он покосился на мою хлопушку...
Каково ремесло! Если б я поступал по своей воле, я бы послал подальше
Старика, органы, всякие задания... Но стоит голосу разума возопить об этом,
как пальцы моего безрассудства тотчас затыкают мои граммофоны.
Прошел час. В секторе все нормально. Люди входят и выходят, не обращая на
меня внимания. Я пытаюсь прочитать новости. Буквы прыгают перед глазами...
Нервы напряжены до предела. Как говорит один из моих друзей, Фернан-Горячка,
когда появляется фединг в спинном мозгу, неплохо осознать, что ты
существуешь потому, что думаешь.
Я отложил лживый листок. На меня что-то нашло, когда в этот момент трое
слишком крепко скроенных парней вошли в буфет. Этим малышам, верьте мне,
больше всего подходила каторга.
Я ни минуты не сомневался, что эти злобные гориллы по мою душу. Когда
оказываешься в роли дичи и пробираешься в вокзальный буфет, стараясь не
очень-то высовываться, то поневоле выпускаешь большой перископ, чтобы никого
не прозевать.
Пока что они вглядывались в глубину большого зала. Народу было много, и
это требовало от них особого внимания. Я сделал знак гарсону. Он подошел,
закрыв меня как ширмой. Я рассчитался, болтая, чтобы выиграть время. Справа
я увидел дверь, ведущую в туалеты. У меня оставалось ровно столько времени,
чтоб уйти туда, пока стрелки не обернулись.
Вобрав голову в плечи, я устремился туда и закрылся в одном из этих
уединенных мест, которые увековечили славу императора Веспасиана.
Время выиграно... Но только время, так как я могу провести остаток моих
дней в этих кафельных стенах. Я сел на откидную крышку и, чтобы как-то
рассеять свое нетерпение, открыл кожаный портфель, раздобытый с колен моей
жертвы.
В нем была куча вещей. Во-первых, бумаги на английском языке, которые я
не мог разобрать, не являясь полиглотом. Во-вторых, карта Северной Африки,
испещренная голубыми карандашными крестами с красными буквами. В-третьих,
чек на миллион швейцарских франков, выписанный неким Магибом на Федеральный
банк в Берне. Чек находился в конверте из бристольского картона, на котором
ничего не было написано. Он был выписан "на предъявителя", что потрясло, как
вы догадываетесь, все мое банковское мировоззрение, ибо один миллион
швейцарских франков равен примерно ста миллионам французских. Можно,
конечно, оплакивать девальвацию наших бумажек, но надо признать и то, что с
такими бабками можно позволить себе хорошее жаркое с корнишонами вокруг!
Сто миллионов на предъявителя! Сто миллионов, которые первый встречный,
я, например, может взять и получить! У меня закружилась голова. Нет, я не
жадный, это не в моем духе. Я из тех, кто считает, что не надо иметь много
денег, но важно, чтоб их было достаточно. Лично мне их всегда хватало для
приличного существования, накормить Фелиси и оплатить кофе со сливками и
рогаликом для женщин, которые были добры ко мне.
Но мы живем в прогнившую эпоху, управляемую деньгами, - это не секрет ни
для кого - и чек такого достоинства впечатляет так же, как Ниагарский
водопад.
К моему удивлению, я забыл, где нахожусь! Уже несколько раз дверцу моей
ложи дергали. Возможно, кому-то очень приспичило. Я свернул бумаги и сунул
их во внутренний карман, сложил карту вдвое и пристроил ее в недрах моей
куртки... Чек я положил в свой бумажник.
По моему мнению, Влефта вез для организации Мохари субсидию,
ассигнованную делу египетским толстосумом. Все будет шито-крыто, если мне
удастся получить монеты! Они из меня сделают бездельника, эти парни!
Я рискнул выйти из туалета. Вышел без сожаления, поскольку в этом месте
царит угнетающая "персиле-вая" белизна. Перед дверью меня поджидал субъект.
Старый посеревший обломок с глазами в форме запятой. Он приплясывал на месте
в ожидании, пока я освобожу место. Едва я вышел, как он ворвался в кабину.
