хотите нет (если не верите, мне наплевать), но физически я чувствовал себя
прекрасно, несмотря на принятый яд. Для меня это было своего рода
прочисткой. Я был почти голоден!
Я вышел в центре города у разноцветного фонтана и вошел в почтовое
отделение. Я заказал Париж. Через пять минут Старик был на проводе.
- Это Сан-Антонио... Он зашептал:
- Путешественник отбыл, примите его как следует...
- О'кей...
У меня было желание рассказать ему мои злоключения накануне, но я
передумал, поскольку был не тот момент, чтобы отвлекаться на второстепенные
для него вопросы.
- Вы предприняли все, что надо?
- Да. Не беспокойтесь!
- Тогда пока!
Оптимист мой патрон. Блаженствуя в вертящемся кресле на третьем этаже
полицейского управления, ему нечего было бояться и он мог пребывать в
эйфории!
- Будем надеяться,- буркнул я, вешая трубку.
Теперь за дело. Я проглотил большую чашку черного кофе с грудой
рогаликов. Затем отлакировал это марочным "Бургундским" хорошего года и,
подзарядившись, бросился вперед.
Обе взятые мною на прокат телеги стояли рядышком на стоянке, где я их
оставил.
Для начала я взял "Порш" и отправился на перекресток, который заприметил
накануне и который находился в полдороге в аэропорт. Я его поставил на
улице, перпендикулярной пути Влефты, а сам трамваем вернулся в город и
теперь прыгнул в "Мерседес". Путь к аэродрому был изучен мною почти
наизусть. В десять часов я был на месте. Посадку рейса из Нью-Йорка объявили
на десять с копейками. У меня еще оставалось время промочить горло двойным
коньяком в роскошном баре... Барменша была прекрасна, как... (хотел сказать:
как сердце А вы, как вы считаете, сердце красиво? С моей точки зрения,
отвратительно. Это доказывает, что символика развращает все!)... Скажем, что
она хороша, как весенний букет и хватит об этом. Я не мог не глядеть на нее,
хотя мой интерес к хорошо сложенным пастушкам с некоторых пор несколько
завял. Ее улыбка была смертельна для пуговиц на штанах, а груди напоминали,
что Швейцария - страна молочников.
Я поинтересовался, что она делает вечером, и она ответила, что идет
гулять со своим женихом. Его зовут Франк, он летчик. Надеюсь, он будет на
высоте!
Я предложил девчонке аперитив. Она выпила "Чинзано" и рассказала мне о
своем парне. Ее избранник - цвет общества, если хотите... Первый на всех
конкурсах... При этом очень любящий! Красавчик! Единственно, что омрачает их
идиллию,- это то, что он протестант, а она католичка! Тогда, не правда ли,
семейные разногласия: тогда зачем толочь воду в ступе, а! Бедняжка
жаловалась. Она хочет любить своего жениха, а не его религию.
Я ей посоветовал найти общий знаменатель. Почему бы им обоим не стать
магометанами. Она засмеялась, я тоже. Но ненадолго, так как увидел в зеркале
бара среди государственных флажков всех стран, фигу-рирующих в "Ларуссе" под
рубрикой "штандарт", свое жалкое отражение.
У меня был кумпол эксгумированного трупа. Лицо походило на восковую
маску! К счастью, громкоговоритель объявил предстоящую посадку самолета. Я
допил стакан и расплатился за нашу оргию.
- Поцелуйте за меня жениха! - бросил Я малышке на прощанье.
- Вы ждете кого-нибудь? - спросила она.
-Да...
Она мне лукаво подмигнула.
- Свою подружку?
- Нет, старого товарища по оружию! Мы вместе воевали и возможно придется
повторить... Когда имеешь привычку, от нее трудно отделаться, вы знаете!
С этими словами я покинул бар и направился к посадочной площадке.
Серебристая точка блестела в небе, похожая на осколок солнца*. Точка гудела
и приобретала очертания... Самолет медленно заходил на посадку, описывая на
горизонте гармоничную траекторию... Затем он мягко сел в конце поля и не
спеша стал приближаться, распластавшись, как доисторическое животное. Стали
видны винты, они вращались все медленней и наконец остановились. Я ждал.
