известно больше никому, вероятнее всего, догадался Черчилл, и он же
сообщил об этом колеснику.
- А остальные? Тролли и...
- Нет,- сказал баньши.- Путь был открыт только для нас, для
баньши. Это была наша работа, единственное наше назначение. Мы были
звеньями между старшей планетой и Землей. Мы были связными. Когда
старшая планета начала колонизировать необитаемые миры, необходимо
было создать средства связи. Мы все были специалистами, хотя эти
специальности теперь утратили смысл, а самих специалистов почти не
осталось. Первые были специалистами. А те, кто появился позже, были
просто поселенцами, задача которых сводилась лишь к тому, чтобы освоить
новые земли.
- Ты говоришь про троллей и гоблинов?
- Про троллей, и гоблинов, и всех прочих. Они, бесспорно,
обладали способностями, но не специализированными. Мы были
инженерами, они - рабочими. Нас разделяла пропасть. Вот почему они не
захотели прийти сидеть со мной. Древняя пропасть существует по-
прежнему.
- Ты утомляешься, - сказал Максвелл. - Тебе следует поберечь
силы.
- Это не имеет значения. Энергия истекает из меня, и когда она
иссякнет совсем, с ней иссякнет жизнь. Мое умирание не материально, не
телесно, поскольку у меня никогда не было настоящего тела. Я представлял
собой сгусток энергии. Впрочем, это не имеет значения. Ведь старшая
планета умирает. Ты ее видел и знаешь.
- Да, я знаю,- сказал Максвелл.
- Все было бы совсем иначе, если бы не люди. Когда мы явились
сюда, здесь и млекопитающих почти не было, не говоря уж о приматах. Мы
могли бы воспрепятствовать развитию приматов. Мы могли бы уничтожить
их еще в зародыше. Вопрос о таких мерах ставился, так как эта планета
казалась очень многообещающей, и нам было трудно смириться с мыслью,
что мы должны отказаться от нее. Но существует древний закон; разум
слишком редок во вселенной, чтобы кто-нибудь имел право становиться на
пути его развития. Нет ничего драгоценней - и когда мы с большой
неохотой отступили с его дороги, мы признали этим всю его драгоценность.
- Но вы остались здесь! - заметил Максвелл. - Может быть, вы не
преградили ему путь, но вы остались.
- Было уже поздно,- ответил баньши.-Нам некуда было уйти.
Старшая планета умирала уже тогда. Возвращаться не имело смысла. А эта
планета, как ни странно, стала для нас родной.
- Вы должны ненавидеть нас, людей.
- Одно время мы вас и ненавидели. Вероятно, следы этого
сохраняются и теперь. Со временем ненависть перегорает. И только тлеет,
хотя и не исчезает. А может быть, ненавидя, мы немного гордились вами.
Иначе почему старшая планета предложила вам свои знания?
- Но вы предложили их и колеснику!
- Колеснику?.. А, да! Но мы ничего ему не предлагали. Где-то в
глубоком космосе этот колесник, по-видимому, прослышал о
существовании старшей планеты и о том, что она располагает чем-то, что
хотела бы продать. Он пришел ко мне и задал только один вопрос: какова
цена этого движимого имущества? Я не знаю, имеет ли он представление,
что именно продается. Он сказал просто - "движимое имущество".
- И ты открыл ему, что обусловленная - цена это Артефакт?
- Конечно. Потому что тогда мне еще не сообщили о тебе. Позже
меня действительно поставили в известность, что по истечении
определенного времени я должен буду сообщить цену тебе.
- И конечно, ты как раз собирался это сделать, - заметил Максвелл.
- Да,- сказал баньши,- я как раз собирался это сделать. И вот
теперь сделал. Вопрос исчерпан.
- Ты можешь сказать мне еще одно. Что такое Артефакт?
- Этого я не могу сказать.
- Не можешь или не хочешь?
- Не хочу,- сказал баньши.
"Преданы!" - подумал Максвелл. Человечество предано этим
умирающим существом - ведь баньши, что бы он ни говорил, вовсе не
собирался сообщать ему цену. Бесчисленные тысячелетия баньши
ненавидел человечество неутолимой холодной ненавистью. И теперь, уходя
в небытие, он, издеваясь, рассказал пришедшему к нему человеку обо всем,
чтобы тот узнал, как было предано человечество, чтобы люди знали, чего
они лишились.
