которой и лететь-то от Невады до Москвы всего двадцать минут. И
если Владу повезет, и она не сразу взорвется, он, возможно,
увидит какие-то обломки ее корпуса, прежде чем она радикально
вторгнется в его жизнь. Ха-ха, "вторгнется в жизнь"! Можно ли
смерть считать вторжением в человеческую жизнь? И ведь
американцы находятся в таком же положении. Не от того ли у них
столь жгучий интерес к Советскому Союзу? О чем они думают,
когда толпами расхаживают по Красной площади? Может, в них
говорит элементарное любопытство - они хотят знать, откуда к
ним придет смерть?
И вот, когда страх внезапной неминуемой смерти вошел в
каждую клетку Влада, все остальные страхи отступили, чтобы
освободить место последнему страху, конечному и всепобеждающему
- страху умереть от страха смерти...
8. РВСН
- Стоп, машина! - оборвал Валидатора Весельчак. - Ты
меня утомил: страх-страх, страх-страх... Напугал ежа голым
задом!
- Я и не собирался тебя пугать, - возразил Валидатор. -
Любые человеческие страхи для тебя - пустой звук, потому что
нереальны. Тебе неведом страх потерять ногу: у тебя вырастет
другая. Но представь на секунду, что ты расстаешься с чем-то
навсегда...
- Все равно не согласен. Потерял - не потерял... Не в
этом дело.
- А в чем?
- Да в том, что у тебя Рейнджер опять какой-то чересчур
ущербный получается. На Земле трусость - это крупный
недостаток, если тебе известно.
- Разумеется, известно, - виртуально вздохнул Валидатор.
- Но, во-первых, это уже не совсем Рейджер, потому что у него
теперь есть телесная оболочка с ее рефлексами, а во-вторых...
Представь, что ты бы попал в жесткий земной мир с его
необратимыми превращениями - было бы чего испугаться!
- Ты мне, брат, волну не гони! - заявил Весельчак. -
Сейчас увидишь, чего будет. Вот, послушай...
* * *
Случилось невероятное: Владу пришла повестка из районного
военкомата явиться на медицинскую комиссию. По сути, в этом
ничего невероятного не было, если учесть, что Влад учился в
нормальной школе и его отклонения от нормы никогда не были
документально зафиксированы. Все свои прожитые восемнадцать лет
он балансировал на грани: для своих сверстников он был
"чокнутым", а для врачей - не более, чем ребенком со
странностями. И все же, родителям это показалось невероятным:
они-то знали, насколько их сын был в последнее время "не в
себе" (еще один типичный пример игнорирования грядущих
неприятностей).
Впрочем, в конце 70-х годов призыв в армию не был такой
трагедией, как это стало после начала войны в Афганистане.
Армия не только в газете "Красная звезда", но и в бытовых
представлениях считалась школой жизни, а негласный армейский
девиз "мы сделаем из тебя говно, а потом из говна вылепим
человека" воспринимался в обществе не как угроза или
посягательство на свободу личности, а как высшее выражение
солдатской удали и жизненной закалки. "Косить от армии" было
непопулярно, и те немногие "додики", которые на это шли,
рисковали нарваться на крупные неприятности от своих бывших
сопляков-товарищей, а ныне всеми уважаемых дембелей:
"придурков" попросту отлавливали в темных переулках и с
патетическим криками "я за тебя кровь мешками проливал!"
начищали, как говорится, морду.
Кроме всего прочего, именно во второй половине семидесятых
годов в СССР сложилась неблагоприятная для армии
демографическая ситуация, получившая в военкоматах
неофициальное название "проблема мертвых душ". Суть проблемы
заключалась в том, что в армию должны были призываться по
возрасту дети тех, кто родился в 40-е годы, но именно в эти
годы в связи с войной рождаемость была крайне низкой. Короче,
"мертвые души" были по сути нерожденными детьми несуществующих
родителей. Такая армия гипотетических солдат была хороша для
какого-нибудь мифического Армагеддона, разворачивающегося на
небесах, но в реальной жизни ощущался крупный недобор
призывников, поэтому в армию загребали всех, у кого не было
справки об инвалидности и кто не состоял на учете в
психдиспансере.
