ухаживал за мной. Его глаза холодны и пусты, но на лице гуляет блудливая
улыбка, как и у многих здесь. "Он не холоден и не горяч, но тепл", в нем
нет искры ни от Бога, ни от Сатаны. Но я-то знаю теперь, что наличие лю-
бой из искр - залог подлинной жизни, а не ее тени, и я отталкиваюсь изо
всех сил ногами от моего "ласкового" ухажера и пробкой вылетаю на по-
верхность, чтобы сделать глоток такого мерзкого и одновременно необходи-
мого воздуха.
Что-то изменилось вокруг, когда я прихожу в себя. Туман начал рассеи-
ваться, и я вновь бреду измученная и опустошенная, понимая, что назад
уже никогда не смогу вернуться. Напрягаю все силы, чтобы искать то неве-
домое, для которого теперь живу, и забыть то прошлое, которое вижу, буд-
то жизнь в мрачной норе без света и воздуха. Неопределенность поисков
тяготит меня и откалывает кусочки воли, порождая сомнения и вопросы: кто
я? куда?
Туман нехотя растаял, но солнца по-прежнему не видно. Тяжелые тучи
покрывают горизонт, но радость и надежда переполняют меня, когда я нако-
нец-то вижу берег. Я иду-плыву, натыкаясь постоянно на кого-то, но у них
там, под водой нет даже и половины тех сил, которые есть теперь у меня,
и они не могут противиться моему движению вперед.
Неожиданно я вижу чью-то голову на поверхности. Приближаюсь. Передо
мной раскосые глаза на желтоватом лице и слипшиеся черные волосы. До ме-
ня доносится голос:
- Пожар, что ли?
Сбитая с толку нелепым вопросом, я долго соображаю, но потом до меня
доходит его ирония, и я хриплю потрескавшимися губами:
- Хочу побыстрей добраться до берега.
- Зачем? - уже без прежней усмешки скрипит в ответ.
- Чтобы быть свободной, - изливаю я сокровенное.
- Свободной от чего? - снова раздается вопрос, который ставит меня в
тупик, и я несу околесицу:
- От общества, от прежней жизни...
- Так ведь это - эгоизм, - щурятся и без того узкие глаза.
- Почему? - удивляюсь я.
- Потому что ты бежишь от всего ради себя самой, забыв про остальных.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться назад, на остальных. Ог-
лядываться нельзя, это - проявление слабости и сомнений, это - зыбкий
путь между прошлым и будущим, на котором никто не застрахован от падений
в омут отработанных иллюзий. И я догадываюсь, почему встреченный мной
человек до сих пор не на берегу, но все же говорю:
- Почему я должна помнить про них, если они только и делают, что тя-
нут меня на дно?
- Хм! - голова восхищена моей глупостью, - так значит ты еще и слаба,
если не можешь удержаться на поверхности!
- Возможно, - задумчиво отвечаю я, - и именно поэтому хочу побыстрей
выбраться отсюда. Прощай! - кидаю я напоследок и собираюсь плыть дальше,
когда в моей голове неожиданно возникает вопрос, - а давно ты здесь сто-
ишь?
Глаз почти не видно:
- Эоны!
- Почему?
- Учусь держаться на поверхности, - после этих слов я чуть топором не
иду ко дну, но потом стремглав молочу руками по воде и через несколько
минут отказываюсь у кромки берега, вдалеке от застрявшего в развитии ки-
тайца. Но, Бог мой, Ведущий меня к Себе, здесь нет ничего, кроме зарос-
лей терновника, и насколько хватает глаз колючий, переплетенный кустар-
ник тянется вдоль всего берега.
Я уже стою лишь по щиколотки в иле, и как только моя нога касается
сухой земли, слышу три удара колокола. Может, я и не научилась еще пла-
вать, как следует, но стоять тысячелетиями по горло в болоте, как это
делает оставленный позади китаец, я не намерена. С другой стороны, глядя
на заросли, протянувшиеся передо мной, я понимаю, что нужно быть не сов-
сем в своем уме, чтобы сунуться вперед, но внутренний голос настаивает,
что другой дороги нет. Однако в тот миг, когда я делаю первый шаг в сот-
канную из ежовых иголок стену, меня останавливает громкий возглас:
- Стой!
Я вглядываюсь немного наискосок вперед и вижу невдалеке человека, ко-
торого сразу не заметила. Он, точнее она, поскольку это - женщина, стоит
среди зарослей, которые мне только предстоит штурмовать.