- И ты сообщил колеснику про меня! - воскликнул Максвелл. - Вот
почему Черчилл оказался на станции, когда я вернулся на Землю. Он
говорил, что и сам только что вернулся из деловой поездки, но, конечно, он
никуда не ездил.
Максвелл гневно вскочил на ноги.
- А тот я, который умер?
Он угрожающе шагнул к терновнику, но терновник был пуст.
Темное облако, колыхавшееся среди его веток, исчезло. Они четким узором
рисовались на фоне закатного неба.
Исчез, подумал Максвелл, Не умер, но исчез. Субстанция
стихийного существа распалась на составные элементы, невообразимые
узы, соединявшие их в странное подобие живого существа, наконец,
настолько ослабели, что оно иссякло, рассеялось в воздухе и в солнечном
свете, как щепотка пыли на ветру.
С живым баньши ладить было трудно. Но и мертвый он не стал
ближе и доступнее. Еще несколько минут назад Максвелл испытывал к
нему сострадание, какое вызывают в человеке все умирающие, Но теперь
он понял, что сострадание было неуместно: баньши умер, безмолвно смеясь
над человечеством.
Оставалась одна надежда - уговорить Институт времени отложить
продажу Артефакта, пока он не переговорит с Арнольдом, не расскажет ему
всего, не убедит в правдивости своего рассказа, который, как прекрасно
понимал Максвелл, выглядел теперь даже еще более фантастичным, чем
прежде.
Он повернулся и начал спускаться в овраг. На опушке он
остановился и посмотрел на вершину холма. Терновник на фоне неба
казался крепким и материальным, его корни цепко держались за почву.
Проходя мимо лужайки фей, Максвелл обнаружил, что там угрюмо
трудятся тролли - они заравнивали взрыхленную землю и укладывали
новый дерн взамен вырванного катившимся камнем. Самого камня нигде
не было видно.
18.
Максвелл проехал уже половину пути до Висконсинского
университетского городка, когда возле него внезапно возник Дух и
опустился на соседнее сиденье.
- Я с поручением от Опа,- начал он сразу же. - Тебе нельзя
возвращаться в хижину. Газетчики напали на твой след, Когда они явились
с расспросами, Оп принялся действовать, на мой взгляд, довольно
необузданно. Он накинулся на них с кулаками, но они все равно болтаются
в окрестностях хижины, подстерегая тебя.
- Спасибо за предупреждение,- сказал Максвелл. - Хотя теперь,
пожалуй, это большой разницы не составит.
- События развиваются не слишком удачно? - спросил Дух.
- Они вообще не развиваются,- ответил Максвелл и после
некоторого колебания добавил: - Вероятно, Оп ввел тебя в курс дела?
- Мы с Опом - одно,- сказал Дух.- Да, конечно, он мне, все
рассказал. Он, очевидно, полагал, что ты не станешь возражать. Но во
всяком случае, можешь быть совершенно спокоен...
- Я просто хотел знать, нужно ли мне декламировать все сначала,-
объяснил Максвелл.- Значит, тебе известно, что я отправился в заповедник
показать там фотографию картины Ламберта.
- Да,- скрывал Дух.- Той, которая находится у Нэнси Клейтон.
- У меня такое ощущение,- продолжал Максвелл,- что я узнал
больше, чем рассчитывал. Во всяком случае, я узнал одно обстоятельство,
которое отнюдь не облегчает дела. Цену, назначенную хрустальной
планетой, колеснику сообщил баньши. Ему было поручено назвать ее мне,
но он предпочел колесника. Он утверждал, что колесник явился к нему до
того, как он узнал про меня, но мне что-то не верится. Баньши умирал,
когда рассказывал мне все это, но отсюда вовсе не следует, будто он
говорил правду. Баньши никогда нельзя было доверять.
- Баньши умирает?
- Уже умер. Я сидел с ним до конца. Фотографию картины я ему
показывать не стал. У меня не хватило духа допрашивать его в такую
минуту.
- И все-таки он рассказал тебе о колеснике?
