игрушечной лодочкой на конце палки, она билась и качалась то в одну, то в
другую сторону на море, по которому плыла. А на такой высоте каждое слабое
движение кренившейся палубы превращалось в рывок, в бешеную резкую
качку...
Казалось, я смотрел целую вечность - или почти вечность, а потом мне
удалось отвести глаза в сторону - к этим загадочным холмам. На фоне слегка
покачивавшихся верхушек деревьев качка была менее заметна, и стал
двигаться ей в такт. Через некоторое время я уже был в состоянии обратить
мои мысли к работе, на которой я, похоже, теперь застрял, и рискнуть
осторожно оглядеть темнеющий горизонт. Я увидел все то же, что мы видели с
тех пор, как покинули Миссисипи: солнце, рассерженно-яркое в закате, а под
ним - ничего нового. Никаких других кораблей; никаких перемен в нашем
везении.
Я беспокойно заерзал на своем продуваемом ветром насесте. "Посмотри
своими проклятыми телячьими глазами", - сказал Ле Стриж, и, в конце
концов, я этим и занялся. Конечно, это просто совпадение. Лучше бы это
было совпадением, черт возьми. Но здесь нельзя было быть уверенным НИ В
ЧЕМ.
Например, в том, что именно я должен был выискивать. Нечто, способное
переплюнуть малоприятные способы Ле Стрижа видеть разные вещи, должно быть
также в состоянии сыграть злую шутку с моей обычной парой глаз. Разве что
оно имеет силу только над колдовством, а не над реальностью. Однако, чтобы
спрятать что-либо среди этих заросших холмов, большой магии не
потребуется. В течение долгих часов мы не видели никаких признаков жизни,
кроме птиц и гигантских бабочек - вспышек яркого цвета на зеленом фоне, да
время от времени - белой струйки дыма, поднимавшейся с дальней просеки или
группы крытых листьями крыш. Мы причаливали у нескольких таких прибрежных
поселений. Подплывали ближе и спрашивали рыбаков, плывших в лодках,
посылали людей на берег спросить у деревенских жителей - всегда одно и то
же: "Un grand navire noir aux trois mats, orne aux lanternes comme des
cranes grotesques, on l'a vu, hein? Ils viennent d'enlever une filette..."
[Большой черный корабль с тремя мачтами, украшен фонарями в виде
причудливых черепов - вы такого не видали? Они недавно похитили девушку...
- (франц.)]
И всегда между нами падала пелена. Большей частью это были обычные
крестьяне, очень просто одетые, больше походившие на африканцев, чем на
выходцев из Вест-Индии, с какими мне приходилось встречаться. Но у всех,
кроме самых юных, был особый вид преждевременно повзрослевших людей, какой
бывает при тяжелой работе и плохом питании. Их лица, молодые и старые,
были с выступающими скулами, сильно изрезанные морщинами, к таким хорошо
пристает непроницаемое выражение; а их опущенные глаза ничего не выдавали.
Даже дети, которые должны бы, казалось, быть веселыми и счастливыми,
впадали в молчание и только чертили пальцами ног в пыли, когда мы с ними
заговаривали; никакие уговоры и посулы в мире не могли их тронуть. Нельзя
было упрекать их за это: прошел слух, что где-то что-то затевается, а у
них не было оснований доверять нам больше, чем Волкам. В одном-двух
местах, увидев, что мы высаживаемся на берег, местные жители с криками
бросились в джунгли. Еще в одном месте кто-то выстрелил в нас и зацепил
одного из матросов. Правда, слегка: это был грубый выстрел наугад,
сделанный больше со страху, чем по злобе. В этом тенистом сплетении ветвей
не было даже смысла искать стрелявшего. Мы оставили их в покое и снова
стали полагаться только на собственные глаза.
Теперь это были мои глаза, скользившие из стороны в сторону над
землей, морем и небом - бледными и пустыми.
