родов, которые разграбят то, что останется от нас.
- Все это мне известно, в чем проблема? - Император нервничал, когда
его держали за недоумка, пытаясь исподволь подготовить к какому-то реше-
нию, причем делали это, заставляя заранее соглашаться с тем, что гово-
рят. Вот и сейчас ему дважды пришлось сказать "да", прежде чем жрец со-
изволил рассказать о цели своего визита.
- Дело в том, что мы рассчитывали на Ветра Небес, как и было условле-
но с тобой.
- Что же произошло? Он не хочет?
- Нет-нет. Его согласие уже есть, но возник другой вопрос.
- Говори же, наконец!
- Он отбил трех пленников-атлантов из числа предрешенных жертв.
- Зачем же он это сделал?
- Говорит, что девушка, которая была среди них, избрана для написания
шедевра.
- А еще двое?
- Отец и брат девушки. Ветер не захотел, чтобы они ушли с Земли, а
она осталась.
Император молчал. Он любил художника, и не только потому, что тот хо-
рошо рисовал. Было в его подданном то неведомое, то новое, что вселяло в
Императора надежду. И зиждилась она на том, что Ветер как раз тот чело-
век, что покажет ему выход из клинической смерти, в которой оказалось
человечество. Да и то сказать: художник часто видел многое, чего ни Им-
ператор, ни его приближенные не замечали.
Закон един для всех. И уже в который раз Ветер шел против него, а
жрецам, которым художник часто становился поперек дороги из-за особых
отношений с Императором, только подавай подобные ошибки. Что же делать?
- Послушай, Повелитель Ангелов, я давно хотел спросить тебя...
- Да, мой Император.
- Скажи мне, куда девается кровь людей, которых вы отправляете к Дэ-
вам?
От неожиданности Главный Жрец прикусил язык. Он знал, что перед ним
умный человек, но вот так перейти к атаке - этого он не ждал. Вопрос был
настолько прямым, что почти лишил его возможности вернуться к той теме,
с которой он пришел на аудиенцию.
- А почему мой Повелитель думает, что она куда-то девается, кроме как
в землю? - Это была ложь без оглядки. Жрец был не вправе раскрывать не-
которые тайны даже Императору. А тайна крови была особой. Она существо-
вала со времен первочеловека. Как же он вот так, сразу, скажет об этом
непосвященному. Приходилось врать, хотя все зависело от того, что знает
этот непосвященный.
- Птица принесла мне весть, - хитро прищурился Последний Император, -
что под цехами есть специальные резервуары, куда поступает кровь после
ритуала.
- Конечно, есть, - нашелся Повелитель Ангелов, - это не секрет. Мы
собираем ее там и используем в научных и медицинских целях.
- Вот как? - Император тяжело посмотрел на жреца, и тот понял, что до
сканирования его мыслей осталось небольшое усилие со стороны венценосно-
го собеседника, а мериться с ним волей ему не очень хотелось. Надо было
что-то предпринимать.
- Большую часть крови мы используем многократно в ритуалах.
- Но ведь ее много, к тому же она быстро сворачивается, - не ослабе-
вало давление.
- Мы способны поддерживать ее текучесть годами, мой Повелитель.
Император задумался. Копать глубже не было смысла. Жрец ничего не
скажет. Устраивать поединок воли нецелесообразно, тем более что закон
разрешал читать мысли только у преступников или у подозреваемых. Своего
он добился: Повелитель Ангелов уже не будет столь настойчив в отношении
Ветра, он и так сидел как на иголках, надеясь побыстрее унести ноги.
- Хорошо, ты убедил меня. У тебя еще есть вопросы?
- Нет, Твоя Венценосность.
- Тогда ступай.
Жрец поднялся, и когда он уже выходил из беседки, Император сделал
последний ход:
- Пусть Ветер пишет свой шедевр, и, если он действительно окажется
таким, я подарю ему этих пленных.
Жрец, прощаясь, поднял руку и, дождавшись ответного жеста, ушел.
Император снова посмотрел в даль океана. Его мысли вернулись к вра-
гам, прятавшимся где-то там, за горизонтом, к врагам таким же последним,
как и он сам. Но были ли они врагами? Ведь и они знают о завершении Цик-
ла времен, и у них организован Исход. Неужели нет другого пути, как на-
чинать всю историю человечества заново? Неужели же их цивилизации сами
загнали себя в угол, и нет дороги к миру и развитию?
