исполненные причудливого символизма и гротеска, однако его первые
работы никак не позволяли предугадать последующий взлет его таланта.
Хотя они были достаточно профессиональны и свидетельствовали о
глубоком проникновении в тему, их нельзя назвать выдающимися. Период
гротеска в его творчестве начался после того, как ему исполнилось
пятьдесят лет, причем его талант развивался не постепенно, а достиг
расцвета буквально за один день, словно художник работал в этом
направлении тайно и не показывал картин в своей новой манере до тех пор,
пока не был полностью удовлетворен тем, что создал. Однако никаких
фактических подтверждений подобной гипотезы не найдено; наоборот,
существуют данные, свидетельствующие, что она не..."
Максвелл бросил читать, открыл книгу на цветных репродукциях и
быстро перелистал образчики раннего творчества художника. И вдруг на
какой-то странице картины стали совсем иными - тематика, колорит и
даже, подумал Максвелл, сама манера.
Перед ним словно были произведения двух художников: один
давал выход интеллектуальной потребности в упорядоченном
самовыражении, а другой был весь захвачен, поглощен, одержим каким-то
потрясшим его переживанием, от которого он пытался освободиться,
перенеся его на холст.
Скупая, темная, грозная красота рвалась со страницы, и Максвеллу
почудилось, что в сумрачной тишине читальни он различает шорох-черных
крыльев. Немыслимые существа взмывали над немыслимым ландшафтом,
и все же Максвеллу почудилось, что и этот ландшафт, и эти существа не
были простой фантазией, прихотливой причудой намеренно затуманенного
сознания, но четко укладывались в рамки какой-то неслыханной гармонии,
опирающейся на логику и мироощущение, чуждые всему тому, с чем ему
приходилось сталкиваться до сих пор. Форма, цвет, подход к теме и ее
интерпретация не были просто искажением человеческих представлений;
наоборот, зритель немедленно проникался убеждением, что они были
вполне реалистическим воспроизведением чего-то, что лежит за пределами
человеческих представлений. "Причудливый символизм и гротеск" -
говорилось в предисловии... Может быть, сказал себе Максвелл, но в таком
случае символизм этот возник в результате и на основе самого тщательного
изучения натуры.
Он открыл следующую репродукцию и вновь увидел такой же
полнейший уход от всего человеческого - иные существа в иной ситуации
на фоне иного ландшафта, но несущие в себе столь же ошеломляющее
ощущение реальности; нет, все это не было плодом воображения
художника, все это он когда-то видел, а теперь изгонял из сознания и
памяти. Вот так, подумал Максвелл, человек яростно намыливает руки
куском едкого и грубого мыла и снова и снова трет их, пытаясь с помощью
физических средств избавиться от следов психической травмы. Возможно,
художник созерцал эту сцену не непосредственно, а через зрительный
аппарат давно исчезнувшей и никому теперь не известной расы.
Максвелл сидел, завороженно глядя на страницу книги, не в силах
оторваться от нее, захваченный в плен жуткой и зловещей красотой,
скрытым и ужасным смыслом, которого он не мог постичь. Краб сказал,
что Время было неизвестно его расе, что этот универсальный фактор никак
не воздействовал на культуру его планеты, а вот здесь, в этих цветных
репродукциях, крылось что-то не известное людям, не грезившееся им даже
во сне.
Максвелл протянул руку, чтобы закрыть книгу, но вдруг
заколебался, словно по какой-то причине книгу закрывать не следовало,
словно ему почему-то было необходимо еще пристальнее вглядеться в
репродукцию.
И в этот момент он осознал, что в ней прячется нечто загадочное,
ускользающее и притягательное.
Он положил руки на колени и продолжал смотреть на
репродукцию, потом медленно перевернул страницу и, взглянув на третью
репродукцию, внезапно поймал то, что раньше от него ускользало, - особые
мазки создавали эффект неуловимого движения, туманной нечеткости,
словно мгновение назад здесь что-то мерцало и сразу же исчезло, оставаясь
за гранью зрения, но где-то совсем рядом.
Полуоткрыв рот, Максвелл вглядывался в загадочное мерцание -
разумеется, это был оптический обман, рожденный виртуозным
мастерством художника.
