монахи-очевидцы сказывают, будто приметили они кое-какие козни боярские.
Во храме бояре были при оружии; и задумали они прямо на панихиде убить
государя у праха его бабки. Но тогда не убили, а порешили его немного
позже, в конце года, на Рождество Христово.
И остался в Побрате обычай в день поминания монахини Марии предавать
анафеме убийц Штефана Саранчи.
14. ПУСТЫНЬ
Когда отец привратник Агафангел явился потолковать с побратимом,
воины Подковы еще бодрствовали в просторном помещении с закрытыми
деревянными ставнями. Сидели на трехногих скамеечках у печки, в которой
жарко полыхал огонь; порою ветер кружил в ней огненные вихри. Иле отгреб
горящие угли к краю шестка и поджаривал на вертеле куски сала. Когда ему
казалось, что кусок достаточно подрумянился, он снимал его с вертела и
бросал в миску. Самые голодные хватали двумя пальцами сало и клали на
толстый ломоть хлеба, выпеченного Марией, женой дэвиденского управителя.
Размахивали обожженными пальцами, чтобы остудить их, и неторопливо
принимались за еду, откусывая поочередно то сало, то хлеб.
- Добрым делом занялись ваши милости, - заговорил монах, усаживаясь
на корточки рядом с Алексой Лисой. - Не забуду помянуть вас в своих
молитвах, коли уделите и мне кусочек.
- Проголодался, отче? - осведомился, смеясь, Иле Карайман.
- Грех соврать, не голоден я, - отвечал монах. - Да не сидится в
стороне, ежели люди добрые пир затеяли. Приятно в товариществе, когда
беседуют други и сказки сказывают. На дворе потоп, разверзлись хляби
небесные, хоть ноев ковчег по водам пускай, а нам и горя мало: не боимся
недругов за крепкими нашими стенами. Поначалу я было струхнул: что, мол,
за гости пожаловали в час ночной? Кричат, кистенем в ворота стучат, да как
услышал голос брата Алексы, возрадовался. А кто первым голос подавал?
- Я, - отвечал дьяк.
- Вот трубный глас! И зубры, почитай, услышали его в лесных дебрях.
Да не из страха перед твоей милостью решился я открыть ворота, а только по
сердцу пришлись мне слова побратима Алексы. Желаете, расскажу вам быль?
Только сперва принесу из каморы преподобного нашего отца Паисия кувшин
вина - с добрым винцом жаркое вкуснее покажется. А еще хочу спросить
Алексу, не отважился ли он заглянуть в родную нашу деревню, не узнал ли
каких новостей?
- В селе нашем, отец Агафангел, людей убавилось, зато горестей
прибавилось, - отвечал Алекса Лиса. - Много народу в могилу ушло, и
понятно, не от хорошего житья. А те, кого мы знали младенцами, подросли на
земную муку.
- Ах, брат Алекса, хорошо было в оны дни у нас в Филипенах, как
сказывали дед да бабка. Тогда с улыбкой отдавали люди Богу душу, благодаря
за доброе житие. А в наши дни преставляются во гневе, кляня господа бога.
Потому-то мы с тобой родную колыбель и оставили. Так ты, значит, побывал
там?
- Побывал.
- А, может, слышал ненароком, жива ли дева по имени Иринуца Грекулуй?
- Не дожила та дева до старости, давно уж нет ее, отец Агафангел.
- И старшая ее сестра Сафта померла?
- Нет, та жива, ученичествует у матушки Олимпиады. Только не пожелал
бы тебе заночевать с нею в одной келье, отец Агафангел. Зело страховидна!
- А другие из сверстников наших?
- Никого я в живых не застал, - скорбно промолвил Алекса. - Пока мы с
его светлостью Никоарэ стояли там, мне, можно сказать, не с кем было
словом перемолвиться; бродил, как неприкаянный, с места на место. Одного
Гицэ Ботгроса нашел, которого некогда убил.
- Жив еще батяня Гицэ?
- Жив, говорю тебе. Не печалься, не мы будем справлять по нем
поминки.
