любимой тем, кому не решишься дать отпор, чтобы не убить те обрывки
чувства, что он себе оставил. - Я хотел протянуть руку; сам я этого не
осознал, зато Молл поняла: - Нет, не смей меня больше лапать! Я редко
пользуюсь услугами жеребцов! - Затем, слегка оттаяв, неловко потерла рукой
мое колено. - Даже таких горячих. Ну, будет тебе, господин хороший! -
мягко прибавила она. - Я с тобой не лягу, но проживи я еще тысячу лет, я
тебя не забуду. - Большим и указательным пальцами она ущипнула
чувствительный нерв на моей ноге с такой силой, что я с визгом вскочил на
ноги. - Совсем. Довольно тебе этого?
- Проклятие! Это очень много, - смиренно согласился я.
- Не проклятие! - очень серьезно воскликнула она. - Благословение,
мой друг! Благословение!
В тени ветвей джунгли казались зловещим местом, где возникало
ощущение клаустрофобии. Воздух здесь был жарче, тяжелее, невероятно
влажный, как тяжелый выдох, притом из скверно пахнущего рта, потому что
был наполнен зловонием. Он пульсировал металлическим стрекотом цикад и
отвратительным кваканьем древесных лягушек. Несколько наших фонарей мало
что могли здесь сделать, разве что привлекали внимание разнообразной
ночной фауны, слепо натыкавшейся на них. Мой ранец, казалось, застревал в
каждой веточке, мимо которой мы проходили. Я начинал разделять точку
зрения Ле Стрижа насчет юга, а мы ведь еще не прошли через заросли.
Абордажные сабли рассекали спутанную массу, здесь их короткие тяжелые
клинки были более эффективны, чем мечи. Мы не соблюдали осторожности,
оставляя за собой след; даже напротив. Пока мы прорубали себе путь,
отовсюду с испуганным чириканьем взлетали маленькие птички.
- Наверное, бананки, - ухмыльнулся Джип. - Яркие штучки. Только жаль,
что так громко верещат.
Я знал, что он имеет в виду. Не было смысла давать Волкам услышать
наше приближение. Или увидеть нас; как только мы вышли из зарослей, фонари
один за другим были погашены. Тропа была узкой, и Волки намеренно не стали
ее сильно расчищать. Она вела нас меж высокими папоротниками, под петлями
висячих лиан, невидимых в темноте, зато всегда готовых нас подвесить, в
мрачную тень королевских пальм и манговых деревьев, где почва была
осклизлой от их перезрелых плодов. Нас окружал веселый говорок маленьких
ручейков. Довольно часто один из ручейков пересекал нашу тропу, и мы
скользили, с плеском и бранью идя по грязи, разгоняя во все стороны
маленьких лягушек. Когда луна поднялась достаточно высоко, чтобы ее свет
стал проникать сквозь деревья, казалось, стало полегче, но при этом она
отбрасывала странные тени, испещренные пятнами, двусмысленные, наполовину
живые, и мы не могли удержаться, чтобы не протыкать их по пути мечами.
Время шло, а с ним и мы с трудом продвигались вперед, исходя потом,
стирая ноги. Воздух стал чище, наполнился сладкими пьянящими ароматами.
Благодатный бриз, примчавшийся с прибоем, освежил влажный шепот леса. Там
и тут раздавались крики сов, больше похожие на уханье, чем те, что мне
когда-либо доводилось слышать дома. А некоторые другие звуки, доносившиеся
до нашего слуха, пугали нас до смерти - пронзительные вопли и дикий
невнятный хохот. Однако меня гораздо больше беспокоили молчаливые
препятствия, которые было невозможно обойти. Тропа была крутой, и когда
подо мной начинал крошиться и осыпаться мягкий суглинок, я ловил себя на
мысли, что завидую когтистым лапам Волков. На верхних склонах заросли
стали реже, зато более цепкими: в основном, сизаль и другие украшенные
шипами ужасы. Матросы шли, как автоматы, у которых не было возраста, но
что до меня, то я начинал уставать все сильнее и сильнее. Наконец, Джип
приказал остановиться, и я налетел на него раньше, чем приказ дошел до
моего сознания. Краснеющая, разбухшая луна висела на одном уровне с нами -
впереди, за кивающими кронами пальм. Мы поднялись на первый склон. Оставив
остальных перекусить сухим печеньем и выпить тепловатой воды, мы на животе
поползли вперед, чтобы заглянуть за край склона.
