рожный Фабио, от всей души пожелал, чтобы они совсем исчезли: "Чур меня,
чур!" - и шар с кляксой послушно начали блекнуть, пока не растворились
без следа.
Рука Фабио. до сих пор лежащая на штепселе, резко выдернула его из
розетки.
"Фу! Ну и дрянь! - ругнулся он мысленно, - чертовщина какая-то! У
"шизика" шизовые приборы," - малыш с облегчением рассмеялся над своим
каламбуром, однако понять, с чем же он столкнулся, его мозг был не в
состоянии.
Он не мог квалифицировать появление странных предметов, но то, что
они подчинились его желанию и исчезли наводило на некоторые пока еще не
оформленные мысли. Он ломал себе голову с полчаса, но к исходу своих
размышлений ему показалось, что все им увиденное - бред и разыгравшееся
воображение.
"Привидится же такое, - отбросив от себя сомнения, подумал он, и, как
ни в чем не бывало, снова включил прибор. Сейчас малыш был совершенно
спокоен, и, как бы подтверждая его выводы, ничего особенного не произош-
ло.
"Ну! Что я говорил?!" - воскликнула одна часть мозга Фабио, но дру-
гая, ищущая приключений и проигравшая, испытала досаду. Столкновение
этих чувств снова породило две несуразности, и малыш вновь замер всеми
мыслями и чувствами, и опять взмолился об избавлении от незваных гостей,
и поскольку он был совершенно искренен в своем желании, а его мозг не
был еще обременен сомнениями и невериями, ему это опять удалось. Только
прибор он на этот раз не стал выключать, и когда объекты исчезли, он
гневно выплеснул в нее:
- Да, кто же ты такая, черт возьми?!
Ответ был слишком неожиданным для малыша. В течение двух часов в него
летели кляксы, ножи, шары, ленты, его подрастающий организм поначалу
справлялся со всем эти потоком эмоций желаний и страстей, но в конце
концов он потерял сознание, мягко повалившись на пол мастерской.
Когда он очнулся, начинало смеркаться. Не соображая, что произошло,
малыш встал и увидел пирамиду, но прежде, чем у него появились хоть ка-
кие-то эмоции, он выдернул шнур из розетки.
Зная, что вот-вот придет мать, он кинулся к бочке во дворе смыть с
себя сажу, в которой он измазался в доме Охо, предварительно упрятав пи-
рамиду в кучу хлама, валявшегося в углу мастерской. Умывшись, он уселся
на ступеньку крыльца и тупо смотрел на заходящее солнце, отбрасывающее
свои лучи на громоздящиеся невдалеке снежные вершины.
Вид величественной картины внес успокоение в его повзрослевшую в те-
чение полутора часов душу. Повзрослевшую? Насколько? На века?
Груз познанного ошеломил малыша. Он был до смерти напуган тем, о чем
поведала своеобразным языком пирамида. "Демиург один", так кажется,"-
подумал он.
Теперь малыш знал то, о чем никто из его знакомых не мог даже помыс-
лить. От первых мыслей "шизика" Охо, пройдя вместе с ним весь исследова-
тельский, многолетний путь к оформлению научных и паранормальных идей,
поучаствовав вместе с ним в реализации большинства его желаний, столк-
нувшись с мало постижимой волей и принципами некоего Джонатана Пирса,
Фабио знал теперь и о том, от чего сгорел дом ученого.
Во всем этом шквале информации, никак не желавшей укладываться в ма-
ленькую голову Фабио, было еще что-то, что не давало ему покоя, что-то
главное. И уже вместе со стуком каблучков матери, направлявшейся к ка-
литке дома по освещенной фонарями улице, заставив свой мозг работать ак-
тивней в эти считанные секунды, малыш понял, что в его руках оказалась
волшебная палочка, о которой мама ему читала столько сказок.
Осознав эту ликующую мысль, он радостно кинулся навстречу матери.
- Что это с тобой, Фа? - ласково обняла сына женщина, прижимая его к
себе.
- Я тебя люблю, ма, - с любовью глядя в ее глаза, ответил малыш, - и
мне так хочется, чтобы у нас с тобой все было хорошо.
Мягко потрепав его по щеке, Лючия - так ее звали - улыбнулась немного
устало и сказала:
- Обязательно будет, сынок, обязательно. Идем, я тебя покормлю.
