загривку. - Тут тебе не уголок Дурова! А ну, плюй сюда свою
гадость!
И опять произошло нечто странное и подозрительное: вместо
того, чтобы "плюнуть", клоун-доберман звучно сглотнул,
пристально глядя при этом на Весельчака влажно-виноватыми
глазами.
- Ты видел?! - вскричал Валидатор.
- Я и говорю - оборзели, волки позорные! - замахнулся
Весельчак, чтобы отвесить собаке пинка.
- Нет, ты видел, что он проглотил??? Он проглотил
зародыш! - Валидатор ужаснулся собственным словам.
- Не может быть! - серьезно сказал Весельчак. - Откуда?
Он же...
- Значит, уже нет... Все кончено, - тихо проговорил
Валидатор убитым голосом.
- Что кончено? Что именно? - переспросил Весельчак со
слабой надеждой.
- Не знаю, - сокрушенно покачал головой Валидатор, -
пока ясно только одно: у Стеллы не будет ребенка.
- А как же Проходчик?! Он вернется?
- Боюсь, что он уже вернулся... - скорбно вздохнул
Валидатор.
- Ты чего? - удивился Весельчак. - Шутишь, что ли?
Шутить тут только я могу, а тебе не полагается! Ты научную
версию выдвигай!
- Научной версии у меня нет, - признался Валидатор. - И
ненаучного объяснения - тоже.
- Так не может быть, - серьезно возразил Весельчак. -
Всегда всему есть объяснение, пусть даже самое бредовое...
И тут свершилось то, чего они так долго ждали, но меньше
всего предвидели именно в тот момент: на белом электоронном
листе одна за другой стали неспешно появляться буквы,
складывающиеся в слова и строки. Скоро стало можно прочесть:
"Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на
свет ровно на двадцать два года раньше намеченного срока".
На этом буквы остановились.
- Что это означает? - спросил Весельчак.
- Кажется, мы должны написать книгу за Рейнджера, сам
ведь он писать теперь не может...
- За него и про него! - обрадовался Весельчак.
3. Пятое земное воплощение
(от Валидатора)
Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на свет
на четверть века раньше намеченного срока. В отличие от своих
предшественников, оно материализовалось из среды, которая,
существуя извечно, на момент его рождения не была воспринята
человеком - из кибер-пространства. В этом предвосхищении
будущего, вероятно, и заключается смысл подобной
преждевременности.
У "пятого земного" было вполне обычное имя, которое ему
дали при рождении родители. Его назвали Владислав, а если
коротко - Влад. Можно с уверенностью сказать, что у него было
несчастливое детство. Все те замечательные качества, которые
присущи его Высшему Родителю, а именно, всемогущество,
вездесущность и всезнание, не перешли к нему по наследству -
от них осталось лишь квази-воспоминание, смутное
подсознательное ощущение, не способное дать ничего, кроме
симптомов мании величия. Дело обстояло даже гораздо хуже: не
унаследовав божественных качеств свыше, Влад в то же время
генетически не воспринял от своих земных родителей тех
простейших инстинктов, которые необходимы каждому человеку для
удовлетворения довлеющих над ним императивов.
В повседневной жизни это проявлялось в том, что его ничто
не пугало, его не смущал вид голых родителей, когда ему
случайно приходилось их видеть без одежды, а сам он одежду
просто не признавал, и если ему становилось жарко, он тут же
начинал раздеваться, невзирая на посторонних. Но особенно много
хлопот родителям доставляло то, что ему не знакомо было чувство
голода, и если его забывали покормить, он не шарил по шкафам,
как другие дети, в поисках "вкусненького", а если еду оставляли
без присмотра, он, наоборот, не испытывая насыщения, впихивал
ее в себя до тех пор, пока она не кончалась или пока его не
начинало тошнить.
