- Продать?1 Кучка призраков, дышащих на ладан? Что им может
понадобиться? Какую цену они просят?
Максвелл поднял руку и вытер внезапно вспотевший лоб.
- Не знаю, - сказал он.
- Не знаешь? Но как же ты можешь продавать товар, не зная, чего
он стоит, не зная, какую цену просить?
- Они сказали, что еще свяжутся со мной. Они сказали, чтобы я
узнал, кого это может заинтересовать. И тогда они сообщат мне цену.
- Хорошенький способ заключать деловые сделки! - возмутился Оп.
- Да, конечно, - согласился Максвелл.
- И у тебя нет даже примерного представления о цене?
- Ни малейшего. Я попытался объяснить им положение, а они не
могли понять. Или, может быть, не хотели. И сколько я с тех пор ни ломал
над этим голову, я так и не пришел ни к какому выводу. Все, конечно,
сводится к вопросу, в чем, собственно, может нуждаться подобная братия.
И, хоть убей, я не могу себе этого представить.
- Во всяком случае, - заметил Оп, - они знали, где искать
покупателей. И что же ты собираешься предпринять?
- Я попробую поговорить с Арнольдом.
- Ты умеешь выбирать крепкие орешки! - сказал Оп.
- Видишь ли, я могу говорить только с самим Арнольдом. Такой
вопрос нельзя пускать по инстанциям. Все необходимо сохранить в
строжайшей тайне. Ведь на первый взгляд подобное предложение кажется
смехотворным. Если про него проведают репортеры или просто любители
сплетен, университет немедленно откажется от каких бы то ни было
переговоров. Ибо если он, несмотря на огласку, все-таки что-то
предпримет, а сделка сорвется - что не исключено, так как я действую
вслепую, - хохотать над ним будут по всей вселенной до самых дальних ее
пределов. Расплачиваться же придется Арнольду, и мне, и...
- Арнольд - чиновник, Пит, и больше ничего. Ты это знаешь не
хуже меня. Он - администратор. Его интересует лишь деловая сторона. От
того, что он носит звание ректора, суть не меняется - он коммерческий
директор, и только. На науку ему в высшей степени наплевать. И он не
рискнет своей карьерой даже ради трех планет, какими бы знаниями они ни
были нашпигованы.
- Ректор университета и должен быть администратором...
- Случись это в другое время, - печально добавил Оп, - у тебя еще
могли бы быть какие-то шансы. Но в настоящий момент Арнольд и без того
танцует на канате. Когда он перевел ректорат из Нью-Йорка в этот
заштатный городишко...
- Знаменитый своими замечательными научными традициями, -
перебил Максвелл.
- Университетскую политику меньше всего заботят традиции -
научные или какие бы то ни было другие! - объявил Оп.
- Пусть так, но я все равно должен поговорить с Арнольдом.
Конечно, я предпочел бы иметь дело с кем-нибудь другим. Однако нравится
он мне или не нравится, выбора у меня нет.
- Но ты мог бы вообще отказаться!
- От роли посредника? Ну, нет, Оп! И никто на моем месте не
отказался бы. Тогда бы они нашли еще кого-нибудь и могли бы довериться
человеку, который не справился бы с такой задачей. Я вовсе не хочу
сказать, что сам обязательно с ней справлюсь, но, во всяком случае, я
приложу все усилия. А кроме того, ведь речь идет не только о нас, но и о
них.
- Ты проникся к ним симпатией?
- Не знаю, можно ли тут говорить о симпатии. Скорее о
восхищении. Или о жалости. Они ведь делают все, что в их силах! Они так
долго искали, кому бы передать накопленные знания.
- Передать? По-моему, ты говорил о продаже!
- Только потому, что они в чем-то нуждаются. Если бы я знал, в
чем именно! Это облегчило бы дело для всех заинтересованных сторон.
- Один побочный вопрос - ты с ними разговаривал? Каким
образом?
- С помощью таблиц. Я тебе о них уже рассказывал - о
металлических листах, содержащих информацию. Они говорили со мной
посредством таблиц, а я отвечал им тем же способом.
- Но как же ты читал...