Я приблизился к двери, украшенной зеркалом, приоткрыл ее и благодаря
зеркалу, которым я умело воспользовался, смог оглядеть весь зал. Парнишки
исчезли...
Громкоговоритель объявил посадку на мой поезд с пути "К". Туда я и
направился, прыгнул в вагон второго класса, бросил пустой портфель в сетку и
по коридору направился в вагон первого класса.
Поезд был почти пуст. Я выбрал свободное купе и устроился у двери в
коридор, прижавшись спиной к спинке дивана. Мне было достаточно задвинуть
штору из массивного драпа, закрывавшую стекло, чтобы стать невидимым из
прохода. Если ищейки будут прочесывать поезд, останется пятнадцать шансов
против одного, что они ограничатся просто заглядыванием снаружи...
Я ждал с судорогой в горле. У настоящего полицейского есть своего рода
внутренний метроном, который начинает функционировать в мозгу, как только
появляется чувство опасности.
Я ждал. Разум говорил мне, что ничего не должно со мной случиться, но мой
инстинкт выл сиреной в мои веера: атас!
Прошло несколько минут. Пассажиры садились в вагоны. Я слышал, как они
устраивались в соседнем купе и чирикали на швейцарско-немецком. Где-то
заплакал малыш (тоже по-швейцарско-немецки). Толчки... Крики... Прерывистое
дыхание... Короче, прекрасные звуки вокзала. Прекрасные, потому что это
звуки жизни! Звуки, которые опьяняют.
Я чувствовал себя жалкой дрожащей былиной. В животе у меня бурчало, и
внутренний холод стянул мне лицо. Я ждал... Я бросил косой взгляд на часы.
Они, хоть и не швейцарские, но все-таки показывают время.
Я установил, что мой экспресс отправляется через тринадцать минут. Будем
надеяться, что это число не преподнесет мне сюрприза... Заранее предвкушаю
вздох облегчения, который я испущу после пересечения границы.
Ох, ребята! Какое избавление! Я вытянусь на диване и расслаблюсь. Ведь в
конце концов, за последние двадцать четыре года мне не пришлось слишком
много отдыхать! Меня травили и заточали... Я убил человека, спровоцировав
перед этим автокатастрофу... Я... Я поднес руку к бумажнику. Я не только
выполнил мой долг, но и похитил сто миллионов у наших врагов...
Удастся ли мне пересечь эту границу? У служащих соответствующего
заведения есть полное мое описание. С каждым часом они уточняют мой портрет.
Свидетелей убийства полно: сдающие на прокат машины; служащие в отеле, где я
снимал каморку, которой не воспользовался; официантка в баре аэропорта, -
все они составят мой словесный портрет лучше, чем он существует в природе.
Вдруг я ощутил удар в затылок, услышав шаги в коридоре. Шаги, которые
останавливались у каждого купе... Я слышал, как открываются и закрываются в
полной тишине двери. Сомнений нет... это патруль... Я постарался сделаться
совсем маленьким! Если так будет продолжаться, я превращусь в обивку дивана.
В настоящий момент это была моя голубая мечта.
Шаги приближаются. Я вижу, как зашевелилась ручка двери. Сильная рука
потянула ее назад и дверь резко открылась. Я закрыл глаза и сделал вид, что
сплю... Сквозь опущенные ресницы я разглядел два суровых лица. Это были два
полицейских, замеченные мною в буфете.
Они разглядывали меня. Один из них вошел в купе. Другой остался в дверях.
Тот, что вошел, дотронулся до моей руки, что-то говоря по-немецки. Я
вздрогнул, как только что проснувшийся человек. Я ему выдал очаровательную
улыбку девять на двенадцать. Затем, вернувшись к суровой действительности, я
вытащил мой билет и протянул его ему, вроде бы не понимая его требований.
Номер не прошел. Здоровяк был слегка сбит с толку. Было видно
невооруженным взглядом, что он не из тех, кто забывает. Он спросил мнение
своего коллеги, который был посообразительнее. Тот закивал головой, что
оказалось для меня фатальным...
Другой тоже втиснулся в купе. Никаких заблуждений, мои ягнятки, это
начало конца. Со всем тем, что у меня есть, я без сомнения прямиком
проследую в дом со множеством дверей.