Но пусть даже оптический обман - все равно он был томительно
знаком тому, кто побывал на хрустальной планете и видел ее призрачных
обитателей.
И глубокая тишина сумрачной читальни зазвенела вопросом, на
который не было ответа: откуда Альберт Ламберт мог узнать про
обитателей хрустальной планеты?
12.
- Мне сообщили о твоем возвращении, - заявил Аллен Престон. - И
я просто не мог поверить. Однако источник, из которого я получил эти
сведения, настолько надежен, что я попытался связаться с тобой. Ситуация
мне не слишком нравится, Пит. Как юрист, должен сказать, что ты
очутился в очень незавидном положении.
Максвелл опустился в кресло перед столом Престона.
- Да, пожалуй, - согласился он. - Начать, хотя бы с того, что я
лишился работы. Можно ли в подобном случае добиться восстановления?
- В подобном случае? - переспросил Престон. - А как, собственно,
обстоит дело? Никто этого ясно не представляет. Разговоров много, но
никому ничего толком не известно. Я сам...
Максвелл криво усмехнулся.
- Да, конечно. Ты был бы рад составить определенное мнение. Ведь
ты ошеломлен, растерян и опасаешься за свой рассудок. И сейчас ты
задаешь себе вопрос, действительно ли я Питер Максвелл.
- А ты действительно Питер Максвелл? - спросил Престон.
- Я в этом уверен. Но если ты сомневаешься, я на тебя не обижусь...
и ни на кого другого. Нас, несомненно, было двое. Что-то произошло с моей
волновой схемой. Один из нас отправился в систему Енотовой Шкуры,
другой - куда-то еще. Тот, кто отправился в систему Енотовой Шкуры,
вернулся на Землю и умер. А я вернулся вчера.
- И обнаружил, что умер?
Максвелл кивнул.
- Моя квартира сдана, все мое имущество исчезло! Университет
заявил, что на мое место взят другой преподаватель, и я остался без работы.
Вот почему я и спрашиваю, можно ли добиться восстановления.
Престон откинулся на спинку кресла и задумчиво скосил глаза на
Максвелла.
- С точки зрения закона, - сказал он, - позиция университета,
бесспорно, неуязвима. Ты же мертв, понимаешь? И у них по отношению к
тебе нет никаких обязательств. Во всяком случае, до той поры, пока твои
права не будут подтверждены.
- После нескончаемых судебных разбирательств?
- Боюсь, что да. Дать тебе точный ответ на твой вопрос я пока не
могу. Ведь это беспрецедентно. О, разумеется, известны случаи неверного
установления личности, когда умершего ошибочно опознавали как кого-то
другого, кто на самом деле был жив. Но ведь тут никакой ошибки не
произошло. Человек, который бесспорно был Питером Максвеллом, столь
же бесспорно мертв, а прецедента установления личности при подобных
обстоятельствах не существует. Этот прецедент должны будем создать мы
путем кропотливейших юридических исследований, на которые, возможно,
потребуются годы. По правде говоря, я еще толком не представляю себе, с
чего следует начать. Безусловно, какая-нибудь зацепка отыщется и все
можно будет уладить, но это потребует сложнейшей работы и
предварительной подготовки. В первую очередь необходимо будет
установить юридически, кто ты такой.
- Кто я такой? Но ради всего святого, Аллен! Мы же это знаем.
- Мы, но не закон. Для закона ты в настоящем своем положении не
существуешь. Юридически ты никто. Абсолютно никто. Все твои
документы были отправлены в архив, и, несомненно, уже подшиты...
- Но все мои документы при мне, - спокойно сказал Максвелл. -
Вот в этом кармане.
Престон с недоумением уставился на него.
- Ах да! Конечно, они должны быть при тебе. Ну и клубок!
Он встал и прошелся по кабинету, покачивая головой. Потом
вернулся к столу и снова сел.
- Дай подумать, - сказал он. - Мне нужно немножко времени, чтобы
разобраться... Я что-нибудь откопаю. Мы должны отыскать какую-нибудь
зацепку. И сделать нам нужно очень много. Вот хотя бы твое 'завещание...
