затряс и никак не желал отпускать - ужас одержимости, чего-то, скрытого в
теле, как в оболочке, чьего-то другого, чуждого разума, проглядывавшего из
глаз, ему не принадлежавших, как разрисованные обрывки на пустом
облупившемся доме. Доме с привидениями. Привидение в машине; но не то
привидение, и не те руки им управляют...
- Да, - сказала Молл, когда я позволил себе обронить несколько слов о
том, что я чувствовал. Она брызгала коричневатой водой в свои
разгоряченные щеки. - Это так. Одержимость - это самая могучая вещь в
любой магии, в добро или во зло. Будь то заклинание Финляндии или ОБЕЙЯ
Бермуд, либо просто чернокнижие, но дух в теле не принадлежит ему, и это
ужасно - столь неестественное смешение, выпускающее на свободу великие
силы. И коль скоро злым заклинанием дух закрепляется в чуждом теле, что ж,
тогда он может ходить среди людей неузнанным и обратить эти силы во всякое
зло. Что до этих существ, то Стриж едва ли решится выпустить их из виду. И
все же они несовершенны: одно - животное, другое - живой труп, и ни один
из них не может долго прожить среди людей, чтобы его не разгадали. А лишь
разгадают - тут есть быстрое и верное средство от них избавиться. Так
бойся их, да, но не придавай им большого значения, они не причинят тебе
вреда.
Как мне было объяснить, что вовсе не их я боялся? Это была просто
сама мысль - так некоторые люди боятся пауков, кошек, скрежета ножа по
тарелке, просто абстрактных ужасов. Меня это пугало безотносительно к
тому, имело это ко мне отношение или нет, пугало само ужасное сознание
полной уязвимости. И мысль, что это могло... или с Клэр... Это было почти
что выше моих сил. А фобии тоже принимают живые формы за пределами
Сердцевины? Спрашивать я не мог. Я просто поблагодарил Молл; и когда Джип
подал сигнал, я пошел.
Здесь, выше водопада деревья снова менялись, становились все выше и
толще; сначала какие-то карликовые сосны, ароматные эвкалипты, а затем
высокие огпеа - гаитянские вязы и пахучие кедры. В их тени идти было
легче, но полумрак заставлял меня настораживаться.
Джип, похоже, тоже это почувствовал:
- Теперь уже, должно быть, совсем близко к замку, - пробормотал он,
избегая встречаться со мной взглядом.
- Правильно! И к тому времени они уже будут там, правда? И что они
будут делать с...
- Проклятие, Стив, я не знаю. Послушай, что бы они там ни делали, эти
их церемонии - они ведь всегда проводятся ночью, верно? А мы придем туда
до того.
Только-только Джип не сказал этого вслух, но слова повисли в воздухе,
как пылинки в солнечных лучах, косо стоявших между стволами. Теперь лучи
стелились низко, и с запада набегали темные тучи. У нас было мало времени,
а я еще даже не видел проклятого замка.
Во всяком случае, так я думал. Но оказалось, что я уже некоторое
время смотрел на него. На этом крутом склоне само поместье было скрыто
стеной самой дальней террасы, так сильно заросшей, что, если смотреть
снизу, она смешивалась с качавшейся позади зеленью. Мы продрались сквозь
ненастоящему гнусную чащу шипастого сизаля, и замок неожиданно появился
перед нами. Прямо перед нами были стены террасы, возвышался фасад замка,
он появился так неожиданно, что мы стали как вкопанные и столкнулись друг
с другом, как провинившиеся дети. Руки сжались, прозвучали невнятные
приглушенные проклятия. Прохладный бриз коснулся наших лиц. Наступившее
молчание было опустошающим. Если когда-либо где-то и устраивались засады,
то именно здесь.