Тупая игла снова пронзила сердце. Император задержал дыхание, давая
боли утихнуть. Кровь кинулась к вискам, болезненно отдаваясь в затылке.
Розовая пелена накатилась на глаза.
Кровь. Всюду кровь. И жрец чего-то недоговаривал. Что-то было в риту-
алах, не до конца понятное ему, Последнему Императору Легенды.
7.
Меня прошиб холодный пот. Я задыхался. В сердце засела тупая игла.
Набрав полные легкие воздуха, я задержал вдох, потом трижды резко выдох-
нул и задержал вдох. Боль рассасывалась.
Непривычный уличный шум заставил меня оглядеться. Ну да, Василиса. Я
у нее. Вытащил часы из-под подушки. Двенадцать.
Хорош, нечего сказать. Так, конечно, можно жить, и вряд ли эти, на
танках, найдут меня здесь, но... я ведь не один в этом мире. Есть еще
Василиса, которой мое новое место дислокации может не понравиться, и
еще, еще был Костя, которому я обещал кое-что, неживому уже, но обещал.
Я поднялся. Пульс гулко отдавался в ушах. Что за наваждение с этими
снами? Даже в кино ходить не надо. Спи себе и смотри, если бы не здо-
ровье. Уж очень выматывали меня эти сны, будто я и не спал совсем, а
становился поочередно то Императором, то Ветром Небес. Иногда возникало
ощущение, что само сознание, то, к которому я привык, перестает сущест-
вовать, а на смену ему приходит неосознанное знание - бред, короче, - и
я чудом удерживаюсь на ногах, едва не падая в обморок. Голове от этого
лучше не становилось.
Я прислушался. В квартире тишина. Хозяйка, видимо, еще спит. Стараясь
не шуметь, надел джинсы и рубашку, достал из сумки всякую чепуху для
бритья и зубов и прокрался в ванную комнату. За полчаса привел свою фи-
зиономию в порядок и даже принял душ. Голова и сердце улеглись. Слава
Богу! А то я уж подумал, что старею. Не было ведь со мной такого раньше.
Здоровый был как бык. А тут - сердце болит, кровь носом идет, надо же!
Я вернулся в комнату, уселся в кресло и пододвинул к себе телефон,
стоящий на тумбочке. Потом снова встал и достал из сумки мобильный. Лю-
бой номер из тех, по которым я мог звонить, наверняка отслеживался. Если
так, то один звонок с городского номера обнаружил бы мое местонахожде-
ние. А мне это зачем? Прослушивать могли и мобильный, но чтобы засечь
его координаты, нужна была аппаратура посложнее, а я надеялся, что до
массовой облавы на меня дело еще не дошло.
- Алло. Валя, привет.
- Лешка, ты где? Тут тебя человек двести ищут с самой ночи. Что слу-
чилось?
- Потом расскажу. Скажи шефу, что я попал в интересное положение,
и...
- Ты не беременный?
- Да, шестой месяц пошел, и у меня декрет без содержания.
- Подожди, а программа как же?
- Валечка, не сейчас. Все очень сложно. Вопрос жизни и смерти.
- Хоть бы намекнул.
- Не могу. Пока.
Набираю еще один номер и нажимаю "отбой". Нет, этот звонок правильнее
делать с городского: если мобильник слушают, то узнают место и время
встречи, а тот телефон, куда я собирался звонить, не должны были прослу-
шивать мои новые "друзья". По крайней мере, надежда такая была. Звоню.
Прежде чем абонент на той стороне назвал свою фамилию, что он делал
всегда, тараторю полуженским голосом:
- Машенька, сегодня в пять подвезут кофе и мешок сахара. Принимай.
Возникает пауза, после которой в меня летит раздраженное:
- Гражданка, вы куда звоните?
А мне большего и не надо.
- Ой, извините, - гундосю я и кладу трубку.
Теперь, если у Самоцветова есть голова на плечах, он вспомнит, как
рассказывал мне обо всяких шпионских штучках и, в частности, произносил
именно эту фразу со значением, что, мол, встреча назначена в известном
обоим лицам кафе в восемнадцать часов, поскольку я упомянул один мешок
сахара, который прибавлялся к названному времени. Вот такая у них там, в
ФСБ, арифметика - мешки с часами складывают. В школе за это двойку бы
поставили. И законно!