Мы обогнули какой-то мыс и пересекли еще одну пустую бухту; здесь не
было ни деревень, ни дыма, ничего, кроме деревьев, подходивших к самой
воде. Впереди же, за дальним мысом солнце казалось сверкающим медным
куполом, тонущим в море, а облака - плюмажем взрывающейся пены. Мне пришла
в голову мысль об Атлантиде: может, она тоже была где-то здесь? Похоже,
здесь, в тенях было все. Сам корабль был частью тени, бродившей за
пределами Сердцевины, - а я? Я приплыл на нем к востоку от восхода солнца;
к добру или к худу, но я был его частью. Я стал смотреть на вещи другими
глазами. Так где же теперь было мое место? Пылающий закат отчетливо
выделил очертания мыса впереди, бахрома его деревьев сгибалась и качалась
в этом насмешливом душном бризе.
Только вот некоторые из них не сгибались и не раскачивались. Только
чуть покачивались, жесткие, безлиственные. Один... два...
Мы были совсем недалеко от места. Я собрался с духом, набрал побольше
воздуху в легкие, наклонился вниз и закричал, но все было бесполезно. У
меня не было выучки, как надо орать: ветер унес мои слова. К тому же, если
кричать еще громче, могут услышать где-нибудь еще, и кое-кто может
получить дополнительную минуту для того, чтобы выкатить свои огромные
пушки. Быстро, стараясь делать пальцами четкие движения, я отстегнул пояс
и проскользнул вниз через открытый люк - у него было очень подходящее
название: "ловушка для салаги"; затем - снова на ванты. Это было совсем
как в скалолазании: самое трудное - это спуск. Во всяком случае, так,
чтобы при этом остаться целым. У меня тряслись ноги; я спускался слишком
медленно. В отчаянии я оглянулся и прямо под собой увидел одну из задних
опор, крепивших мачту - толстый трос, натянутый, как фортепьянная струна и
круто спускавшийся к поручням. Иметь бы еще оборудование для спуска... но
у меня его не было. Плохо дело.
Заправив меч получше назад, я протянул руку и обхватил канат сначала
рукой, потом ногой, по-обезьяньи. Затем перебросил свое тело через него.
Скользить вниз нужно было, перебирая руками, но я не успел. Я уже
спускался вниз, и даже слишком быстро - трос стал скользким в моих потных
ладонях. Я цеплялся, как настоящая обезьяна за палку, подвывая и вонзая
подошвы башмаков в трос вместо тормозов. Они так сильно врезались в
шероховатые завитки, что чуть не сбросили меня совсем; но все-таки
задерживали мой полет. Я прибыл на палубу позеленевший, ловя ртом воздух,
вся рука у меня была в алых следах от троса - тем не менее, я явился
вовремя, чтобы, задыхаясь, отдать рапорт.
Мое сообщение немедленно вызвало приступ бурной деятельности на
корабле, однако совершенно бесшумной. Одного произнесенного свистящим
шепотом приказа Пирса (причем эффект был тот же, как и от крика) было
достаточно, чтобы вся команда помчалась брасопить реи. Шлепанье их ног по
палубе было чуть ли не самым громким звуком, производимым людьми на
палубе. Рукой в расшитой перчатке, которые он упорно продолжал носить даже
в эту жару. Пирс прочертил резкую линию в воздухе - справа налево.
Помощник поднял в ответ трость; раздался громкий скрип и грохот: открылись
порты левого борта и выкатились пушки, вот и все. Мы были готовы,
насколько это было возможно. В молчании, затаив дыхание, мы подпрыгивали и
ныряли в бурном море, приближаясь к нужному месту.
Постепенно показался наветренный берег мыса, такой же крутой и
заросший деревьями, как все остальные, окутанный еще более глубоким
звездным светом. Отсюда солнца не было видно, свет исходил только с
закатного неба, отражаясь в водах уединенной бухты. А там, в бухте,
повернутый в сторону берега, лениво паря в облаках, отражавшихся в
спокойной, как стекло, воде, без сомнения, виднелся силуэт "Сарацина".