Мы могли теперь ясно видеть замок, высокий и непреклонный под быстро
накатывавшими темными тучами. Зрелище нисколько не ободряло; замок
выглядел так, словно ОН мог нас видеть. В этих высоких окнах с поднятыми
вверх архитравами, похожими на дьявольские брови, было что-то безглазое,
разверстое, и казалось, что темнота за ними - это не просто пустота, но
находится в каком-то маслянистом движении. От этого у замка был не менее
покинутый вид. Тропики не слишком добры к трудам людей. Наружная
штукатурка была вся в пятнах и крошилась, камень раскололся у основания и
износился под дождем, зловещие амбразуры рушились, а жестокие завитушки на
внутренних стенах наполовину лишились зубцов от ржавчины. Балконы из
литого чугуна провисли, как чахлые усы; с полуоторванных петель свисали
обломки ставень, а с крыши в дюжине мест осыпалась штукатурка и зияли
дыры. Не было ни звука, ни признака жизни.
То есть до тех пор, пока что-то не застучало. Воздух прорезал
медленный, полный муки скрип и перешел в быструю дребезжащую дробь. В этом
месте, под накатывавшимися черными тучами это был кошмарный звук. Меня он
навел на мысль о каком-то призрачном галеоне, качавшемся на якоре над
рябью верхушек деревьев, или о костях, танцующих на избитой ветрами
виселице.
Молл, замыкавшая наше шествие, разбила чары:
- Дураки! Кретины! Что это еще может быть, как не тростник?
Так оно и оказалось: огромные заросли желто-зеленого тростника
деревянно покачивались на ветру на самом верху стены, и их стебельки
сталкивались в музыкальном перезвоне. Но нервный смех замер у нас в горле,
ибо за зарослью, на самом верху террасы, стояло зловещее видение. То
самое, которое я, по крайней мере, видел раньше - пугало с кладбища Вье
Карре, но гораздо выше, черное и застывшее, как облетевшее дерево перед
надвигающимся штормом. Его сюртук с высоким воротником свисал с
перекрещенных перекладин-плеч на высоте моей головы, его потертая шляпа
наклонилась вперед, словно оно было погружено в свои мысли среди сухого
стучащего тростника.
- Барон следит за своим костяным двором! - ядовито сказал Джип. Но
пока он говорил, ветер, казалось, подхватил шляпу, потому что она
перекатилась на плечо и поднялась, словно глядя на море. Все как один, мы
пригнулись и проползли мимо, как мыши под пристальным взглядом наблюдающей
совы. Если хотите, можете назвать нас сумасшедшими.
У основания стены мы обнаружили ворота с массивными колоннами по
бокам; сами створки, когда-то затворявшие их, исчезли, дверные петли
проржавели на корню. Витиеватая резная перемычка - там был изображен
религиозный сюжет - похоже на Св.Петра перед рассветом - лежала на боку,
разбитая на куски и наполовину похороненная в земле. За ней длинная узкая
лестница вела на террасу; ее балюстрада заросла и была в руинах, ступеньки
- все в трещинах и покосились, но, кажется, это был единственный путь
наверх. Быстро, пригнувшись, мы проскочили через ворота, нервно поглядывая
наверх; трудно было найти место, где мы были бы более уязвимы. Наверху
Джип подал мне знак выйти вперед, и мы вдвоем осторожно заглянули через
край. Перед нами до внутренней стены простирались растрескавшиеся плиты
террасы, они были совершенно пусты, если не считать групп кустов и
тростника; самая большая из них скрывала от нас зловещую фигуру-палку -
или наоборот? За внушительными внутренними воротами - одна из створок
по-прежнему свисала с петли, вся прогнившая - стояла другая такая же
фигура, только уже без одежды; без шляпы и пальто распростертые руки
пугала казались скорее жалостливыми, чем зловещими.
- Фидермэн! Топо! Пойдете с нами! - прошипел Джип двум матросам,
стоявшим позади нас - огромному седовласому головорезу и седеющему
маленькому хорьку. - Никаких пистолетов, только холодное оружие. Остальные
последуют за нами, когда дадим знать, что это безопасно. Молл, если нас
схватят, ты примешь командование. Пошли, Стив!
Полусогнувшись, наша четверка, спотыкаясь, побежала по неровным
плитам, ныряя за каждый удобный куст, пока мы не добрались до внутренних
ворот и скорчились за их стойками. Мы как раз заглядывали в щель между
стойкой и провисшей дверью, как вдруг неожиданно мелькнувший свет заставил
нас круто развернуться. Бледный свет забрызгал собиравшиеся вверху тучи, и
тихий треск эхом отозвался между стенами долины. Мы беспокойно
переглянулись, затем снова повернулись к воротам. Между ними и мрачно
возвышавшимся фасадом здания - почти дворца - лежало то, что когда-то,
должное быть, было элегантным, ухоженным двором, украшенным декоративным
камнем и там и тут засаженным тенистыми деревьями в каменных кадках.