- Они дали мне приспособление для этого. Что-то вроде защитных
очков, только очень больших. Довольно-таки объемистая штука. Наверное,
в ней скрыто множество всяких механизмов. В этих очках я свободно читал
таблицы. Не письмена, а крохотные закорючки в металле. Это трудно
объяснить, но когда глядишь на них сквозь очки, становится ясно, что они
означают. Потом я обнаружил, что фокусировку можно менять по желанию
и читать разные слои. Но вначале они просто писали... если тут подходит
слово "писать". Ну, как дети пишут вопросы и ответы на грифельных
досках. А когда я отвечал, еще одно приспособление, прикрепленное к
моим очкам, непосредственно воспроизводило мои мысли.
- Машина-переводчик! - воскликнул Оп.
- Да, пожалуй. Двустороннего действия.
- Мы пытались сконструировать такой прибор, - сказал Оп. -
Говоря "мы", я имею в виду объединенные усилия лучших инженерных
умов не только Земли, но и всего того, что в шутку именуется "известной
частью вселенной".
- Да, я знаю.
- А у этих ребят он есть. У твоих призраков.
- У них есть еще очень много всякой всячины, - ответил Максвелл.
- Я и миллионной части не видел. Я познакомился лишь с некоторыми
образчиками, которые выбирал наугад. Только чтобы убедиться в
истинности их утверждений.
- Но одного я так и не могу понять, - сказал Оп. - Ты все время
говоришь о планете. А как насчет звезды?
- Планета заключена в искусственную оболочку. Какая-то звезда
там есть, насколько я понял, но с поверхности она не видна. Соль ведь в
том, что звезда для них необязательна. Если не ошибаюсь, ты знаком с
гипотезой пульсирующей вселенной?
- Типа "уйди-уйди"? - спросил Оп. - Та, которая взрывается, а
потом снова взрывается и так далее?
- Правильно, - сказал Максвелл. - И теперь мы можем больше не не
ломать над ней головы. Она соответствует действительности. Хрустальная
планета - это частица вселенной, существовавшей до того, как возникла
наша Вселенная. Видишь ли, они успели своевременно во всем разобраться.
Они знали, что наступит момент, когда вся энергия исчезнет и мертвая
материя начнет медленно собираться в новое космическое яйцо которое
затем взорвется, породив новую вселенную. Они знали, что приближается
смертный час их вселенной, который станет смертным часом и для них,
если они не найдут какого-то выхода. И они создали планетарный проект.
Они засасывали энергию и накопили гигантские ее запасы... Не спрашивай
меня, как и откуда они ее извлекли и каким способом хранили. Но во
всяком случае, она находилась в самом веществе их планеты, и потому,
когда вся остальная вселенная сгинула в черноте и смерти, они по-
прежнему располагали энергией. Они одели планету в оболочку,
преобразили ее в свое жилище. Они сконструировали двигатели, которые
превратили их планету в независимое тело, несущееся в пространстве,
послушно подчиняясь их воле. И до того, как мертвая материя их вселенной
начала стягиваться в одну точку, они покинули свою звезду,
превратившуюся в черный мертвый уголь, и отправились в
самостоятельное путешествие, которое длится до сих пор - обитатели
прежнего мира на планете-космолете.
Они видели, как погибала их вселенная, предшествовавшая нашей.
Они остались одни в пространстве, в котором не было ни единого намека на
жизнь, ни единого проблеска света, ни единого биения энергии. Вероятно -
точно я не знаю - они наблюдали образование нового космического яйца.
Они могли находиться в неизмеримой дали от него, но все-таки его видеть.
А в этом случае они видели и взрыв, положивший начало Вселенной, в
которой теперь обитаем мы, - ослепительную вспышку, когда энергия вновь
ринулась в пространство. Они видели, как зарделись первые звезды, они
видели, как складывались галактики. А когда галактики окончательно
сформировались, они отправились в эту новую вселенную. Они могли
посещать любые галактики, обращаться по орбите вокруг любой
приглянувшейся им звезды, а потом лететь дальше. Они были
межгалактическими бродягами. Но теперь их конец недалек. Планета, я
думаю, еще на полном ходу, так как машины, снабжающие ее энергией,
работают по-прежнему. Наверное, для планеты тоже существует свой
предел, но до него еще далеко. Однако сами они, как раса, утратили
жизнеспособность, хотя хранят в своем архиве мудрость двух вселенных.
- Пятьдесят миллиардов лет! - пробормотал Оп. - Пятьдесят
миллиардов лет познания мира!