Пока мать гремела посудой, Фабио размышлял над своей тайной. Он ско-
рее чувствовал, чем понимал, что "Демиург" небезопасен. Образ сумасшед-
шего Охо стоял перед его глазами как оживший комикс. А вдруг и с мамой
случится тоже самое, если она узнает о приборе.
"Слава Богу, что со мной все обошлось, а ведь могло быть и хуже!" -
малыш поежился от воспоминаний.
- Ты что: мерзнешь? - Лючия подошла к сыну и потрогала губами лоб, -
температуры вроде нет.
- Конечно, нет, - подхватил малыш, - это так, нервы.
- Что? - изумленно замерла мать с кастрюлей в руках, - какие нервы в
твоем-то возрасте? Опять, небось, триллеров насмотрелся у Лео! - Фабио
предпочел молчать, позволяя матери развивать свою версию его повзросле-
ния.
Но вопросы так и распирали малыша, и он не удержался, спросив набитым
ртом:
- Ма, вот если бы к тебе в руки попала волшебная палочка, что бы ты
делала?
Лючия с улыбкой посмотрела на сына, радуясь его детской наивности, и
ответила:
- Откуда же ей взяться, этой палочке?
- Не-е, - прожевывая спагетти промычал малыш, - я серьезно: вот если
бы?
- Ну, если бы, - женщина, которой только исполнилось тридцать,
всерьез задумалась, а потом рассмеялась, - скажешь тоже - волшебная па-
лочка.
- А все-таки, - не унимался сын.
- Ну, попыталась бы вернуть твоего отца.
- А ты думаешь, это возможно? - поинтересовался малыш, перестав же-
вать.
- Так ты же говоришь о волшебной палочке, а она вроде как все может.
- Угу! Конечно, а чего бы ты еще хотела?
- Ой! Да что за глупые вопросы ты задаешь? Только душу травишь, - Лю-
чия немного рассердилась, поскольку вопрос сына всколыхнул самое больное
за последние годы: нет мужа, нет того, нет этого. Она встала и молча на-
чала убирать со стола.
- Ладно, извини меня, ма, - понял ее состояние Фабио.
- Ничего, ничего, иди спать, - голос матери был снова мягким и ласко-
вым, - мне еще гладить для Макфинли.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Фабио добрался до своей кровати и, свернувшись калачиком, начал ду-
мать.
ВТОРОЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
Кто я?
Я зависла над горным пейзажем, обрамляющем небольшую долину: в прош-
лом, будущем или теперь?
Невысокие скалы разбросаны, как выпавшие зубы невиданных великанов,
по лесистым склонам, скрывающихся за облаками вершин. В лесу буковые де-
ревья, а в долине кипарисы - вот и разберись, где же это место - в Гима-
лаях, Кордильерах или вовсе не на Земле.
Я спускаюсь ниже и попадаю в какой-то храм. Я знаю, что это храм, хо-
тя здесь никто не молится, а группа людей что-то обсуждает. Внезапно я
оказываюсь рядом с женщиной лет тридцати, черты лица которой словно из-
ваяны в гипсе и сливаюсь с ней.
Кто я?
В правой руке у меня жезл, в левой чаша, на плечах белый плащ с капю-
шоном, который покрывает мои черные волосы. Головы всех присутствующих
тоже покрыты, так положено.
Я не знаю этих людей, но женщина, которая теперь я, знает. Я могу
лишь наблюдать за происходящим, не вмешиваясь.
Женщина в гневе и заражает своей эмоцией меня. Люди, сидящие вокруг,
один за другим высказывают то, что нам не нравится.
- Они должны быть наказаны, - произносит капюшон, из под которого
твердо смотрят синие глаза и торчит окладистая, рыжеватая борода, -
сколько можно терпеть их распущенность и кровь? В свое время Моисей на-
казал евреев за меньшие прегрешения.
- И что же? - твердо, со сталью в голосе отвечаем мы, - разве страх
научит людей миру и любви? Может, именно поступок Моисея наложил на на-
роды богобоязнь, вместо того, чтобы привить им любовь к Богу!
- Любовь? - синий взгляд становится ироничным, - можно поговорить и
об этом. Например, о любви Христа.
- И чем же вас не устраивают высокие чувства Мирового Учителя? - мы
становимся колючими.