- Ой, Алекса, - воскликнул отец Агафангел, выпрямляясь в черном своем
одеянии и помахивая крыльями, подобно ворону. - Горьки твои слова и тяжело
мне слушать их. Побегу за кувшином - угостить дорогих гостей. И обещанной
были постараюсь не забыть.
В скором времени отец Агафангел воротился, показал всем пузатый
кувшин и, попросив заезжих гостей заглянуть в тот сосуд, приступил без
промедления к своему рассказу.
- Знайте же, православные, что в крепости нашей бывают напасти.
Собрались мы тут не постов ради, не во славу святости - уж не обессудьте
на правдивом слове, - а искали мы легкой жизни. В нашей родной стране -
изобилие плодов земных, как в Священном Писании говорится, текут в ней
реки млеком и медом, да нам-то, беднякам, нет в ней места за пиршеским
столом. Одни только бояре большеротые да зубастые обрели обетованную
землю, а нас все отталкивают да сабелькой на нас помахивают. Были мы
рэзешами - остались ни с чем, за краюху хлеба пошли в кабалу. А ставши
крепостными, спасаемся от бояр-лиходеев по монастырям либо под поповской
рясой. Оттого и живем мы тут в добром согласии и братстве: от адских мук
спаслись и стоим у врат рая. Ни в еде, ни в отдыхе недостатка не ведаем.
Научились плыть по волнам бурного моря житейского. Молимся и поминаем
усопших княжеской крови, однако помним, что многие из тех, за коих
молимся, притесняли отцов и братьев наших. Потому не любы нам слуги
властителей, угнетателей народа нашего. Зная, что вы едете с братом Иона
Водэ, говорю с вами без страха, как на духу.
А вот что приключилось со мной с той поры, как сторожу я ворота
Побратской обители. Однажды, в такую же ночь грозовую с громами и
молниями, постучались в ворота путники, прося приюта. Я не остерегся их,
да и показалось мне, что нет у них сабель. Отпер ворота и впустил усталых
проезжих.
Отец ключник снарядил им стол; отец настоятель велел подать вина;
приготовили им двенадцать постелей. А в полночь встали путники и,
подобравшись к дверям храма, заперли там молящихся монахов. Потом схватили
за горло отца настоятеля и повелели ему принести ключи от казны и открыть
кованую шкатулку в тайнике. Говори, мол, не мешкая, где ключи и где
тайник... Били его преподобие и рукоятью сабли, и клинком плашмя, и кололи
его - веди их в тайник.
Сетовал горько наш настоятель: "Какие же вы служители власти? Не
губите души свои, господь все видит. Не смейте грабить святую обитель!" -
"А вот посмеем", - смеялся начальник служилых. - "Убейте меня, все равно
не поведу вас и не дам ничего. Уж лучше мученической венец принять, нежели
проклятие на главу свою навлечь. Ни один из святых отцов, приставленных к
должностям монастырским, не выдаст, у кого ключи и где казна. Допросите
их, а потом отец Агафангел приведет вам по очереди остальных. Бейте нас
железными прутьями, пронзайте копьем раскаленным - не покоримся вам,
язычники окаянные".
Пока двенадцать служилых ходили из угла в угол, чертыхаясь,
размахивая и коля тесаками, я, смиренный Агафангел, призадумался над
словом "копье": заметил я, что настоятель слово сие выговорил, пристально
глядя на меня. "Копьем" прозывался один наш друг, свивший себе гнездо в
безлюдном месте - в пещерах каменоломни. Был он разбойником и приходил
туда с товарищами делить добычу. Мы, монахи, жили с ним в дружбе.
Разбойники хватали за бороды одних богачей и вспарывали только туго
набитые золотом пояса.
Услышав слово "копье", подумал я: наш отец настоятель - мудрый
человек. Дело-то было в ночь под воскресенье, други наши, должно, уже
прибыли в пещеру каменоломни. Ведь в праздник-то и им трудиться заказано.