Сказать вам, что я чувствовал себя в своей тарелке, было бы сильным
преувеличением. Всегда испытываешь чертовское неудобство, когда ждешь
определенного господина для сведения с ним счетов.
Влефта не заставил себя долго ждать, появившись вторым на верху трапа. Со
своего поста наблюдения я его легко узнал. На нем было толстое верблюжье
пальто, в руках он держал солидный кожаный портфель. Это был высокий и
бледный молодой человек. Он был без шляпы, и его длинные космы падали на
шею.
Он быстро спустился по ступеням и направился к таможенному посту. Тогда я
увидел громадного типа, вышедшего из стоявшей невдалеке машины и
приближавшегося к нему. Вновь появившийся был смугл, цвета старой бронзы. Он
был лыс и одет весьма нескромно. Тигриный коготь, воткнутый в узел красного
галстука, завораживал взгляд.
Выйдя из таможенной, Влефта приблизился к громадине. Обмен рукопожатиями.
Албанец казался мрачным. Может быть, у него предчувствие? Его компаньон был
похож на пирожок, только что вынутый из фритюра... Он потел жиром из всех
пор.
Оба садятся в авто громилы. Я тотчас бросаюсь к своему и пускаюсь в
дорогу, опережая их на несколько десятков метров. У них "Альфа - Ромео". С
одной стороны, это меня тревожит, потому что эти сундуки очень быстроходные,
с другой стороны, это меня устраивает, потому что у него тонкий кузов.
Они меня обгоняют. На какой-то момент я испугался, что они испортят мне
всю обедню, но они не стали ничего делать и продолжали катить спокойно,
по-стариковски, со скоростью восемьдесят километров в час.
Я немного подождал, а затем, когда мы стали приближаться к перекрестку,
нажал на акселератор. Стрелка спидометра рванулась слева направо...
Девяносто, сто, сто десять... Я готов был к обгону, и оба пассажира "Альфы"
ничего не подозревали. Неожиданно я устремился на них, как будто потерял
управление. Хочу вам сказать, что это производит странное впечатление. Надо
быть япошкой, чтобы играть в человека-торпеду... Я видел, как уменьшается
разделяющее нас расстояние и увеличивается зад "Альфа Ромео". Мой домовой
сказал мне: "Вцепись в баранку, Сан-Антонио, и целься в стекло..." Было бы
глупо разбить башку о свое же стекло.
Удар был точен! Я их припечатал с треском, который мог разбудить целую
палату каталептиков. "Альфа", потеряв контроль, вылетела с проезжей части и
ударилась о стену справа. Мой "Мерседес" вынесло вперед, и он остановился
поперек дороги.
Потливый громила и Влефта были оглушены. К нам сбегались люди. Я вынул
свою хлопушку из внутреннего кармана и приставил к Влефте. Он вытаращил на
меня глаза. Я нажал на гашетку три раза, и его глаза погасли. Пирожок рядом
с ним больше не шевелился и стал бутылочно-зеленого цвета. Я быстро подобрал
с колен Влефты кожаный портфель. Почему я это сделал? Я не смогу вам
объяснить точно. Без сомнения, чтобы оправдать свои действия в глазах типа
из сети Мохари. Чтобы он поверил, что целью содеянного было выкрасть
портфель.
Я действовал с таким проворством, что сбежавшиеся прохожие не заметили
моего смертоносного жеста. И только когда я взял курс на вторую машину, они
почуяли что-то неладное и что дело идет не просто об обычном дорожном
происшествии! Я услышал крики:
- Задержите его!
Я ринулся вперед... Бравый почтальон преградил мне путь. Я ему врезал по
шарам, и он осел на свою сумку с почтой.
Я достиг колымаги. У "Порша" стартер заводится с пол-оборота. Впопыхах я
забыл включить контакт. Наконец мотор заработал. Я врубил вторую и нажал на
акселератор, резина завизжала. Машина рванула и устремилась вперед. Я жал на
всю железку.