- Что вам нужно? - спросил я нетерпеливым тоном.
- Покажите ваши документы!
Естественно, для исполнения такой миссии я запасся фальшивым
удостоверением личности. Но в этот момент я об этом пожалел, так как если бы
я им предъявил свой мандат о принадлежности к тем же органам, они стали бы
мне товарищами, бернскими коллегами.
Подозревающий, белокурый парень с квадратной челюстью и коротко
подстриженными волосами, изучал мои бумаги. Он сделал красноречивый жест
своему приятелю. Шкаф начал меня обыскивать. Карамба! Ну, я хорош! Я ведь
оставил при себе свою смертоносную хлопушку, ее большой ствол с глушителем
выпирал из пиджака. Он выловил игрушку с молниеносной быстротой.
Второй тип уже вытащил наручники и приготовился надеть их на меня.
Наступил момент попытать счастья в национальной лотерее, не так ли? Во
всяком случае, самое время изменить ход дела!
Я откинулся назад, одновременно согнув конечности, и отвесил резкий удар
ногой в нижнюю челюсть типа с наручниками. Он получил сорок третьим размером
серьезного мужчины, и его внутренности заиграли на ксилофоне: "Иди не
оглядываясь". Другой детина врезал мне такой удар в живот, что там все
внутренности вывернулись наизнанку, как пуловер, и превратились в ничто.
Я рухнул как подрубленный. Здоровяк собрался с силами, чтобы
продемонстрировать новый образец своего искусства боксера. Я получил боковой
в скулу, прямой в лоб и начал считать звезды... Полицейский, которого я
отделал, сидел напротив меня с окровавленным ртом. Он вынимал зубы один за
другим, как будто отрывал лепестки ромашки, и клал на диван.
Этот спектакль его унижал, но возбудил напарника, который вернулся к
своим обязанностям, разъярившись сильнее быка. Он хотел подловить меня еще
раз и ожидая, что это будет хорошей дозой снотворного, вложил в удар всю
свою силу. К несчастью для его фаланг, я успел уклониться, и его чудовищный
кулак врезался в кокетливый пейзаж, представляющий ветряную мельницу на фоне
тюльпанов. Голландия делает больно, когда она воспроизведена на железе,
покрытом эмалью. Озлобленный живодер испустил душераздирающий крик.
В этот момент его вопль вывел меня из летаргии. Я ударил его прямо в
рыло. Его отбросило назад. Еще один удар ногой, но поскольку мне не хватало
места для размаха, вместо челюсти я угодил ему в ту часть его персоны, где
собраны причиндалы, служащие для продолжения рода. Удар сапога по этому
месту больнее, чем удар по самолюбию... Он испускает - я приношу извинение
слабым людям - отвратительное рычание и растягивается в проходе купе. Я же,
перешагнув через него, устремился в коридор. Человек с поврежденной челюстью
забыл свои зубы на диване и бросился мне вдогонку... Я выиграл около
пятидесяти сантиметров. Вагон переполнен, набит битком. Я зацепился за
траурную вуаль вдовы и всучил ее в руки моего преследователя, который,
казалось, имеет честь просить ее руки. Он ее получил, только по роже, так
как старушка среагировала быстро. Если она любит теннис, то не для того,
чтобы только подавать мячи. Я вскакиваю на какой-то чемодан и прыгаю через
открытое окно на перрон...
А теперь, дамы и господа, ноги в руки! Целую, до вторника! Я расталкиваю
людей, переворачиваю багаж... Большие скачки под удалую арию из "Сельской
чести" (Кавалерия рустикана)... Появились стражи порядка. Поднялся свист,
как на корабле во время маневров в Средиземном море.
У меня выросли крылья! Не хватает только бригады судей, чтобы
зафиксировать побитие рекорда Жази. Я достигаю выхода с вокзала. Здесь стоит
большой и суровый, как мнение покойника, служащий, которого уже
предупредили, и он преградил мне путь. Я протянул ему свой билет, забыв
разжать кулак. Билет и его вместилище угодили ему в подбородок. Парень
