- Ну, давай возвращаться, - сказал он. - Я замерз. У меня ноги
замерзли.
- Подожди минутку, - сказала она.
Предмет приближался. Ближе и ближе. Он явно стремился к берегу -
туда, где стояли они. То исчезая среди волн, то вновь показываясь на
поверхности. Нечто...
- Пойдем, - потребовал он, - я, правда, уже замерз. Заберем корзинку
и прыгнем в машину. Поедем ко мне. У меня тепло. Мы с тобой закатим пир.
Бифштекс с печеной картошкой. Как тебе это?
Она смотрела, как зачарованная, на приближающийся предмет. Ее рот был
приоткрыт.
Волны прибивали его все ближе и ближе. Не отрываясь, она смотрела,
как он подскакивал и кувыркался среди волн, то исчезая, то вновь
появляясь, словно пловец, из последних сил сопротивляющийся стихии.
- Смотри, - потребовала она, - смотри...
Он едва взглянул туда, куда она указывала, и отвел глаза.
- Да что с тобой? - заорал он. - Ты идешь со мной или нет?
Она повернулась и протянула ему руку, но он отстранился и,
спотыкаясь, бросился прочь. Он бежал по песку к машине. Со стороны это
выглядело забавно и чуть-чуть жутковато. Он старался изо всех сил,
расшвыривая ногами песок. Один раз даже упал на колени, но тут же вскочил
и, размахивая руками, побежал дальше.
Ошарашенная, она молча наблюдала за тем, как он становился все меньше
и меньше, бежал, спотыкался, махая руками, как умалишенный. Над ним,
выделяясь на фоне темнеющего неба, кружили три чайки.
Она обернулась к морю. Предмет по-прежнему подпрыгивал на гребнях
волн, словно приветствуя ее. Это было мило.
Она глубоко вздохнула и поклялась, что ей не будет плохо. Она
поплотнее завернулась в одеяло и поплелась обратно к дощатому пешеходному
настилу.
- Не думай, что удастся мне, - декламировала она вслух детский
стишок, - скакать на розовом коне...
Это заклинание помогло. Она повторяла эту строчку, пока не оказалась
перед небольшой лестницей, ведущей наверх. Ступеньки были засыпаны песком,
но она поднялась, ни разу не оступившись, и остановилась на самом верху
парапета, держась за поручни и тяжело дыша.
Она стояла так минут пять, пока из-за поворота не появилась, глухо
грохоча по доскам настила, полицейская машина. Элен пошла ей наперерез,
подняв руки. Одеяло едва не соскользнуло, но она успела подхватить его.
За рулем сидел паренек лет пятнадцати (и почему в полицию берут таких
мальчишек?), но его напарник был явно старше - высокий толстый ирландец с
красивым, но чуть обрюзгшим лицом. Воротничок у него был расстегнут. Он
лениво ковырял во рту зубочисткой.
- Да, мисс? - обратился он к ней.
- Послушайте, - сказала она с ноткой отчаяния в голосе, - там что-то
в воде. Что-то плавает. Я думаю... я думаю это...
Слава богу, он не стал смеяться над ней. Он просто убрал изо рта
зубочистку и вышел из машины. Улыбнулся, обнял ее за плечи и сказал:
- Давайте пойдем и посмотрим.
Они направились к воде. Он остановился и крикнул своему напарнику:
- Бобби, если нам понадобится полицейский катер, я подниму руку.
Паренек кивнул.
И они побрели дальше, медленно переставляя ноги, утопающие в песке.
- Вы здесь одна? - спросил он.
- Нет. Я приехала с другом.
- И где он сейчас?
- Он ушел.
Полицейский понимающе кивнул и положил руку ей на плечо.
- Просто укажите мне, где вы это видели. Вам не обязательно идти со
мной туда, к самой воде.
- Ничего, - решительно сказала она, - мне не будет плохо.
- Не будет? Каждый год мы вытаскиваем два-три тела. Я на этом участке
уже двадцать лет - это пятьдесят-шестьдесят утопленников. Каждый раз меня
выворачивает наизнанку. Но теперь я приноровился - ботинки не приходится
чистить.
Он посмотрел на нее, но она вглядывалась в море, крепко сжав зубы.
