- Я отговаривал его! - возмущенно заявил Черчилл.- Я прямо
сказал, чтобы он оставил вас в покое! Мне очень жаль, профессор
Максвелл! Поверьте, я сделал все, что было в моих силах!
Максвелл вцепился правой рукой в рубашку Черчилла, собрал ее в
комок и подтянул юриста к себе.
- А, так, значит, это вы прислужник колесника! - крикнул он.- Его
ширма! Это вы ведете переговоры о покупке Артефакта, чтобы его
заполучил колесник!
- Я поступаю так, как нахожу нужным! - злобно ответил -
Черчилл.- Моя профессия - служить посредником в делах, которые люди не
хотят или не могут вести сами.
- Колесник к людям не относится,-возразил Максвелл.- Только богу
известно, что такое колесник. Во-первых, он - гнездо насекомых, а во-
вторых, в-третьих, в-четвертых... мы этого не знаем!
- Он не нарушает никаких законов,-сказал Черчилл. - Он имеет
право покупать все, что ему угодно.
- А вы имеете право пособничать ему,-прошипел Максвелл. -
Имеете право состоять у него на жалованье. Но осторожней выбирайте
способы, как это жалованье отрабатывать! И не попадайтесь на моей
дороге!
Резким движением он оттолкнул Черчилла. Тот зашатался, потерял
равновесие и покатился по широким ступеням. Кое-как задержав свое
падение, он не встал и продолжал лежать, раскинув руки.
- Надо было сбросить вас с лестницы так, чтобы вы сломали свою
поганую шею! - крикнул Максвелл.
Оглянувшись на дом, он обнаружил, что у дверей собралось
довольно много людей, которые смотрят на него. Смотрят и
переговариваются между собой.
Он повернулся на каблуках и зашагал вниз по ступеням.
Внизу Кэрол мертвой хваткой вцепилась в разъяренного тигренка.
- Я думала, он вот-вот вырвется и растерзает этого субъекта в
клочья,-задыхаясь, пробормотала она и посмотрела на Максвелла с плохо
скрываемым отвращением.-Неужели вы ни с кем не можете разойтись
мирно?
16.
Максвелл спрыгнул с шоссе в том месте, где начиналась лощина
Гончих Псов, и несколько минут простоял, вглядываясь в скалистые утесы
и резкие очертания осенних обрывов. Дальше по лощине, за желто-красной
завесой листвы, он увидел крутой каменистый склон холма Кошачья
Берлога, на вершине которого, как ему было известно, стоял, уходя высоко
в небо, замок гоблинов, где проживал некий О'Тул. А внизу, в чаще,
прятался замшелый каменный мост, обиталище троллей.
Час был еще ранний, потому что Максвелл отправился в путь
задолго до рассвета. На траве и кустах, до которых еще не добралось
солнце, поблескивала ледяная роса. Воздух оставлял во рту винный
привкус, а голубизна неба была такой нежной и светлой, что оно словно
вообще не имело цвета. И все это - и небо, и воздух, и скалы, и лес - было
пронизано ощущением непонятного ожидания.
Максвелл прошел по горбатому пешеходному мостику,
перекинутому через шоссе, и зашагал по тропинке, убегавшей в лощину.
Вокруг него сомкнулись деревья - он шел теперь по затаившей
дыхание волшебной стране. Максвелл вдруг заметил, что старается ступать
медленно и осторожно, опасаясь нарушить лесное безмолвие резким
движением или шумом. С балдахина ветвей над ним, неторопливо кружа,
слетали листья - трепещущие разноцветные крылышки - и устилали землю
мягким ковром. Тропку перед ним торопливым клубочком перебежала
мышь, и опавшие листья даже не зашуршали под ее лапками. Вдали
стрекотала голубая сойка, но деревья приглушали и смягчали ее
пронзительный голос.
Тропка разделилась на две - левая продолжала виться по лощине,
правая свернула к обрыву. Максвелл пошел по правой тропинке. Ему
предстоял долгий и утомительный подъем, но он не торопился и был
намерен устраивать частые передышки. В такой день, подумал он, просто
грех спешить, экономя время, которое можно провести здесь, среди красок
и тишины.