- Не ходи сюда! - говорит она, - это очень больно.
- Разве есть другой путь? - спрашиваю я.
- Не знаю, но здесь ты не пройдешь, - голос немолодой женщины звучит
совершенно уверенно, но в ее глазах я читаю страх и временный конец ее
собственному развитию, ибо она оглянулась, потеряв веру в правильность
пути.
- Почему вы в этом так уверены? - любопытствую я.
- Ты еще спрашиваешь, или у тебя нет глаз? - женщина почти возмущена
моей тупостью, - я уже не помню, когда вошла сюда - так давно это было!
а теперь не могу даже пошевелится. Мне очень больно.
Я смотрю на ее исцарапанное тело, превратившееся в "соляной столб",
потом в глаза, застывшие на ощущении болевого шока и забывшие обо всем
остальном, и говорю единственно возможное:
- Если хотите, можете идти за мной.
- Куда? - она почти кричит испуганно на меня, - туда? - рука еле ше-
велится в сторону ершащейся чащи, - ни за что! Да и какой смысл? Что
там, впереди? Ни ты, ни я этого не знаем. Так во имя чего мучить себя?
Внутри меня, однако, зреет мнение, что помучаться придется всерьез, и
я говорю:
- Нельзя же стоять здесь вечно.
- Не знаю, - упавшим голосом говорит она, - но я лучше подожду, и ты
можешь присоединиться ко мне.
Удивительно! И там, позади и здесь, на берегу каждый старается навя-
зать другому свою волю, свое решение, свой страх. Каждый стремится вов-
лечь в круг своего влияния как можно больше людей, оправдывая свою фило-
софию словами: "Если я пойду ко дну, то не один, и, значит, я уже прав в
своих поступках, если кто-то пошел вслед за мной!"
Я тоже эгоистична, предлагая женщине следовать за собой, но я не нас-
таиваю на этом и мне безразлично ее решение. Я могу лишь пожалеть ее за
слабость, но вот мой отказ вызывает в ней почти ярость. Как же: кто-то
хочет пройти дальше, чем она. И мне нечего сказать разгневанной на мое
упрямство женщине, когда я начинаю продираться сквозь заросли.
Колючки впиваются в мое тело, волосы и лицо, стараясь добраться до
глаз, но я сначала не замечаю боли, яростно настроившись на победу, од-
нако через несколько метров огромный, острый шип впивается в мое предп-
лечье, и я вскрикиваю. Теперь я стою вровень со своей недавней собесед-
ницей, и она торжествует при виде моей боли:
- Ну вот; что я говорила? Дальше ты все равно не пройдешь.
Интересно, что было бы со мной, если бы эта женщина не стояла здесь,
но сейчас я отталкиваюсь от ее эгоизма, как от необходимой сейчас точки
опоры, и, стиснув зубы, устремляюсь дальше. Вскоре полученный импульс
исчезает, и я обнаруживаю себя в море терновника исколотую и исцарапан-
ную иглами, кровавые ручейки стекают с меня здесь и там. Только теперь я
понимаю, что уже давно плачу от боли, а губы, кроме уколов, еще и поку-
саны моими собственными зубами.
Кроме того, я понимаю вдруг, что совершенно не знаю, сколько еще и
куда идти. До сих пор мне казалось, что я все время держусь перпендику-
ляра к болоту, но теперь я ни за что не могла бы за это поручиться. Ни-
каких ориентиров вокруг меня нет: ни солнца, ни гор, ничего, - только
безбрежное море непроходимых зарослей.
До меня доходит тщетность моего похода и ошибка, которую я совершила,
устремившись вперед с гневом, застилавшим глаза.
Теперь необходимо начать все сначала и уже самой, без опоры на чужой
эгоизм и мнение. В какой-то миг я даже начинаю сожалеть, что не осталась
с женщиной: настолько безвыходным кажется мне мое нынешнее положение. Но
я знаю, что на пути, который мной избран, позади дороги нет, там вообще
ничего нет: ни болота, ни китайца, ни женщины на берегу. Я не знаю, от-
куда мне это известно, - ведь оглядываться нельзя, но я уверена в этом.