Наконец она пробормотала:
- Это может быть большая дохлая рыбина. Или бревно.
Он кивнул. Они продолжали брести к воде, пока мокрый песок под ногами
не начал проваливаться.
Она показала рукой. Как он и обещал, его стошнило. Впрочем, на
ботинки действительно ничего не попало.
- Господи Иисусе, Дева Мария и Святой Иосиф, - тяжело дыша,
проговорил он наконец. - Да покоится душа его в мире.
- А-а-а... - всхлипнула она, - а-а-а...
Он вытер губы платком и обнял ее. На какое-то мгновение они застыли,
прижавшись друг к другу, два совершенно чужих человека.
- Теперь вот что, - проговорил он наконец, - ты можешь кое-что для
меня сделать?
Она тупо кивнула.
- Возвращайся к машине. Скажи Бобби - это мой партнер - что нам не
понадобится катер. Вода прибывает. Но скажи Бобби, что нам понадобится еще
машина и фургон для перевозки тела. Поняла?
- Да.
- И сообщи, пожалуйста, Бобби свое имя и адрес. И имя и адрес своего
друга, который уехал. Ладно?
- Да.
Он взглянул на нее, его широкое ирландское лицо выглядело серым,
осунувшимся.
- Дерьмово, - сказал он.
- Да, - кивнула она.
Она побрела обратно к машине и сделала все в точности, как он сказал.
Вскоре появились полицейские машины, машина скорой помощи и люди в высоких
сапогах с баграми и носилками в руках. Все это напоминало учебную тревогу
в образцовом армейском подразделении. Каждый знал, что делать.
В конце концов люди, собравшиеся, чтобы поглазеть на это зрелище,
разошлись по домам; утопленника увезла машина скорой помощи. Толстый
полицейский вернулся к своей машине. Его мрачное лицо лоснилось от пота.
Он не удивился, увидев ее, стоящую рядом.
- Где вы живете? - спросил он.
- В Манхэттэне.
- Отвезти вас домой?
- Нет, спасибо. Я справлюсь.
- Да, - сказал он, внимательно глядя ей в лицо, - ты справишься.
Он взял ее руку, крепко сжал и отвернулся.
Она накинула на плечи одеяло и зашагала к автобусной остановке,
стараясь ни о чем не думать. Мимо проезжали машины и сворачивали в сторону
моста, ведущего в Бруклин и Манхэттэн.
Кроме нее на остановке ждали автобуса еще двое: старик с удочками в
чехле и брезентовым мешком, в котором трепыхалась еще живая рыба, и
пожилая женщина, которая все время бормотала что-то себе под нос и держала
в руках Библию.
Вскоре в своем ярко-красном автомобиле показался Чарльз Леффертс. Он
остановил машину и распахнул дверцу. Она села.
- Я видел их, - сказал он. - Вот что там, оказывается, было.
Она кивнула.
Он ехал медленно, не глядя на нее. При въезде в туннель у него не
хватило мелочи заплатить за проезд и он одолжил у нее пять центов. Он
доехал до Ист-Сайда, свернул на ее улицу, но не смог остановиться перед
самым подъездом, так как там припарковался большой черный "кадиллак".
Шофер в униформе стоял в ожидании пассажира, прислонившись к крылу своего
автомобиля.
Она обернулась и взглянула на него. Он сидел мрачный, его рука в
кожаной перчатке гладила руль.
- О чем ты думаешь? - спросил он, глядя прямо перед собой.
То, о чем она думала, было довольно любопытным. Несколько недель
назад она проходило мимо табачного магазина, который располагался совсем
недалеко от ее офиса. В витрине магазина были выставлены трубки самых
различных форм, некоторые дешевые, некоторые дорогие. Здесь были и трубки
ручной работы с изображениями известных людей. Трубки с изображениями
Сталина, Уинстона, Черчилля, Франклина, Рузвельта, Бетховена. Верхушки их
голов были, естественно, аккуратно срезаны, чтобы закладывать табак прямо
внутрь их черепов. Она подумала тогда, что в табачных магазинах всего мира
найдутся такие трубки ручной работы с изображением известных людей, и была
права.