Теперь деревья разбили кадки и разрослись, пустив корни сквозь плиты со
свирепой мощью. Некоторые упали, возможно, опрокинутые ураганом, и в
агонии вывернули огромные куски плит. Остальная часть двора была загажена
кучами мусора и грязи, а пустые окна и зияющий дверной проем огромного
дома издевательски ухмылялись, глядя на царившее под ними разорение.
Насколько мы могли видеть, дом был совершенно пуст. Однако широкая
лестница, ведущая наверх, была заметно расчищена от мусора посередине,
так, словно ей недавно пользовались люди - много людей. Мы рискнули
высунуть головы и выглянуть за ворота, затем быстро выступили вперед с
мечами наготове. Если не считать единственной фигуры-палки, двор был пуст;
ни у окон, ни на крыше не было и следа часовых. Мы с Джипом обернулись -
помахать остальным, чтобы шли сюда, - и тут нас сбил с ног какой-то вихрь.
Распростершись на спине, полузадохнувшись, я увидел, как Джип отлетел
назад и ударился о стойку ворот; малыш Топо упал на него сверху, его шея
болталась - по-видимому, сломанная. Фидермэн лежал на мне и бил ногами мне
по животу. Я отчаянно пытался выбраться из-под него, но дрыганье ног
перешло в конвульсии, и он упал на бок, издавая какие-то булькающие звуки.
Я приподнялся - я передо мной оказались темные пальцы, это было за секунду
до того, как они сомкнулись на моем горле. Эта доля секунды дала мне две
возможности - я втянул подбородок и с силой во что-то всадил свой меч. Я
услышал, как он воткнулся с жутким звуком, словно вошел в мясо, но тощие
железные пальцы вокруг моей шеи лишь слегка согнулись и только крепче
сомкнулись в ужасном объятии. Я бил снова и снова, поворачивая меч, когда
он выходил наружу - а потом воздух разорвала мощная вспышка молнии и
осветила лицо того, кто на меня напал. Мой крик утонул в похожем на взрыв
ударе грома. Само по себе это лицо не было чудовищным. Я видел множество
похожих на него, как близнецы, в половине маленьких деревенек - с высокими
скулами, обветренной и сероватой кожей. Но не этот череп, проступающий под
вытянувшейся кожей, с отвисшей челюстью, сверкающим взглядом, уставившимся
в пустоту. Моя челюсть хрустнула, когда его леденящая хватка стала крепче,
горло сжали конвульсии. Она убивала меня, эта штука, и при этом на меня
даже не смотрела...
А потом раздался свист, похожий на порыв ветра, и лицо взлетело вверх
в темноту. Хватка конвульсивно дернулась, но руки продолжали держать меня
до тех пор, пока лезвия не ударили по тонким, похожим на лапы насекомого,
пальцам. Крови совсем не было, они просто расслабились и отвалились.
Освещенное вспышкой молнии, обезглавленное тело покатилось в сторону. Молл
ударила его мечом, запятнанным чем-то черным, как смола. На плитах
показались плоские пятна от капель дождя.
- Джип, - прохрипел я, когда тот помогал мне подняться, - почему в
фильмах зомби всегда такие МЕДЛИТЕЛЬНЫЕ?
Он ухмыльнулся и притронулся пальцами к исцарапанному лбу:
- Смотрел когда-нибудь "Франкенштейна"? Карлофф уловил это почти
точно. Как бы там ни было, здесь их зовут corps-cadavres [тела-трупы
(франц.)], а ЗОМБИ - это то, что в них вселилось.
- Вы собираетесь стоять здесь и болтать, пока на вас небо не рухнет?
- резко спросила Молл, и мощный удар грома, расколовший воздух, лишний раз
подчеркнул ее слова. - Нет сомнения, мы разбудили сторожевого пса. В