- Мое завещание? Я о нем начисто забыл. Ни разу даже не
вспомнил.
- Оно рассматривается в нотариате. Но я добьюсь отсрочки.
- Я завещал все брату, который служит в Корпусе исследователей
космоса. Я мог бы связаться с ним, хотя, вероятно, это будет очень нелегко.
Он ведь из одной экспедиции почти немедленно отправляется в
следующую. Но важно другое: затруднений в этом отношении у нас не
будет. Как только он узнает, что произошло...
- К сожалению, - сказал Престон, - решает не он, а суд. Конечно,
все должно уладиться, но времени на это, возможно, потребуется много. А
до тех пор ты не имеешь никаких прав на свое имущество. У тебя нет
ничего кроме одежды, которая сейчас на тебе, и содержимого твоих
карманов.
- Университет предложил мне пост декана экспериментального
института на Готике IV. Но я не намерен соглашаться.
- А как у тебя с деньгами?
- Пока все в порядке, Оп пригласил меня пожить у него. И на
ближайшее время денег мне хватит. Ну, а в случае необходимости я могу
подыскать временную работу. Если понадобится, Харлоу Шарп мне,
конечно, поможет. На крайний случай возьмет в экспедицию. Это должно
быть интересно.
- Разве в такие экспедиции берут людей без диплома Института
времени?
- В качестве подсобных рабочих берут. Но для чего-либо более
ответственного диплом, я полагаю, необходим.
- Прежде, чем я начну действовать, - сказал Престон, - мне нужно
точно знать, что именно произошло. Во всех подробностях.
- Я напишу для тебя полное изложение событий. И заверю у
нотариуса. Все, что тебе угодно.
- Мне кажется, - заметил Престон, - мы можем предъявить иск
транспортному управлению. Это по их вине ты оказался в таком
положении.
- Не сейчас, - уклончиво ответил Максвелл. - Этим можно заняться
и позже.
- Ну, пиши изложение событий, - сказал Престон. - А я пока
подумаю и пороюсь в кодексах. Тогда уж начнем. Ты видел газеты?
Смотрел телепередачи?
Максвелл покачал головой.
- У меня не было времени.
- Репортеры неистовствуют, - сказал Престон. - Просто чудо, что
они тебя еще не разыскали. Уж конечно, они охотятся за тобой. Пока ведь у
них нет ничего, кроме предположений. Вчера вечером тебя видели в
"Свинье и Свистке". Там тебя опознало множество людей - во всяком
случае, так они утверждают. В настоящий момент считается, что ты воскрес
из мертвых. На твоем месте я постарался бы не попадаться репортерам. Но
если они тебя найдут, не говори им ничего. Абсолютно ничего.
- Можешь быть спокоен, - сказал Максвелл.
Они умолкли и в наступившей тишине некоторое время смотрели
друг на друга.
- Какой клубок! - задумчиво произнес Престон. - Какой
потрясающий клубок! Нет, Пит, я чувствую, что возиться с ним будет одно
удовольствие.
- Кстати, - сказал Максвелл, - Нэнси Клейтон пригласила меня на
свой сегодняшний вечер. Я все думаю, нет ли тут какой-нибудь связи... хотя
почему же? Она и раньше меня иногда приглашала.
- Но ты же знаменитость! - улыбнулся Престон. - И значит,
чудесный трофей для Нэнси.
- Ну, не знаю, - сказал Максвелл. - Она от кого-то услышала, что я
вернулся. И конечно, в ней заговорило любопытство.
- Да, - сухо согласился Престон. - В ней, конечно, заговорило
любопытство.
1З.
Максвелл почти не сомневался, что возле хижины Опа его
подстерегают репортеры, но там никого не было. По-видимому, они еще не
пронюхали, где он остановился.
Хижину окутывала сонная предвечерняя тишина, и осеннее солнце
щедро золотило старые доски, из которых она была сколочена.
Две-три пчелы лениво жужжали над клумбой с астрами у двери, а
над склоном, в туманной дымке уходившим к шоссе, порхали желтые
бабочки.
Максвелл приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Хижина была пуста.
Оп где-то бродил, и Духа тоже не было видно. В очаге алела куча
раскаленных углей.