Рахитизм, хроническая астма, зрение "минус пять" и
плоскостопие, ранее спасавшие от армии, уже больше никого не
волновали. Даже "незалупа", смешное по названию, но тяжелое по
форме заболевание, перестало приниматься в расчет: врачихи все
так же методично просили призывников снять трусы до колен и
оттянуть крайнюю плоть, но это уже была чистая формальность,
надоедливый бюрократический атавизм.
Все это отразилось на формировании отдельных родов войск:
крепких, здоровых и высоких забирали в "силовые" войска, типа
десанта или морской пехоты, а интеллектуальным (относительно)
войскам доставались чудаки и доходяги, по-армейскому - "чмо".
Так и случилось, что Влад по иронии судьбы попал в РВСН -
Ракетные войска стратегического назначения.
Армия была для Влада выходом из жизненного тупика. С
первого дня в войсках он превратился в "зеленку" - молодого
солдата, которого может гонять и воспитывать любой
старослужащий. Но воспитание не тяготило Влада: ему с самого
начала внушили, что если он не будет "буреть" и "залупаться",
то его если и будут бить, то не сильно. Но главное, что
устраивало Влада в воспитательном процессе - это то, что
"старики" были спецами в своем деле, и от их побоев никогда не
оставалось следов - даже если они били пряжкой ремня по голому
телу, то всегда искусно выбирали такие места, что отпечатки от
медных пятиконечных звезд сходили максимум через полчаса, не
оставляя синяков. К тому же, "зеленкой" он был не один -
таких, как он, был еще десяток в его роте, и это здорово
утешало.
* * *
- Достаточно! - оборвал Весельчака Валидатор. - Все
правильно, но скучно. Не узнаю тебя...
- Хм... Что-то меня на публицистику потянуло, -
виновато усмехнулся тот. - Пора опять бездельников-клоунов
подключать.
* * *
Служба Влада началась с курса молодого бойца (строевой
шаг, стрельба, заучивание устава и принятие присяги) и
трехмесячной специальной технической подготовки, в ходе которой
нужно было выучить положение нескольких десятков кнопок, ручек
и тумблеров на аппаратном шкафе, и не просто выучить, а выучить
до автоматизма, чтобы руки сами, без участия головы, как
говорил "преподаватель-прапорщик", находили нужные
переключатели. Самое сложное было зазубрить, какой рукой что
нажимать - это почему-то было очень важно для сдачи экзамена.
Через три месяца Влад с блеском сдал зачет, в ходе которого
нужно было с завязанными глазами выполнить команды
экзаменующего майора из штаба дивизии: "Кнопка номер три!
Тумблер два - включить! Реле двенадцать - нейтральное
положение! Переключатель пять - в фазу семь!!! Кнопка восемь
- жать три раза..." К немалому удивлению приемной комиссии, за
десять минут непрерывных команд и вводных Влад не сбился ни
разу.
- Молодец! - похвалил его майор. - Просто робот, твою
мать!
- Служу Советскому Союзу, партии и правительству!
На следующий день Влада привели на командный пункт и
показали ему аппаратуру, на которой он будет нести дежурство.
Ящик был точно такой же, как учебный, только с электронной
начинкой и мигающими лампочками.
- Товарищ рядовой, Коммунистическая партия доверяет Вам
ядерную кнопку, - сакрально объявил ему дежурный по командному
пункту.
Вид его несколько не соответствовал торжественности
минуты: это был одутловатый капитан с обвисшими усами, злой и
невыспавшийся после ночной партии в преферанс, которую он
"слил" штабистам.