- Ничего пейзаж, а? - негромко выдохнул Джип.
- Первый класс, - согласился я, соображая, что там подо мной ползало
и есть ли у них тут змеи или какие-нибудь скорпионы. - Ты что-нибудь
видишь?
- Нет. Правда, это не значит, что их там нет.
Пейзаж был действительно потрясающим. Перед нами широко расстилалась
долина, обрамленная деревьями, чьи верхушки касались слабого призрачного
тумана, висевшего под луной. В разрывах тумана я заметил дрожащую
серебряную ленту и услышал шум воды, рокотавший громче прибоя. Вода
спускалась с дальней стены, с крутой "вершины" она прыгала вниз по
извилистым ступенькам скал и, наконец, падала каскадом, завесой в тенистый
пруд. Из него клубами поднимался сияющий пар и раздавался глубокий
настойчивый голос, а между клубами пара, флиртуя, рваные тени охотившихся
летучих мышей. Над водопадом поднимался холм, прямой, крутой и густо
заросший лесом, таким высоким, что и холм казался вдвое выше; верхушки
деревьев касались выступающей террасы замка. Отсюда замок был виден более
отчетливо, он казался белым кораблем, терявшимся в темном море, и все же
он доминировал над холмом в каменном величии.
Джип бросил взгляд назад:
- Осталось совсем немного до рассвета. - Сквозь деревья поблескивало
море, на его фоне скелетами выделялись наши мачты, все еще удивительно
близко. Мы ведь большей частью поднимались вверх, а не уходили в сторону.
- Пора нам двигаться. Доедай!
Бисквитами не очень-то можно было наесться, но когда мы осторожно
перебирались через вершину, Джип сорвал с дерева, мимо которого мы
проходили, несколько темных плодов и дал мне один. Я увидел, что остальные
сделали то же самое, вонзил в плод ноготь большого пальца и осторожно
понюхал. И получил что-то вроде легкого шока. Это был маленький авокадо,
но гораздо более ароматный, чем та кожистая отрава, которую подавали дома
на деловых завтраках. Мякоть была настолько сочной и зеленой, что соуса к
нему совершенно было не нужно. Дальше по пути нам попалось апельсиновое
дерево, и, хотя плоды были еще кислыми, их было хорошо сосать от жажды.
Через час или чуть позже луна, бешеная и пылающая, зашла за замок. Воздух
стал прохладнее, и в теплой влажной темноте под тающими звездами джунгли в
ожидании дня стали потягиваться и шевелиться. В подлеске раздалось
чириканье и гомон, и ушастая голубка заворковала странным печальным
голоском, пробуждая своих сородичей и соседей. К тому времени, когда рыжий
рассвет коснулся бледнеющего неба, воздух звенел настоящим рассветным
хором - всеми криками, которые только можно представить, начиная с
чириканья корольков до маниакальных воплей и кудахтанья птиц, которых Джип
называл хлебными птицами - позже я узнал, что они называются corneille.
Когда мы спустились с холма, деревья изменились. Мы миновали длинную рощу
с деревьями, на которых росли съедобные плоды, а спускаясь ниже, по
направлению к реке, - целые заросли манго, с длинных зеленых ветвей
которых зазывно свисали фрукты.
- Угу, - сказал Джип. - Я так и думал. Их тут разводят, уже давно,
плантации того замка. Жаль, они еще незрелые. - Он покачал головой. - Хотя
они все равно, наверное, застряли бы у меня в глотке. Все плантации в этих
местах политы кровью.