Но в этом магазине имелась также трубка с изображением Джона
Ф.Кеннеди. Верхушка его головы была аккуратно срезана. Чтобы закладывать
табак прямо внутрь его черепа.
Она рассказала обо всем этом Чарльзу Леффертсу, потому что именно об
этом она и думала, когда он спрашивал.
19
Месячные должны были начаться в понедельник - этот день был обведен
красной ручкой в ее настольном календаре. Она принимала таблетки, но разве
точно упомнишь? В среду она еще не волновалась, потому что подхватила
простуду. Но на сердце было тревожно. В четверг утром она проснулась
раздраженной. Легкая тошнота развеяла слабые надежды. Весь день она
придиралась к Гарри Теннанту и бедной Сьюзи Керрэр, которая едва успела
оправиться после аборта. Домой она вернулась в прескверном настроении.
Месячные начались в четверг поздно вечером. Она вставила тампакс, выпила
два "Роб Роя", четыре таблетки аспирина, одну либриума и легла спать
пораньше. В голове чувствовалась приятная пустота. Постель показалась
раем: чистые простыни, теплое одеяло и мягкий матрас. Она повернулась на
правый бок и тут же погрузилась в сон...
В девять часов утра она открыла глаза и сразу поняла, что ночью шел
снег. Город был устлан белым ковром. Она поискала глазами Рокко, но его не
оказалось. Затем она посмотрела в окно. Купол серого, стального цвета
раскинулся над зданиями. Гудели трубы отопления, стены потрескивали на
морозе. Она соскочила с постели, захлопнула окно и юркнула обратно.
Подоткнула со всех сторон одеяло и оказалась будто в шерстяном коконе.
Засунула голову под простыню и лежала так, пока от жары не начала
задыхаться. Пришлось высунуть голову, чтобы отдышаться. Черт с ней, с
работой. Она останется дома. В конце концов она имеет право.
Она лежала и разглядывала причудливый узор из трещин на потолке,
размышляя над тем, когда же домовладелец удосужится наконец заделать их. В
комнате стало тепло; она откинула одеяла и осталась лежать обнаженной. Она
протянула руку и подергала шнурок своего тампакса. Все вроде бы оказалось
в порядке. Она провела рукой по внутренней стороне бедра, кое-где кожа
зудела - как комариный укус. Она почесалась.
Стало еще теплее. Она села в кровати, спустив ноги на пол. Она
сидела, зевала и массировала корни волос. На пальцах осталась перхоть, и
она решила помыть голову. Она закурила первую за день сигарету и два раза
кашлянула. Вытянула ноги и внимательно осмотрела их. Неплохо, но побрить
их не мешало бы. Пожалуй, этим она и займется. Примет горячую ванну,
побреет волосы на ногах и вымоет голову. Правда, после бритья каждый раз
остаются порезы, хотя она пользуется кремом для бритья, кисточкой и
безопасной бритвой. Придется потратить много времени, если она не хочет
опять порезаться.
Она устроилась поудобнее на кровати, подогнула одну ногу и
наклонилась, разглядывая ее. Все в порядке. Она осмотрела ступню - лак на
ногтях облупился. Значит, надо опять красить ногти. Ей предстоит приятный,
спокойный, безмятежный день, и она сделает все, что ей надо. Она осмотрела
другую ногу. На среднем пальце - небольшая мозоль. Придется срезать
бритвой. Ей нравилось, что у нее на ногах второй палец длиннее большого.
Она где-то читала, что это очень элегантно. Как бы то ни было, ее ножки
хороши. Этого никто отрицать не сможет.
Наконец она встала. Положила ладони на бедра, прогнулась назад,
выпятив вперед живот. Кости издали чуть слышный хруст. Она прошлепала к
большому зеркалу и посмотрела на себя. "Привет, милашка", - сказала она.
Соски показались ей слишком плоскими. Она сжала их в пальцах - между
большими и указательными - и потерла. Результат не замедлил последовать.
Она сунула ноги в плетеные шлепанцы и пошла нагишом в гостиную, все
еще зевая и почесываясь. Она сняла накидку с клетки попугая. Он запрыгал
на своей жердочке и заклекотал:
- Привет, милашка!
Она радостно засмеялась!
- Ах ты глупыш! - проговорила она, прижимаясь носом к клетке. -