Я подошел к окну и постоял там несколько минут, глядя, как малыши во-
зятся около песочницы. Да, в детство впасть хорошо, но не сейчас.
Делать было совершенно нечего. Информации со вчерашнего дня так и не
прибавилось, а совершать броуновское движение, конгруэнтно самоубийству.
Во, какой оборотец ввернул, люблю всякие там исподвыподверты, не зря же
я репортер.
Потянул с книжной полки "Историю Древнего Египта". Не успел открыть,
откуда-то из середины выпала фотография. Только нагнулся, а пальцы уже
дрожали, и тупая игла вернулась на свое место. Где-то на юге в окружении
туй и каштанов, радостные и счастливые, стояли в обнимку Василиса и...
Костя.
Пришлось срочно садиться. В глазах потемнело, снова перестало хватать
воздуха. Пробки в голове выбило по случаю короткого замыкания. Вдалеке
проплыла мысль о том, что психиатр мне уже не поможет. Комната закружи-
лась перед глазами, покрываясь розовыми обоями. Я почувствовал, что меня
бьет крупный озноб, и настоящая истерика накатывает изнутри. Впервые я
испытал ощущение глобального, внешнего контроля над собой и почувствовал
себя никчемным и маленьким в этом мире, где какая-то сила делает все,
как надо ей. Ей, а не мне!
Иначе чем объяснить то, что происходит в течение этих суток. Господи,
одних только суток, даже меньше. Костино письмо, сны наяву, танки, Васи-
лиса и вот теперь эта фотография. Я застонал, давая вырваться наружу
гнетущему чувству безысходности. Стало немного легче дышать.
В голове не задерживалось вообще ничего. У меня уже было такое, когда
внезапно погиб близкий мне человек - младшая сестра. Одиночество и пус-
тота! Осознание мировой несправедливости! Наверное, так человек защищает
свои нервы от стрессов или они сами реагируют подобным образом на то,
чего не могут переварить.
Не спеша я поднялся с кресла и пошел в соседнюю комнату. Негромко
постучал - тишина. Открыл и вошел - Василисы здесь не было.
Еще один сюрприз. Где же она? Я вспомнил холодок в ее глазах на поро-
ге подъезда и потом уже здесь, когда рассказал о Косте. Ну и ну! Что же
она подумала обо мне? Вряд ли отнесла нашу встречу к случайной, когда
поняла, кто перед ней. А поняла почти сразу. Ведь из фотографии ясно бы-
ло, что они с Костей любили друг друга, а значит, не могла она не видеть
наших репортажей. И не узнать меня не могла. И прогнать не могла. Дума-
ла, что неспроста я к ней пожаловал. Боялась и ждала, пыталась понять,
чего мне от нее надо. А потом не выдержала и сбежала, чтобы не испыты-
вать судьбу.
Я вздохнул. Вот бред! И придумать-то такое трудно. Снова вспомнил о
мистической силе. Чего ей надо, силе этой? Я понимал, что все знания,
полученные мной от общества - воспитание, учебники, работа, смысл жизни,
наконец, - подверглись жесточайшей проверке. Вещи до сих пор понятные и
очевидные вдруг перестали быть такими. И я уже ступил на тонкую линию,
за которой вопросов было больше, чем ответов.
Разобравшись, что не готов еще к подобному переходу, я просто решил,
что эта мистическая сила не получит от меня желаемого, если я сейчас же
чего-нибудь не съем.
Зашел на кухню и сразу увидел записку на столе:
"Алексей, я не понимаю, что вам от меня нужно. Раз вы здесь, то знае-
те, что мы с Костей любили друг друга, а расстались уже больше года на-
зад. Поэтому я не сразу вас вспомнила. Я знала о его смерти, хотя и не
знала подробностей.
Непонятно, чего вы хотите от меня. У меня нет ни информации, ни его
вещей, ничего. Но вы все равно не поверите мне. Поэтому я исчезну.
Странно, но мне казалось, что вы друзья, и ваш рассказ вроде бы подтвер-
дил это. Однако сами вы не стали бы меня искать. Кто-то вам поручил это,
кто-то, кто знал о наших с Костей отношениях. И поэтому я вам не верю.