- Только для того, чтобы я понял, как он ненавидел человеческий
род с самого начала его восхождения по эволюционной лестнице. И еще -
чтобы я понял, что ему в конце концов удалось расквитаться с нами. Ему
явно хотелось сказать, что и гоблины, и все остальные обитатели холмов
тоже нас ненавидят, но на это он все-таки не решился. Зная, наверное, что я
все равно не поверю. Правда, еще перед этим, в разговоре с О'Тулом я
понял, что отголоски какой-то давней неприязни, возможно, и существуют.
Да, пожалуй, неприязни, но никак не ненависти. Однако из слов баньши
следовало, что Артефакт действительно собираются продать и что
Артефакт это и есть цена, назначенная хрустальной планетой. Я так и
подозревал с самого начала. А вчера колесник это подтвердил. Впрочем,
абсолютной уверенности у меня все-таки нет хотя бы потому, что и сам
колесник, по-видимому, не слишком уверен, как обстоит дело. Иначе зачем
ему понадобилось подстерегать меня и предлагать работу? Получилось, что
он хочет от меня откупиться, словно знает, что я каким-то образом могу
сорвать сделку, которой он добивается.
- Итак, перспектива выглядит довольно безнадежной,- заметил
Дух.- Друг мой, мне очень жаль. Не могли бы мы как-нибудь помочь? Оп, и
я, и, может быть, даже та девушка, которая столь доблестно пила с тобой и
Опом. Та, с тигренком.
- Несмотря на всю эту безнадежность,-ответил Максвелл,- я могу
еще кое-что предпринять - пойти к Харлоу Шарпу в Институт времени и
убедить его отложить продажу, а потом силой вломиться в
административный корпус и загнать Арнольда в угол. Если мне удастся
убедить Арнольда предложить Харлоу для финансирования его программ
столько же, сколько предлагает колесник, тот, конечно, предпочтет с
колесником дела не иметь.
- Я знаю, что ты не пожалеешь усилий,- заметил Дух.- Но боюсь,
кроме неприятностей, это ничего не принесет. Не со стороны Харлоу
Шарпа, так как он твой друг... но ректор Арнольд не друг никому. И ему
вряд ли понравится, если его загонят в угол.
- Знаешь, что я думаю? - спросил Максвелл.- Я думаю, что ты прав.
Но убедиться в этом можно, только попробовав. А вдруг в Арнольде
проснется что-то человеческое, и он на минуту забудет, что он -
официальное лицо и бюрократ!
- Я должен тебя предупредить, - сказал Дух, - что Харлоу Шарп,
возможно, не найдет для тебя свободной минуты - ни для тебя и ни для кого
другого.
У него сейчас слишком много своих забот. Утром прибыл
Шекспир...
- Шекспир! - возопил Максвелл.- А я совсем забыл про него. Да-да,
он же читает лекцию завтра вечером. Вот уж невезенье, так невезенье!
Обязательно надо было притащить его сюда именно сегодня!
- По-видимому,- продолжал Дух,-сладить с Вильямом Шекспиром
оказалось не так-то просто. Он пожелал немедленно начать знакомство с
новым веком, о котором ему столько порассказали. Временщики еле-еле
смогли убедить его хотя бы сменить елизаветинский костюм на нашу
нынешнюю одежду. Он согласился только после того, как они
категорически заявили, что иначе не выпустят его из Института. А теперь
они трясутся от страха, как бы с ним чего-нибудь не приключилось. Им
нужно как-то держать его в руках и в то же время гладить по шерстке. Все
билеты распроданы - и на приставные стулья, и на право стоять в проходах,
и они больше всего опасаются, что лекция сорвется.
- Откуда тебе все это известно? - поинтересовался Максвелл.- По-
моему, ты узнаешь самые свежие сплетни раньше всех.
- Ну, я не сижу на одном месте,-скромно ответил Дух.
- Что ж, хорошего тут мало,- сказал Максвелл.- Но придется
рискнуть. У меня почти не остается времени. Если Харлоу вообще способен
кого-то видеть, то меня он примет.
- Просто не верится,- грустно сказал Дух,- что путь тебе могло
преградить столь ужасное стечение обстоятельств. Неужели из-за
бюрократической тупости университет и Земля навеки лишатся свода
знаний двух вселенных?
- Все дело в колеснике,- проворчал Максвелл. - Если бы не его
предложение, все можно было бы сделать спокойно, не торопясь. Будь у
меня больше времени, я без труда добился бы своего. Поговорил бы с