- Лично меня устраивают, - без тени смущения парирует борода, - но
есть мир, который воевал при Моисее, проповедовавшем богобоязнь, и про-
должает воевать после Христа, заповедавшего любовь. Это - факт, мало за-
висящий от меня.
- Вот и жаль! - вскидываемся мы. - Каждый сидящий здесь имеет опреде-
ленную миссию по отношению к народам Земли. Это означает, что народы
страдают, если кто-либо из нас не выполняет этих самых миссий. Так кого
же я должна наказывать: вас, расписывающихся в своей беспомощности или
народы, страдающие от вашей безответственности?
Откуда-то слева доносится мелодичное:
- Не стоит гневаться, сестра. Ведь и ты имеешь свою миссию, которую
сейчас отказываешься выполнять. В чем же ты обвиняешь нас?
Мы смотрим в темные глаза изумительно красивой женщины: у нее акку-
ратный прямой нос, тонкие ноздри, высокий лоб, прячущийся по капюшон и
идеальный, чувственный рот. Мы даже ощущаем запах фиалок, так она свежа,
но сейчас не время для симпатий, и мы произносим:
- Я могу исполнить свою миссию, но вы все знаете, что это - крайняя
мера, за которой только пропасть и разрушение. Не останется ничего, все
придется начинать заново. Вы этого хотите?
В храме повисает тишина, и мы молчим некоторое время, давая остальным
подумать, а затем заканчиваем:
- Прошу всех, кто согласен со мной, поднять руки.
Только три руки, включая мою, из двадцати четырех, подняты. Мы проиг-
рали, ибо здесь не бывает воздержавшихся. Ярость клокочет, грозя пере-
полнить чашу внутреннего терпения, но мы сдерживаемся, и быстро выходим
на улицу.
Нас догоняет невысокий мужчина в коричневой рясе. Он ниже нас по ран-
гу, но мы всегда прислушиваемся к нему, ибо он старше и качал нас еще в
люльке.
- Чего же ты ждала, дочь? Все было известно с самого начала. Ни у ко-
го из них, - его рука в широком рукаве указывает в сторону храма, - не
хватает мудрости, чтобы придать народам трансформирующий импульс, и поэ-
тому они предпочитают уничтожить их, чтобы начать заново делать тоже,
что уже умеют и выучили наизусть, но нам нужно нечто новое.
- Вот именно, - подхватываю я, - я чувствую тоже самое, но не могу
убедить их в этой правильности.
- Но не можешь же ты делать работу за них.
Мы умолкаем пораженные: такая мысль не приходила нам в голову. Опре-
деленный порядок в Иерархии Сознаний четко разграничивал полномочия и
функции ее членов, но встать над всем этим означало....
Видя мое замешательство, мужчина продолжает:
- Используй крайнюю меру, дочь. Обратись к Отцу, пусть он разрешит
твои сомнения.
Наши глаза вспыхивают надеждой, и мы быстро возвращаемся в храм, где
все еще сидит большая часть совета.
- Я решила воспользоваться своим правом апеллировать к Духовному От-
цу. Пусть Он решит наш спор, - и, не дожидаясь ответа, я выхожу снова,
начиная подниматься к одной из скал, маячащих впереди. Тропа, по которой
я иду, протоптана только мной. Никто не вправе ходить сюда, но я имею
право ходить по любым тропам в округе.
Кто же я?
Через час мы на месте и падаем в молитве на колени. Я ощущаю колос-
сальные потоки психической и нервной энергии, сконцентрированные в теле
женщины в белом плаще. Я впервые ощущаю разницу между нами. Я не выдер-
живаю напора неведомых мне сил. Вокруг все начинает гудеть, как в аэро-
динамической трубе.
На скале, у нас над головой появляется сияние, которое все усиливает-
ся по мере того, как увеличивается гул внутри нас. Долина начинает кру-
житься перед глазами, сознание затуманивается, и в тот миг, когда я слы-
шу голос, идущий откуда-то сверху, еще не разобрав ни слова, теряю соз-
нание....
ГЛАВА 2.
Малыш Фабио зевнул и сладко потянулся на кровати. Солнце все еще ка-
рабкалось по противоположным склонам гор, и в спальне было довольно сум-
рачно, но к этому в долине привыкли.
Вскочив с кровати, малыш побежал к реке, холодным потоком несущейся с
ближайшего ледника. Взрослые сделали здесь небольшой бассейн, отгорожен-