- По меньшей мере, - сказал Максвелл. - Вполне возможно, что
срок этот гораздо больше.
Они умолкли, пытаясь охватить мыслью эти пятьдесят миллиардов
лет. Огонь в очаге потрескивал и что-то шептал. Издалека донесся бой
курантов консерватории, отсчитывающих время.
9.
Максвелл проснулся оттого, что Оп тряс его за плечо.
- Тут тебя желают видеть!
Сбросив одеяло, Максвелл спустил ноги с кровати и начал
нащупывать брюки. Оп сунул их ему в руку.
- А кто?
- Назвался Лонгфелло. Отвратный надутый тип. Он ждет снаружи.
Явно боится войти в хижину из опасения инфекции.
- Ну,- так пусть убирается к черту! - объявил Максвелл и потянулся
за одеялом.
- Нет-нет, - запротестовал Оп. - Я выше оскорблений. Чихать я на
него хотел.
Максвелл влез в брюки, сунул ноги в ботинки и притопнул.
- А кто он такой?
- Не имею ни малейшего понятия, - ответил Оп.
Максвелл побрел в угол к скамье у стены, налил из ведра воды в
таз и ополоснул лицо.
- Который час? - спросил он.
- Начало восьмого.
- Что-то мистер Лонгфелло торопится меня увидеть!
- Он там меряет газон шагами. Изнывает от нетерпения.
Лонгфелло и правда изнывал.
Едва завидев Максвелла в дверях, он бросился к нему с протянутой
рукой.
- Профессор Максвелл! - воскликнул он. - Как я рад, что отыскал
вас. Это было нелегко. Но мне сказали, что я, возможно, найду вас здесь, -
он посмотрел на хижину, и его длинный нос чуть-чуть сморщился. - И я
рискнул.
- Оп, - спокойно сказал Максвелл, - мой старый и близкий друг.
- Может быть, прогуляемся немного? - предложил Лонгфелло. -
Удивительно приятное утро! Вы уже позавтракали? Ах да! Конечно же нет!
- Если бы вы сказали мне, кто вы такой, это значительно упростило
бы дело, - заметил Максвелл.
- Я работаю в ректорате. Стивен Лонгфелло, к вашим услугам.
Личный секретарь ректора.
- Вы-то мне и нужны! - сказал Максвелл. - Мне необходимо
встретиться с ректором, и как можно скорее.
Лонгфелло покачал головой.
- Могу сразу же сказать, что это невозможно.
Они неторопливо пошли по тропинке, ведущей к шоссе. С могучего
каштана, осенявшего тропинку, медленно слетали листья, отливавшие
червонным золотом. Дальше на фоне голубого утреннего неба багряным
факелом пылал клен. И высоко над ним к югу уносился треугольник утиной
стаи.
- Невозможно. - повторил Максвелл. - Это звучит как
окончательный приговор. Словно вы обдумали мою просьбу заранее.
- Если вы хотите что-нибудь сообщить доктору Арнольду, -
холодно проинформировал его Лонгфелло, - вам следует обратиться в
соответствующие инстанции. Неужели вы не понимаете, что ректор
чрезвычайно занят и...
- О, я это понимаю! И понимаю, что такое инстанции. Отсрочки,
оттяжки, проволочки, пока твое дело не станет известно всем и каждому!
- Профессор Максвелл, - сказал Лонгфелло, - я буду говорить с
вами откровенно. Вы человек настойчивый и, мне кажется, довольно
упрямый, а с людьми такого типа обиняки ни к чему. Ректор вас не примет.
Он не может вас принять.
- По-видимому, из-за того, что нас было двое? И один из нас умер?
- Все утренние газеты будут этим полны. Гигантские заголовки:
человек воскрес из мертвых! Может быть, вы слушали вчера радио или
смотрели какую-нибудь телевизионную программу?
- Нет, - сказал Максвелл.
- Ну, так вы - сенсация дня. И должен признаться, положение
создалось весьма неприятное.
- Попросту говоря, назревает скандал?
- Если угодно. А у ректората довольно хлопот и без того, чтобы еще
вмешиваться в историю вроде вашей. У нас уже на руках Шекспир и все,
что отсюда вытекает. Тут мы не могли остаться в стороне, но обременять