Крутая тропинка петляла, огибая огромные, припавшие к земле
валуны в бахроме седых лишайников. Ее со всех сторон обступали
древесные стволы - грубая темная кора вековых дубов оттенялась атласной
белизной берез в мелких коричневых пятнышках там, где тонкая кора
скрутилась в трубочку, но все еще льнула к родному дереву, трепеща на
ветру. Над грудой валежника поднималась пирамида ариземы, осыпанная
багряными ягодами, и лиловые листья обвисали, как рваная мантия.
Максвелл не спеша взбирался по склону, часто останавливаясь,
чтобы оглядеться и вдохнуть аромат осени, окутывавший все вокруг. В
конце концов он дошел до лужайки, на которую опустился автолет
Черчилла, когда тролли наложили на него заклятие. Отсюда тропа вела
прямо к замку гоблинов.
Он постоял на лужайке, переводя дух, а потом пошел дальше. На
огороженном жердями пастбище Доббин - или другой, очень похожий на
него конь общипывал редкие пучки скудной травы. Над башенками замка
кружили голуби, а в остальном он казался вымершим.
Внезапно благостная тишина утра была нарушена оглушительными
воплями, и из распахнутых ворот замка вывалилась орава троллей, которые
двигались довольно странным строем. Они шли тремя вереницами, и
каждая вереница тянула канат совсем как волжские бурлаки в старину,
решил Максвелл, вспомнив картину, которую ему как-то довелось увидеть.
Тролли выбрались на подъемный мост, и Максвелл увидел, что все три
каната привязаны к большому обтесанному камню - тролли волочили его за
собой, и он, подпрыгивая на мосту, глухо гремел.
Старый Доббин дико ржал и бегал по кругу с внутренней стороны
забора, вскидывая задом.
Тролли тяжелой рысцой спускались по тропе - темно-коричневые
морщинистые злобные лица, длинные сверкающие клыки, спутанные гривы
волос, дыбящиеся больше обычного, - а позади них, поднимая клубы пыли,
грузно полз камень.
Из ворот замка выплеснулась кипящая волна гоблинов, которые
размахивали дубинками, мотыгами, вилами - короче говоря, всем, что
подвернулось им под руку.
Максвелл поспешно посторонился, пропуская троллей. Они бежали
молча, решительно, всем весом налегая на канаты, а за ними, испуская
пронзительные воинственные клики, мчалась орда гоблинов.
Впереди, тяжело переваливаясь, несся мистер О'Тул; лицо и шея у
него посинели от гнева, а в руке была зажата скалка.
В том месте, где Максвелл сошел с тропы, она круто уходила вниз
по каменистому склону к лужайке фей. Камень, который волокли тролли,
над самым спуском ударился о выступ скалы и подпрыгнул высоко в
воздух. Канаты провисли, и камень, еще раз подпрыгнув, стремительно
покатился по склону.
Какой-то тролль оглянулся и отчаянно завопил, предупреждая
остальных. Бросив канаты, тролли кинулись врассыпную. Камень, набирая
скорость с каждым оборотом, промчался мимо, обрушился на лужайку,
опять подскочил, оставив огромную вмятину, и скользнул по траве к
деревьям. Поперек бального зала фей протянулась безобразная полоса
вывороченного дерна, а камень ударился о ствол могучего дуба в дальнем
конце лужайки и, наконец, остановился.
Гоблины, оглушительно крича, кинулись в лес за разбежавшимися
похитителями камня. Преследуемые вопили от страха, преследователи - от
ярости, по холму раскатывались эхо и треск кустов, ломающихся под
тяжестью множества тел.
Максвелл перешел через тропу и направился к огороженному
пастбищу. Старый Доббин уже успокоился и стоял, положив морду на
верхнюю жердь, словно ему нужна была подпорка. Конь с любопытством
наблюдал за тем, что происходило у подножия холма.
Максвелл положил ладонь на шею Доббина, погладил коня и
ласково потянул его за ухо. Доббин скосил на него кроткий глаз и задвигал
верхней губой.
- Надеюсь,- сказал ему Максвелл,- они не заставят тебя волочить
этот камень назад в замок. Подъем тут крутой и длинный.
Доббин лениво дернул ухом.
- Ну, насколько я знаю О'Тула, тебе этого делать не придется. Если
ему удастся переловить троллей, камень потащат они.
Шум у подножия холма тем временем стих, и вскоре, пыхтя и
отдуваясь, на тропу вышел мистер О'Тул и начал взбираться по склону.