Мерзкая зеленая трусость скрутила мой тонкий кишечник. Итак, я выполнил
свою миссию, но теперь меня преследуют. Человек двадцать видели меня, и у
них было время запомнить номер машины. Вскоре швейцарские полицейские, у
которых не слишком много дел, пустятся по пятам за вашим другом. Буду ехать,
пока возможно... Я обгонял машины, пересек железнодорожный переезд и выехал
на главную дорогу.
Какое-то мгновение я был в нерешительности... Что выбрать: возвращаться
ли в Берн или направиться во Францию?... Второе меня прельщало больше, как
вы догадываетесь, только это было опрометчиво, так как, если я пущусь по
проселкам, то незамедлительно натолкнусь на полицейский кордон. А это было
бы очень плохо для моего здоровья. Фелиси выкармливала меня на смесях
Нестле, и было бы глупо свети на нет годы стараний одним неверным движением.
Итак, я выбрал возвращение в Берн... Я проехал рабочий квартал и оказался
в городе. Я заметил сломанные ворота, плохо закрывающие въезд в брошенные
владения. Я вышел из машины, открыл их, въехал и спрятал тарантас позади
полуразвалившейся стены. Я снял шляпу и плащ, надел очки и взял портфель. Я
разглядывал брошенное владение на ученый манер, как архитектор, пришедший
составить план Версаля.
Еще раз я воспользовался трамваем. И вот я в городе, совершенно свободен.
Если я не идиот, то мне необходим билет до Пантрюша. Потому что я того
мнения, - это мнение и моего домового, - что у бернских полицейских скоро
будет большая суматоха. Эти господа развернут большие маневры, чтобы меня
задержать.
Гордый, как школьник, я вошел в вокзал. В это время всегда большое
оживление. Я приблизился к кассе и взял билет первого класса до Парижа. С
билетом в кармане мне показалось, что я уже там. Снабженный куском картона,
я справился по табло, когда отходит поезд, и увидел, что мой экспресс
отправляется через два часа. Это меня не устраивало, так как терялось
слишком много времени. Мне бы не помешало скорее очутиться подальше.
Такое мертвое время особенно прискорбно, потому что вокзал является
идеальным местом для слежки. Как только появляется удирающий куда-то тип,
его всегда поджидают у перрона вокзала... Ну что ж, будем надеяться, что мой
ангел-хранитель купил себе новый кусок замши, чтобы начистить мою путеводную
звезду!
Я накупил газет, которые служат прекрасной ширмой, и сел в буфете,
заказав стакан вина "Нешатель", бутерброд с сыром, и, раскрыв одну
газетенку, содержание которой мне было совершенно безразлично, заставил себя
читать фельетон.
Листок рассказывал сногсшибательную душераздирающую историю о маленькой
девочке, найденной на паперти церкви лейтенантом-кавалеристом. Лейтенант
поручил девочку своей бабушке, чтобы она ее вырастила. На настоящий момент
крошка выросла. Она только что сдала экзамены на бакалавра, а лейтенант
вернулся из колоний, где он открыл большие залежи жевательной резинки. Она
стала столь хороша, что экс-лейтенант, еще молодой для своих лет, хоть и
вернулся издалека, не мог опомниться от этого. Это мужчина тридцати пяти
лет, у которого было состояние, светлые усы, военные медали и упорство в
достижении своей цели. Он был потрясен агрессивным бюстом молоденькой
девушки, и все идет к тому, что он на ней женится, если только у автора не
случится приступа печени при окончании романа, или в потайном кармане
галстука офицера не обнаружится документа о том, что малышка не кто иная,
как его незаконная сестра...
Слова "продолжение следует" дали волю моему воображению. Я оглядел
внимательным взглядом вокруг себя. Кажется, все спокойно. Официант, который
меня обслуживал и, как мне показалось, принадлежал к гомосе-кам, застыл в
экстазе перед фото на обложке самого красивого в мире атлета.
Я оторвал его от созерцания, потребовав еще стакан белого. Это ординарное
вино веселило, как детский хоровод*. Мне необходимо было отсидеться в
буфете. Надо было выбросить из памяти ошалелый взгляд бедняги Влефты, когда