Влад замешкался, не зная, что отвечать по форме, покраснел
от напряжения и, наконец, выпалил:
- Постараюсь оправдать!
- Ты чего, ебу дался?! - набросился на него капитан. -
Я тебе "постараюсь"! У тебя в руках... - тут он вовремя
прикусил язык: солдатам нельзя было знать больше положенного. А
положено им было знать только свой "ящик", да и то только
снаружи, но не изнутри. - Убью, в случае чего!
- Благодарю за доверие! - выкрикнул перепуганный Влад.
- Идиот!!! - капитан затрясся от бешенства и выбежал из
аппаратной, громко хлопнув дверью.
Служба у Влада была, что называется, лафовой: смена
продолжалась двенадцать часов, и если дежурство приходилось на
ночь, с утра до обеда разрешали спать в казарме. На муштру у
командиров практически не оставалось времени. Да и само
дежурство было непыльным: нужно было следить за тем, чтобы
мигали все лампочки. Если же какая-то из них гасла или начинала
гореть постоянно, нужно было, следуя инструкции, щелкнуть
несколькими тумблерами, а если это не помогало - вызвать
дежурного прапорщика-ремонтника. Кроме того, раз в неделю Владу
нужно было провести регламент: снять переднюю панель и
протереть контакты реле техническим спиртом, но спирт до солдат
не доходил - его выпивали прапорщики, и Владу приходилось
чистить контакты одеколоном "Шипр", который ему присылали из
дома родители.
"Ядерной кнопки", как таковой, у Влада не было - на стене
висел опломбированный рубильник с большой деревянной ручкой
(что примечательно, не истертой, как это обычно бывает), а над
ним - выкрашенная в красную краску обычная лампочка и
электрический звонок, типа школьного, с круглой и блестящей
металлической крышкой. Этот рубильник Владу предписывалось
опустить по сигналу звонка и лампочки. Что за этим последует -
ему никто не говорил. Можно было только догадываться, что
куда-то полетят какие-то ракеты, но самих ракет Влад никогда не
видел (по солдатским слухам, их безостановочно возили на
гигантских восьмиосных МАЗах по тайным лесным тропам) и тем
более не знал, на кого они нацелены... Поэтому Владу не
верилось, что именно он является тем самым последним решающим
звеном, от которого зависит, упадут на другую страну ядерные
боезаряды или нет.
Если бы ядерная война все же началась, то Влад бы,
наверное, несказанно удивился, что и он приложил к этому руку:
его не покидало ощущение того, что его посадили на командный
пункт для отвода глаз, да и сам командный пункт - ложный, а
ящик с аппаратурой и рубильник в стене придуманы как муляжи для
того, чтобы дезинформировать шпионов, если они вдруг ухитрятся
проникнуть в аппаратную. А на настоящем командном пункте сидят
не похмельные капитаны, а полковники в белоснежных халатах
поверх отутюженных кителей с до блеска надраенными пуговицами.
Они умны и обходительны в общении друг с другом, и по ночам не
режутся в карты под пивко, а глубокомысленно склоняются над
шахматной доской.
В аппаратной было тепло и уютно, даже можно было
подремать, расстелив шинель на полу, но Влад страдал от скуки:
книги с собой проносить было нельзя, да и выбор в полковой
библиотеке был слабый, а чем еще заняться? Задумываться над
жизнью Влад больше не хотел - он боялся, что опять, как "на
гражданке", додумается до чего-нибудь страшного. Он часами
просиживал перед ящиком с аппаратурой, бесцельно обегая глазами
не в такт мигающие зеленые, желтые и красные лампочки: они
напоминали ему веселые огни на новогодней елке. Через несколько
часов этой своеобразной медитации он как бы растворялся в
разноцветных бликах и мерном шуме встроенного в ящик
вентиллятора - и уносился душой куда-то очень далеко, туда,
где нет ни предметов, ни мыслей, а есть только покой и
гармония...
Командиры считали Влада примерным солдатом: он не грубил