Строго говоря, Влад был почти классическим дебилом. От
полного дебилизма его спасала превосходная память. Довольно
скоро, а может и не скоро, смотря как мерять (для ребенка время
идет гораздо медленнее), но в общем, годам к трем благодаря
воспитательному упорству родителей ему удалось запомнить, чего
нужно бояться, чего стесняться, что и кого любить, что и когда
нужно делать и как себя вести в определенных ситуациях.
Например, он уже точно знал, сколько ложек манной каши ему
нужно съесть, чтобы удовлетворить потребности организма в пище,
и в один прекрасный день родители были ошеломлены тем, что их
ребенок, еще толком не научившись говорить, уже умеет считать:
за завтраком он съедал ровно двадцать чайных ложек манной каши,
за обедом - пятнадцать, а за ужином - десять.
Кроме того, Влад великолепно запоминал слова, не вникая,
впрочем, в их смысл. К примеру, он совершенно точно знал, что
соседская рыжая кошка - это "кошка", но когда во дворе однажды
появилась белая пушистая кошка, он не мог понять, почему и это
существо тоже называется "кошкой". Впрочем, родители нашли для
него вполне приемлемое объяснение: одна кошка - кошка Мурка, а
вторая... тут возникла некоторая методологическая проблема,
потому что вторую кошку тоже звали Мурка, и пришлось ее назвать
Мурка-Вторая.
Как бы то ни было, когда Владу исполнилось шесть лет,
родители ни за что не хотели отдавать своего "чудика" в
спецшколу для умственно отсталых детей, считая, что он вовсе не
дебил, а "своеобразный ребенок", но в нормальную школу его не
принимали, потому что он не умел читать: он знал наизусть все
буквы, но не мог сложить их в слово. Тогда родители пошли на
хитрость: они заставили Влада выучить назубок транскрипцию
нескольких сот простейших слов, которые обычно встречались в
предлагаемых на собеседовании при поступлении в первый класс
тестах, и это дало превосходные результаты: их сын без запинки
"прочитал" предложенные учителем тексты про то, как "мама мыла
раму" и Филиппок собирался в школу...
* * *
- Погоди, - прервал Валидатора Весельчак, - ты что это
"горбатого лепишь"?! Рейнджер нам как брат был, а ты его так
выставляешь: не человек, а робот получается!
- Но откуда же ему иметь от рождения человеческие
инстинкты, если его земные папа и мама - не более чем символы,
необходимые лишь для того, чтобы его появление на свет
выглядело правдоподобно?! - рассудительно возразил Валидатор.
- Ни шиша не понял, - честно признался Весельчак.
- Конечно, Рейнджер мог бы родиться и без родителей, если
бы захотел, но он ведь сам сказал, что книга должна быть
серьезной, то есть не фантастической, не абсурдной, не
гротескной, не юморной. В ней должен быть реализм, а это
значит, что не должно быть ничего необъяснимого в рамках
общепринятой логики.
- Но это ведь не простой человек - он должен уметь
творить чудеса! Воду в пиво превращать, например...
- Такое "чудо" может сотворить любой бармен: пиво
получится - от настоящего не отличишь. В современности все
чудеса, которые творили прошлые воплощения, сплошь опошлены:
кого удивишь хождением по воде в век атомных подводных лодок?
Даже воскрешение мертвых вошло в повседневную практику
благодаря реанимации. Ресурсы чудес практически исчерпаны
людьми с колбой, циркулем и скальпелем в руке.
- Но так ничего не выйдет, в натуре! - возмутился
Весельчак. - Какое же это будет "воплощение", если оно ничем
не будет отличаться от остальных людей?
- А кто сказал, что оно должно отличаться? У него, может
быть, другие задачи. "Супер-стар" был хорош для эпохи
возрастающих энергий, а теперь акценты смещаются в сторону
убывающей энтропии, когда высшую ценность преобретает
обратимость событий. Вполне вероятно, появление на Земле
Рейнджера ознаменует начало новой эры, которая будет проходить
под знаком "RESTART".