И когда я это понимаю, мне становится безразлично, куда идти. Это
действительно все равно: важно движение само по себе, и не важно куда,
ибо удерживать в сознание некую иллюзорную, воображаемую, но всегда не-
реальную цель - напрасная трата сил, которых и так не достает, а кроме
того неизбежно приведет ко лжи, ибо истинной цели не знает никто, а если
бы знал, то и ходить ни к чему. И я отдаюсь Тому, Кто Способен Вести Ме-
ня Вперед И Сейчас, Когда Я Сама Уже Ничего Не Могу Понять.
Я делаю шаг и ... оказываюсь посреди безбрежной пустыни желтого пес-
ка.
Колокол бьет четыре раза.
Будто огни рампы вспыхивает палящее солнце, и я знаю, что на всем ос-
тавшемся пути не встречу больше ни одного человека, ибо достигла проме-
жутка, где каждый выбирает дорогу сам, без помощи и наставлений сзади,
сбоку или свыше, и никакой другой точки опоры, кроме той, что внутри,
здесь не отыщется. Мой взор погружается в глубину собственных мыслей и
чувств, в поисках необходимых резервов.
Вовне - пустыня, внутри - Вселенная, и в Ней отныне источник всех мо-
их достижений. Я начинаю двигаться, но с таким же успехом можно было бы
сидеть и представлять себе, что идешь. Реальность и образы здесь равно-
велики, и я теку по границе этих иллюзий, которые вовне и во мне.
Все прошедшее стирается в песок под ногами. Он тоже течет струйками,
как и прошлое, когда моя нога оставляет на нем недолговечный след. Здесь
нет и быть не может караванных дорог и путеводных нитей, лишь глубоко во
мне мигает, вспыхивает и захлебывается далекий маяк. Иду к нему.
Границы продолжают таять как миражи. Исчезает время, исчезает ощуще-
ние пространства и так до тех пор, пока я становлюсь самой этой пусты-
ней, безвременно лежащей под лучами вечно существующего солнца. Не оста-
ется ничего, кроме все разгорающегося маяка, к которому я волочу свои
позабытые ноги.
И в тот миг, когда маяк превратился в негаснущее светило, загородив
собой весь и без того раскаленный небосвод вместе с затерявшимся во
внутреннем сиянье кружочком солнца, и я, находясь в состоянии сверкающе-
го, искрящегося гипноза перед этим некогда (когда?) бывшим маяком, наме-
реваюсь кинуться в его плазменное жерло, ибо мне нужно хоть куда-то ки-
нуться, до меня доносятся удары колокола, отсчитывая пять склянок.
В затуманенном сознании вырисовываются очертания горы, вершина кото-
рой мне не видна, и я, неведомо как, сохранившейся частью сознания, со-
ображаю, что, по-видимому, просто не могу остановиться, и буду идти, и
идти до тех пор, пока есть хоть сколько-то сил, величину которых измеря-
ет кто-то другой, но точно не я. Поначалу мне даже кажется, что я по-
прежнему в пустыне, а гора - ее мираж, но вскоре понимаю, что действи-
тельно ползу вверх по склону, и даже прошла лесной массив и альпийские
луга, а теперь ползком преодолеваю скалистую полосу, приближаясь к лед-
нику.
Во мне не остается ничего из прошлого, но оно со мной, оно - часть
меня, однако, я не помню и не вспоминаю его, в этом нет нужды. Более то-
го: это опасно. Стоит только вспомнить свои страхи и сомнения, свою сла-
бость и бессознательность эмоций, как я полечу кувырком к тому сучку, за
который зацепилась моя память, и вряд ли сумею вернуться сюда. Здесь,
сейчас я сжатый кулак, сконцентрированный комок воли и чистого потока
сил. Никакой раздвоенности сознания, никаких сомнений или соперничающих
мыслей и чувств, только обостренное состояние высших органов чувств и
потоки чистейшей любви без примеси эгоизма овевают меня вместе со стре-
мительным горным ветром. Я начинаю улыбаться своей легкости.
Чистота! - вот имя-девиз этого места.
Свои привязанности и страхи я утопила в болоте, мои боли вырвал с
корнями терновник, мой эгоизм расплавился в пустыне, и теперь я налегке
поднимаюсь ... уже неважно куда. Я чиста, и само это состояние - награда
за мою боль.
Я ускоряю шаги, силы прибывают, прыгаю с камня на камень, опережая
горных коз. Они удивленно отстают, а я окунаюсь в снежное море, утопая в
нем по пояс, но мне известно, что вершина близка, и когда неожиданно
