоминать детали.
Сначала о том, чего я не написал в рапорте.
Пока мы ехали к Дворцу, изломали головы: почему пожару объявили пятый
помор? Скорее всего подвал... Или лифтовое хозяйство?
Незадолго до того я был и Москве, сдавал экзамены в Высшей школе, и
ребята дали мне посмотреть изданную американцами книгу "Горящая Америка" --
огонь везде одинаков, технические проблемы у нас одни и те же. И тогда я
припомнил слова из этой книги: "Высотные здания, став символом прогресса,
стали вместе с тем настоящим кошмаром для пожарных".
Сегодня могу признаться в том, чему тогда никто бы не поверил: за
полторы недели до Большого Пожара мне чуть ли не каждую ночь снился горящий
Дворец искусств. Я никому об этом не говорил, чтоб не сглазить, пожарные --
народ суеверный, но, просыпаясь в испарине, знал, почему мне снится эта
чертовщина. Тому было несколько причин: 1) Несмотря на решительные
предписания Госпожнадзора, на всех внутренних лестницах Дворца начался
ремонт. 2) Хорев задумал снимать короткометражку о забавных малолетках, и
Бублика с его вихрами и веснушками чуть не каждый день таскали на эти самые
кинопробы. 3) Как раз в те дни пришел ответ архитектурного управления -- с
категорическим отказом пристроить хотя бы со двора наружные пожарные
лестницы, ибо пострадает красота уникального здания.
За Ольгу я был спокоен, ну, не то что спокоен, а знал, что музей
расположен на третьем и четвертом этажах, уже не так страшно. Но вот где
сегодня Бублик, я понятия не имел: утром отвел в ясли, это точно, а вдруг
его, как это было вчера и позавчера, снова забрал ассистент Хорева? Ведь
тогда Бублик сейчас на 10-м!
Теперь, спустя шесть лет, я благословляю свое неведение: сообщи мне в
ту минуту, что Бублик на 10-м -- и я мог бы натворить глупостей, потому что
с ходу пробиться туда не было никакой возможности...
Когда мы подъехали к Дворцу, я увидел, что по сравнию с рассказом
Гулина о первых минутах обстановка резко изменилась. Горели все этажи
начиная с пятого, а свет но Дворце уже вырубили, и впечатление было такое,
будто перед тобой гигантская шахматная доска: белое -- черное, черное --
белое... Белое -- это пламя из оконных проемов, черное -- дым. Отдельные
окна, помню, были какие-то багрово-красные, будто в подсветке из прожекторов
-- значит, в помещении пламя бушует, вот-вот стекла лопнут. И порывистый со
снегом ветер: он то задувал сверху, придавливая дым вниз, то вдруг разгонял
его, обнажая фасад. И тогда были видны люди в окнах -- много людей...
Кожухов, Головин и Чепурин не уставали нам повторять: не слишком
доверяйте первому впечатлению, оно может обмануть. Но здесь сомнений не
было: я подтвердил пожару номер 5, взял на себя обязанности РТП и отдал те
распоряжения, которые изложил в рапорте.
Отныне каждый из нас стал деталью механизма по тушению пожара -- по
вызубренному наизусть боевому уставу.
Пока Нилин встречал и размещал прибывающие силы, а Рагозин давал им
установки, я первым делом решил произвести разведку. Разведка -- это основа
основ нашей работы, без нее мы слепы, как новорожденные котята. Я побежал
под арку во двор и увидел то, что ожидал: обстановка такая же, как с фасада,
даже, пожалуй, хуже, огонь сильнее распространяется в высотную часть.
значит, большую часть прибывающих лестниц -- сюда, во двор. До высотной
части лестницы не достанут, даже пятидесятиметровки, значит, в высотку
необходимо пробиваться снизу, по лестничным маршам.
Возвратившись бегом к развернутому Рагозиным штабу, я приказал
немедленно подать вновь прибывшую тридцатиметровку во двор: пусть люди
увидят, что мы знаем обстановку, это несколько их успокоит и удержит от
безрассудных поступков.
Такая подробность: одновременно с нами к Дворцу подкатила гарнизонная
машина связи, я выскочил, побежал к ней, запутался в чем-то, упал и
прокричал: "Пятый номер подтверждаю! Дополнительно к пятому все автолестницы
и газовки, которые находятся в расчете, немедленно сюда!" Потом ребята
шутили, что я из уважения к пятому номеру встал на колени.
Одно за другим со всего города прибывали к Дворцу подразделения.
Кожухов еще не прибыл -- потом мы узнали, что его машина попала в
пробку и километра два он пробежал, как стайер; Головин был на окраине, в
19-й ВПЧ и уже мчался к Дворцу с одной из двух наших пятидесятиметровок, а
Чепурин с дороги сообщил, что будет с минуты на минуту. Так что мне не на
кого было оглядываться, я -- единовластный РТП, и нужно, не теряя ни
мгновенья, самых опытных офицеров поставить на боевые участки.
Так я и сделал: распределил офицеров по этажам и крыльям, а сам с Лешей
и звеном газодымозащитников побежал по центральной лестнице наверх -- в
глубокую разведку.
И заметил время: с момента нашего прибытия прошло три минуты.
Я был одержим одной идеей: во что бы то ни стало, как можно быстрее
пробиться в высотку, где люди находились в особо опасном положении. Тогда
мне и в голову не приходило то, что полчаса спустя придумают Кожухов и
Клевцов -- да и не только мне, такого мир не видывал и не слыхивал; я мечтал
только о том, чтобы вывести людей из высотной части на крышу основного
здания -- фактически на крышу двенадцатого, так как над десятым был большой
технический этаж, со всяким оборудованием и коммуникациями. Если это
удастся, главным врагом людей станет холод, но это уже по сравнению с огнем
враг пустяковый. Я тогда еще не знал и того, от чего в отчаянье могла
закружиться голова: что в ресторане на двадцать первом этаже был банкет!
Полтораста человек в одном помещении, которым некуда выйти! И опять, хорошо,
что не знал, ибо отчаянье плохой советчик: в данной обстановке с наличными
силами о двадцать первом этаже нечего было и думать.
По маршевым лестницам пожарные выводили, выносили пострадавших; многие
спускались сами -- черные от дыма, обессиленные от пережитого, иные,
наоборот, до крайности возбужденные; в лифтовом холле четвертого этажа уже
был развернут медпункт, там работали врачи из "Скорой ". Между четвертым и
пятым я встретил Гулина, который выводил группу; я кивнул Леше, он сменил
Гулина, а тот коротко осветил обстановку: Дед тушит на пятом правое крыло,
дошел до задымленной радиорубки, а на левом крыле горит вовсю, нужна помощь.
Я по радиостанции приказал Рагозину дать Гулину дополнительное отделение, а
со своим звеном, да еще Леша прибежал, стал пробиваться на шестой.
Несколько слов о Леше Рудакове, поскольку в дальнейшем повествовании он
играет важную роль.
В пожарной охране Леша появился после демобилизации и тут же получил
прозвище Недомерок -- видимо, потому, что вымахал под два метра и имел
кулаки, напоминавшие средних размеров арбузы. Шесть лет назад ему было
двадцать два года, но с тех пор он нисколько не изменился: такой же
доверчивый и добродушный, свято верящий в высокое предназначение своего
начальства и фанатично преданный идеалам пожарной охраны человек. Когда он
женится -- а Леша уверен, что этого никогда не случится, поскольку на его