Скалку он нес на плече. Лицо у него все еще отливало синевой, но уже не от
бешенства, а от усталости. Он свернул с тропы к пастбищу, и Максвелл
поспешил ему навстречу.
- Приношу глубочайшие извинения, - произнес мистер О'Тул
настолько величественно, насколько позволяла одышка.-Я заметил вас и
обрадован вашим присутствием, но меня отвлекло весьма важное и весьма
настоятельное дело. Вы, я подозреваю, присутствовали при этой
гнуснейшей подлости.
Максвелл кивнул.
- Они забрали мой сажальный камень,-гневно объявил мистер
О'Тул,- со злобным и коварным намерением обречь меня на пешее
хождение.
- Пешее? - переспросил Максвелл.
- Вы, как я вижу, лишь слабо постигаете смысл случившегося. Мой
сажальный камень, на который я должен взобраться, чтобы сесть на спину
Доббина. Без сажального камня верховой езде приходит конец, и я обречен
ходить пешком с большими страданиями и одышкой.
- Ах, вот что! - сказал Максвелл.-Как вы совершенно справедливо
заметили, сперва я не постиг смысла случившегося.
- Эти подлые тролли! - мистер О'Тул в ярости заскрежетал зубами.-
Ни перед чем не останавливаются, негодяи! Сначала сажальный камень, а
потом и замок - кусочек за кусочком, камушек за камушком, пока не
останется ничего, кроме голой скалы, на которой он некогда высился. При
подобных обстоятельствах необходимо со стремительной решимостью
подавить зародыш их намерений.
Максвелл посмотрел вниз.
- И как же это кончилось? - спросил он.
- Мы обратили их в паническое бегство,- удовлетворенно сказал
гоблин. - Они разбежались, как цыплята. Мы вытащим их из-под скал и из
тайников в чаще, а потом взнуздаем, точно мулов, на которых они
разительно похожи, и они, потрудившись хорошенько, втащут сажальный
камень туда, откуда его забрали.
- Они сводят с вами счеты за то, что вы срыли их мост.
Мистер О'Тул в раздражении отколол лихое коленце.
- Вы ошибаетесь! - вскричал он.- Из великого и незаслуженного
сострадания мы не стали его срывать. Обошлись двумя камушками, двумя
крохотными камушками и большим шумом. И тогда они сняли чары с
помела, а также со сладкого октябрьского эля, и мы, будучи простыми
душами, приверженными к доброте и незлобивости, спустили им все
остальное.
- Они сняли чары с эля? Но ведь некоторые химические изменения
необратимы и...
Мистер О'Тул смерил Максвелла презрительным взглядом.
- Вы,- сказал он,- лепечете на ученом жаргоне, пригодном только
для чепухи и заблуждений. Мне непостижимо ваше пристрастие к этой
вашей науке, когда, будь у вас охота учиться и попроси вы нас, вам
открылась бы магия. Хотя должен признать, что расколдованный эль не
безупречен. В его вкусе ощущается намек на затхлость. Впрочем, и такой
эль все же лучше, чем ничего. Если вы согласны составить мне компанию,
мы могли бы его испробовать.
- За весь день, - ответил Максвелл, - не было сказано ничего
приятнее!
- Так удалимся же, - воскликнул мистер О'Тул,- под сень сводов,
где гуляют сквозняки - и все по вашей милости, по милости смешных
людишек, которые воображают, будто мы обожаем развалины. Так
удалимся же туда и угостимся большими кружками пенного напитка.
В большом зале замка, где отчаянно дуло, мистер О'Тул вытащил
втулку из огромной бочки, покоившейся на больших козлах, наполнил до
краев большие кружки и отнес их на дощатый стол возле большого
каменного очага, в котором еле теплилось дымное пламя.
- А главное кощунство в том,-произнес мистер О'Тул, поднося
кружку к губам,- что это возмутительное похищение сажального камня
было совершено как раз тогда, когда мы приступили к поминовению.
- К поминовению? - переспросил Максвелл. - Мне очень грустно
это слышать. Я не знал...
- Нет-нет, никто из наших! - поспешно сказал О'Тул.- За
возможным исключением меня, самого, все племя гоблинов пребывает в
свински прекрасном здравии. Мы поминали баньши.
- Но ведь баньши не умер!
- Да, но он умирает. И как это печально! Он последний