Пальники перестали вращаться. Канониры держали их над отверстиями,
готовые еще раз обстрелять корабль Волков ужасающим продольным огнем. Если
Клэр удалось пережить наш прошлый бортовой залп, сможет ли она пережить и
этот? Помощник беспокойно поглядывал на квартердек; мы все еще скользили
мимо, через бухту. Идеальный момент для залпа был уже упущен. Но Пирс
стоял молча, постукивая пальцами по подбородку, а Джип тихонько
насвистывал сквозь зубы. Вот стояла наша законная добыча, его порты были
закрыты, паруса убраны, он был мирно поставлен на мертвый якорь, и нигде
ни одного огня, никаких других признаков жизни. А как же такое было
возможно?
- Носом и кормой, видите? - вдруг прошептал Пирс. Почему он спрашивал
меня? - Он пришвартован носом и кормой. Если бы только носом, он мог бы
мгновенно сделать поворот оверштаг, верно? И таким образом привести в
действие пушки. А так он не может. Кровь Господня! Игра стоит свеч!
Подойдем и посмотрим на него.
Он снова сделал жест. Джип крутанул руль, и в том же
сверхъестественном молчании матросы кинулись к фалам и стали травить,
напрягая силы в едином свистящем дыхании. Даже боцман и его помощники
свели свои ритуальные проклятия к нескольким хриплым восклицаниям шепотом,
а помощник стоял, задавая ритм постукиванием трости о ладонь. Паруса
повернулись, палуба нырнула; напряженная, притихшая "Непокорная"
развернулась и встала носом к берегу.
Пирс не сводил глаз с черного корабля. Его короткий кивок помощнику
отправил поток матросов на ванты и нок-реи, причем они действовали с
небрежной легкостью, от которой мне сделалось несколько тошно. Они
безупречно контролировали свои движения; почти без единого слова паруса
были убраны, и "Непокорная" замедлила ход до ровного скольжения. При этом
мне вспомнилось, сколько же лет, на самом деле, было людям, за которыми я
наблюдал. Все эти опасные, сложные эволюции они проделывали так же легко,
так же автоматически, как и дышали. Пожалуй, они могли бы пойти и убрать
паруса даже во сне; собственно, почему бы и нет? Они, во всяком случае,
некоторые из них, проделывали это в течение трех-четырех сроков жизни. Или
больше.
Неожиданно Пирс снова поднял перчатки, секунду-другую держал их
высоко над головой, потом резко опустил руку. Пал шпиля был сброшен, и
якорь был спущен почти без единого всплеска, почти не потревожив тихих
вод, а где-то через секунду "Непокорная" мягко остановилась. Я вытаращил
глаза. Все рассчитав за какие-то две секунды, Пирс сумел поставить нас
аккуратно под идеальным углом к черному торговому судну. Здесь мало какие
из ее пушек могли нас настигнуть, зато, случись такая необходимость, мы
могли разнести их корму бортовым залпом. Сам Пирс считал это делом само
собой разумеющимся: как только якорь коснулся воды, он отвернулся и
шепотом выдал серию приказов. Джип уже был внизу, на главной палубе,
собирая абордажную группу. Я уже собирался присоединиться к ним, как вдруг
появилась Молл, таща за собой Стрижа, у которого был явно больной вид. На
меня она даже не взглянула.
- Ну, колдун? - прогрохотал Пирс.
Стриж огрызнулся на него. Вид у старика и впрямь был измученный. Он
издал скрежещущий кашель, сочно сплюнул на чистую палубу Пирса и начертил
пальцем ноги сложную фигуру в слюне. Посмотрел, как она уляжется и
вздохнул:
- Я мало что могу вам сказать. Над кораблем по-прежнему висит облако.
Но если она не на борту... - Он кивнул в сторону острова: - Попытайтесь
там.
- Какая великолепная догадка! - отрезал я. - Ты же считаешься таким
могущественным колдуном, и это все, что ты можешь мне сказать?
- Я выдохся! - пробормотал Стриж. Затем с отвращением принюхался к
густым влажным ароматам, доносившимся с земли. - И как могу я достичь
большего в этом месте? Мое место на Севере. Мне подавайте морозный ночной
воздух, что пахнет смолой и резким дымом от дров. Отвезите меня назад к
соснам Брокена, где встречаются темные силы...
- Ну, в последнее время ты там бывать не мог, - сообщил ему я. - Там