- В каком смысле? - потряс головой Весельчак, пытаясь
что-то сообразить.
- В таком смысле, что на Земле не останется необратимых
процессов. А это станет возможным благодаря использованию малых
энергий в противовес высоким, - туманно пояснил Валидатор. -
Детали мне самому пока неясны.
- Так что теперь, Рейнджер хилым у нас будет? - дошло,
наконец, до Весельчака.
- Да, с обычной точки зрения. Силу ведь можно мерить по
разному. Интересно, задумывался кто-нибудь над тем, какой вес
поднимают шахматисты за время партии, переставляя фигуры?
- Килограмм за два часа? - понятливо усмехнулся
Весельчак.
4. Первые каникулы
(от Весельчака)
Школа предстала Владу величественным и таинственным музеем
с развешанными по стенам незримыми табличками "Не шуметь!", "Не
бегать!", "Не смеяться!", "Руками не трогать!". Ни к чему,
кроме ручек, карандашей, линеек, тетрадей и учебников, здесь
нельзя было прикасаться. В первый день учительница так и
сказала: "Зарубите себе на носу раз и навсегда: ничего без
моего разрешения не трогать!!!". Лишь иногда она позволяла
прикоснуться к своей указке, мелу и тряпке, чтобы ученик мог
что-то показать, написать или стереть на доске. Особое табу
было наложено на карту и глобус, к которым нельзя было
притрагиваться ни при каких обстоятельствах: показывая что-то
на карте, нужно было водить над ней указкой на расстоянии 10
сантиметров, а тот, кто осмеливался к ней прикоснуться, сразу
получал в дневник "банан" (два балла). Показать что-либо на
глобусе учительница никогда никого не просила, видимо, потому
что сделать это, не дотрагиваясь до обклеенного атласной
бумагой папье-маше, было невозможно.
Влад был вполне послушным учеником, но когда в конце
первого класса учительница повела детей во двор сажать деревья,
он ощутил внутри себя смутный протест.
- Я не пойду! - неожиданно сорвалось у него с языка.
Учительница была в шоке - никогда раньше она ничего
подобного от первоклашек не слышала.
- Разве ты не слышал: я всем говорила, что "каждый
человек должен в своей жизни посадить хоть одно дерево"! -
нахмурилась она.
- Я не могу посадить дерево, - на глаза Владу
навернулись слезы.
- Почему? - удивилась учительница.
- Потому... потому...
Влад хотел сказать, что ни один человек не может посадить
дерево - в лучшем случае он может его пересадить из одного
места в другое, потому что человек не может сделать зерно
своими руками, а пересаживать деревья - значит нарушать
священный принцип "не трогать!", ведь деревья могут вырасти и
сами... Но ничего этого он, конечно, не сказал, потому что не
смог связать их своей недетской мысли подобающую малолетке
речь, и он только горько заплакал от беспомощности.
- Сейчас же прекрати! - учительница схватила его за
рукав школьного пиджака и потащила во двор учить, как надо
сажать деревья.
И вот наступили долгожданные каникулы...
Гораздо позже Влада преследовала одна и та же картинка из
детства: во время первых летних каникул он едет в поезде с
родителями в деревню к родственникам - вагон медленно
подкатывается к станции, и сквозь редко забрызганное мелким
дождем стекло видно, как на переезде стоят люди: мужчина в
коричневой драной куртке с велосипедом между ног, на руле
болтается бидон, из-под крышки видны края перетянутого резинкой
целлофана; женщина в темном платке и коротких резиновых
сапожках, с тонкой каемкой поверху, у ног стоят два накрытых
марлей зеленых ведра; и хмурая конопатая девчонка с блеклыми
бантами на коротких косичках, один бант развязался и попал за
шиворот кофты... Они молча проплывают мимо, покорно воспринимая
поезд как временное препятствие на их пути, а в голове Влада в