Выскользнул я потихоньку во двор, кинулся бежать, вскочил на
лохматого конька, знал - поведет он меня, куда надо. Погонял я его одними
поводьями, шпорами не колол, а через час уже был в каменоломне; стал я
молить Копье с разбойниками спасти нас. Разбойники наши - люди
благочестивые, вскочили они на коней, захватили пики, кистени и поскакали
к святой обители; впустил я их в потайную калитку, в которую сам вышел. И
случилось так, что лишь только мы проникли в покои настоятеля, ударила
молния, загремел гром. Бросились мы на гостей, уложили всех по очереди.
Отец настоятель был распростерт на полу; жгли они ему пятки свечами и уже
приготовили шипы, чтоб вогнать под ногти. Трое благочестивых монахов
сгибли в тяжких муках. Копье с товарищами прикончил всех грабителей,
осталось нам только вымолить у Господа Бога прощение их грешным душам.
А теперь сами подумайте, православные братья, - продолжал монах, -
можно ли было нам молиться о прощении грешных душ этаких злодеев, лишивших
жизни монахов и истязавших настоятеля, - девять недель был он под черным
крылом смерти? Посоветовались наши старики и решили поступить так: сняли
мы одежду с тех грешников, собрали сабли и прочие орудия их злобы и
передали заслуженную военную добычу в руки Копья. Потом уложили грешников
в чем мать родила в яму лицом книзу, пусть глядят на отца своего
Вельзевула. А мне было велено оседлать коня и немедля отправиться к
владыке Евстатию, нашему преосвященному, испросить совета и грамотки
насчет прощения.
Вскочил я на лохматого своего конька, в котором был уверен, и поехал;
в Романскую епархию прибыл я в понедельник вечером. Преклонив колена перед
владыкой в его молельне, где принимает он покаяния, и все рассказал
преосвященству: так, мол, и так.
Встрепенулся его преосвященство и в удивлении придвинулся ко мне:
может, сказки плету.
Повернулся я к иконам, перекрестился и земной поклон положил.
"Истинная правда, преосвященный владыка Евстатий. Вот-те крест.
Побеспокойся, съезди сам в Побрату, своими глазами увидишь".
"Пытали благочестивых монахов и шипы загоняли им под ногти?"
"Хуже, преосвященный. Отняли у них то, чего не воротишь: жизни
лишили".
"И настоятеля Паисия мучили?"
"Разделали преподобного нашего Паисия, как в мясной лавке,
преосвященный владыка; только Божья милость может исцелить его".
"Так как же вымаливать у Господа Бога прощения за подобные дела? Ведь
сии свирепые служители боярские совершили черное злодеяние хуже
турок-басурман. Отринуты они людьми и уподобились диким зверям. Уж лучше
бы в час рождения распознали в них повитухи дьяволово отродье, свернули бы
им головы и кинули в отхожее место. Знай, благочестивый Агафангел:
разбойники, пособившие вам в беде, будут по заслугам приняты у престола
всевышнего. Погоди, благочестивый Агафангел, - добавил владыка, - мы
выдадим тебе грамоту с печатью епархии. Надлежит вам поступить в точности,
как будет в ней сказано. А пока что закуси, подкрепись, восстанови силы и
коня и поезжай с миром. И поступить вам, как велено!"
Поцеловал я руку его преосвященства и дождался грамоты, а про себя
решил, что мы, побратские иноки, правильно со злодеями поступили, хоть и
не владыки и не снизошел на нас святой дух. И теперь над могилой тех
грешников устроена в нашей святой обители мусорная свалка.
Дьяк Раду жадно внимал рассказу о черном разбойничьем деле. Ужель
возможно злодейство?
- А что же Копье с разбойниками? - спросил он.
Алекса, смеясь, отвечал:
- Копье, поди, на том свете со святым Дмитрием пирует.
- А ты, брат Алекса, не шути со святыми, - укорил воина монах. -
Копье не пирует, а мается в сем подлом и несправедливом мире. Переменил
только место: через дальних людей нам известно, что вышел он в
окрестностях нового стольного города Яссы - ютится в Бырнове и Кэпотештах,
где леса дремучей нашего. Есть в малой крепости Галате, что около Ясс,
недостроенный храм; а измаильтянские бешлеги [бешли-ага - начальник
бешлиев - турецких конников, телохранителей князя] обратили его в свое
жилье и сидят там в смрадном своем гноище. А с ними в той крепости сидит