Маленькие попугаи и попугайчики прыгали среди ветвей, как живые
цветы, или раскачивались взад-вперед, чтобы украдкой посмотреть на нас,
насмешливо вереща. Затем они чего-то испугались и стремительно, громко
хлопая крыльями, улетели, а встающее солнце пламенем зажигало их перья,
когда они взлетали вверх. Воздух быстро прогрелся, и прохладное течение
ручья стало притягивать нас, как магнит; мы, спотыкаясь, побрели к нему,
почти не замечая топкого полуболота, цеплявшегося за наши башмаки. Мы шли
до тех пор, пока на нас нестройной звенящей тучей не налетели легионы мух,
и тогда, оскальзываясь на каменистом русле ручья и безуспешно отгоняя их,
мы бросились через него назад на склоны, более сухие и крутые, где мухи
перестали нас преследовать. Мы бросились на землю отдохнуть - жалкая,
грязная и потрепанная кучка людей, и только Молл, замыкавшую наши ряды,
казалось, мухи не тронули.
- Так и я знал, что надо было взять с собой Стрижа, - вздохнул я. -
Ему раз дунуть, и они бы напрочь про нас забыли.
Один из матросов фыркнул:
- Ага, и тут же с копыт долой, только попробуй укуси разок!
- Или его дружков...
- Черта с два, - сказал Джип с приглушенной свирепостью. - Не смей
даже мечтать об этом!
Меня это задело:
- О'кей, о'кей! У меня от них тоже мурашки по коже, но ведь они
спасли несколько жизней во время абордажа, правда? Включая и мою. Так что
с ними там такое?
- Тебе это знать не надо, - коротко сказал Джип.
- Но послушай, я же уже теперь тоже кое-что повидал, ты забыл? Насчет
девушки не могу себе представить, но вот Финн - не знаю, он что-то вроде
оборотня, да?
- Нет, - мягко отозвалась Молл. - Он собака. Желтая дворняга с
помоек, злая и сильная, превращенная чарами в человека. Силою воли Стрижа
он остается в человеческом облике - обиталище другого разума.
Несмотря на солнце, я поежился:
- Чьего разума?
- Одного из мертвых - или тех, кто никогда не жил. В любом случае,
силы из внешнего мира. Из дальних уголков Края. Какого-то духа.
- А девушка? Тоже какое-то животное?
- Нет. Пег Паупер - старинное сельское имя, еще моих времен; так
называли духа реки.
- РЕКИ?
Джип проворчал:
- Духа, что глотает и топит. Старый дьявол каким-то образом заперт в
теле одной из своих жертв - может, самоубийство, а, может статься, просто
несчастный случай. Я надеюсь, во всяком случае. Из того немногого, что я
знаю, он должен был быть совсем рядом именно в тот момент, когда она
умерла. И хорошо подготовлен.
- Господи Иисусе, - сказал я, жалея, что вообще спросил. - А эта
слизь, которую она выплевывает...
- ЗАГРЯЗНЕННАЯ река, - сказал Джип, как выплюнул, бросив раздраженный
взгляд на Молл. - Наверное, вроде той, что течет к вашим докам. Ладно,
давайте двигаться!
И он повел нас дальше вверх по холму. По эту сторону долины деревья
стали выше, но на склоне они давали меньше тени. Многие из них были как
огромные трубы, с широкими листьями, похожими на гигантские листья фиговых
пальм, простиравшимися только на самых верхушках. Они пропускали солнце по
мере того, как оно шло к зениту, и солнце било по нашим вспотевшим спинам.
По всей долине, как сводящие с ума голоса, раздавались звоны металлических
колокольчиков, но это были всего лишь крики птиц. Во рту у меня все
запеклось, голова болела, но я знал до последней капли, сколько воды
осталось у меня во фляге, и на чем свет стоит честил мух, отогнавших нас
от воды. Густой папоротникообразный мох рвался у нас под ногами и обнажал
землю, красную, как свежая рана. Почва была довольно влажной, и мы слышали
звук других ручьев, несомненно, стремившихся к водопаду. Но они были
слишком удалены от тропы. Вскоре после полудня мы взобрались на еще одну
ложную вершину, более или менее спускавшуюся в открывавшуюся за ней
впадину, и благодарно опустились на землю у грязного маленького ручейка,
протекавшего у подножия.
Но меня пригибала к земле не только усталость, но тошнотворная
внутренняя пустота, холод, которого не могла рассеять никакая жара. Джип
был прав. Я жалел, что вообще стал расспрашивать про существ Ле Стрижа.
Сама мысль об этом таила в себе какой-то особый ужас, и он охватил меня,
