тал - по той простой причине, что был "в бегах"... Когда же мальчик, на-
конец, стал выздоравливать и Аннета могла подумать о своем положении,
делу уже был дан законный ход, а так как Аннета вовремя не уплатила кре-
диторам, они имели право продать заложенные дома. Очнувшись от своего
бесчувствия, Аннета храбро встретила ошеломляющий удар. К ней сразу вер-
нулись вся ее энергия и унаследованная от отца деловая сметка, заменяв-
шая ей опыт. В этой борьбе она проявила решительность и ясный ум, кото-
рые восхищали судью, что, однако, не помешало ему решить дело не в ее
пользу, ибо, при всей ее правоте, закон в этом случае был не на ее сто-
роне. Аннета с самого начала поняла, что проиграла дело, но, хладнокров-
но допуская возможность поражения, она считала, что это несправедливо, и
не могла сдаться без боя. К тому же дело теперь шло об имуществе ее ре-
бенка! И она защищала его с упорством несговорчивой и хитрой крестьянки,
которая, не желая сдвинуться с места, загораживает дорогу на свое поле
и, хотя знает, что захватчики все равно ворвутся, старается выиграть
время. Но что она могла сделать? Не имея возможности уплатить кредиторам
долг и не желая просить помощи у родственников или бывших друзей (кото-
рые, по всей вероятности, отказали бы ей, да еще в унизительной форме),
Аннета не могла помешать продаже заложенных домов. Вся ее изобрета-
тельность и упрямая энергия помогли ей только добиться краткой отсрочки,
но не было никакой надежды, что по истечении срока решение суда будет
отменено.
В такой беде было бы вполне простительно пасть духом. Сильвия, напри-
мер, хотя сама ничуть не пострадала, не переставала то плакать и причи-
тать, то возмущаться и твердить, что надо судиться, судиться и су-
диться... Аннета же, наоборот, благодаря этой истории, казалось, вновь
обрела душевное равновесие. Обрушившееся на нее испытание словно освежи-
ло воздух, рассеяло атмосферу вялой сентиментальности, которая последние
два-три года расслабляла ее душу. Убедившись, что ничего изменить
нельзя, Аннета примирилась с обстоятельствами без ненужных жалоб и ропо-
та. Она не стала для облегчения души обвинять во всем Греню, как это де-
лала Сильвия, обрушивавшая на голову нотариуса страшные проклятия. Ста-
рик сам потерпел крушение. Она, Аннета, тоже. Но у нее были молодые ру-
ки, и она умела плавать. Она думала об этом, пожалуй, не без удо-
вольствия. Как это ни странно, разорение вызывало в душе Аннеты, наряду
с огорчением, и то любопытство, что толкает нас навстречу опасности, и
даже тайную радость при мысли, что ей предстоит испытать свои неис-
пользованные силы. Рауль понял бы ее - ведь и у него на вершине успеха
бывало иной раз искушение уничтожить дело всей жизни, чтобы иметь удо-
вольствие все создать наново.
Из дома на Булонской набережной надо было выезжать. Усадьба в Бургун-
дии была спешно продана за смехотворно низкую цену. Было ясно, что де-
нег, вырученных от продажи всего имущества, едва хватит на уплату долга
и судебных издержек, а если что и останется, - прожить на эти деньги Ан-
нета с теткой не смогут. Надо было искать новых средств к существованию.
И прежде всего - сократить расходы и жить как можно скромнее. Начались
поиски жилья. Сильвия нашла для сестры квартирку на пятом этаже того до-
ма, где сама жила на антресолях. Комнаты в новой квартире были окнами во
двор, маленькие, но удобные, место тихое. О том, чтобы перевезти сюда
всю мебель, нечего было и думать. Аннета решила взять только самое необ-
ходимое. Но тетушка Викторина со слезами умоляла сохранить все. Аннета
доказывала ей, что неразумно в их положении платить еще лишние деньги за
хранение мебели и что надо отобрать только часть, но тетушка цеплялась
за каждую вещь. Наконец Аннета сама решительно отобрала все, что нужно
было перевезти на новую квартиру, и сверх того оставила только несколько
вещей, особенно дорогих старушке, остальное продала.
Сильвию поражала такая "бесчувственность" Аннеты. Однако не следует
думать, что мужественная девушка совсем не огорчалась. Она любила этот
дом, который ей предстояло покинуть... Столько воспоминаний! Столько
грез! Но она их гнала прочь, хорошо понимая, что нельзя безнаказанно да-
вать им волю. Их было слишком много, они заполнили бы ее целиком, а ей
сейчас нужны были все силы.
Только один раз она уступила их натиску, очень уж неожиданному. Это
было как-то днем, незадолго до переезда. Тетушка ушла в церковь, а Марк
был у Сильвии. Оставшись одна в доме, где во всем уже чувствовалась бли-
зость отъезда, Аннета стояла на коленях на скатанном до половины ковре и
складывала снятый со стены гобелен. Она была поглощена делом, и, в то
время как ее проворные руки работали, голова была занята всякими расче-
тами, связанными с переселением. Но, видимо, и для воспоминаний нашлось
место: взгляд ее, рассеянно блуждавший где-то далеко от окружающего,
вдруг, как сквозь туман, заметил рисунок на гобелене, который она скла-
дывала. И она узнала его. Это был бледный, почти уже стершийся узор.
Крылья бабочек или цветочные лепестки? Не все ли равно! Но на этом узоре
часто останавливались ее глаза в детстве, и на этой канве они сейчас вы-
шивали картины минувших дней. Эти картины внезапно выступили из мрака...
Руки Аннеты замерли, мозг еще некоторое время упорно, но уже без всякой
связи, нанизывал цифры, потом перестал. Аннета, соскользнув на пол, по-
ложила голову на свернутый ковер, согнула колени, закрыла лицо руками...
и, подняв парус, отдалась на волю ветра и волн. Она странствовала не в
одном месте... Такое множество нахлынуло воспоминаний (пережитое? Или
мечты?) - как было в них разобраться?.. Головокружительная симфония од-
ного мгновения тишины! В ней заключено гораздо больше, чем содержание
одной жизни. Когда работает мысль, сознанию кажется, что ему подвластен
весь наш внутренний мир, а на самом деле ему дано увидеть лишь гребень
волны в тот миг, когда его золотит луч солнца. Только мечте доступна эта
зыбкая глубина с ее бурным ритмом, неисчислимые семена, несомые вихрем
веков, мысли тех, кто дал нам жизнь, и тех, кому дадим жизнь мы, ги-
гантский хор надежд и сожалений: обращенных к прошлому или будущему...
Невыразимая гармония, секунда озарения, которая рождается иногда от од-
ного толчка. В душе Аннеты ее пробудил букет поблекших цветов на гобеле-
не...
Очнувшись после долгой тишины, Аннета торопливо вскочила и дрожащими,
неловкими руками принялась быстро свертывать голебен, уж не глядя на не-
го. Она даже и этого дела не докончила и, бросив в сундук гобелен,
только наполовину свернутый, выбежала из комнаты... Нет, она не хотела
оставаться наедине с такими мыслями! Лучше насильно отогнать их. Будет
время погоревать о прошлом когда-нибудь позднее, когда она и сама уже
станет прошлым... Да, позднее, на закате жизни. А сейчас она была слиш-
ком озабочена будущим. Надо было нести это бремя. Мечты были впереди...
"Не буду думать о том, что позади. Нельзя оглядываться..."
Она шла по улице, решительно выпрямившись, все ускоряя шаг и сосредо-
точенно глядя куда-то в пространство. Годы... годы... Жизнь впереди,
жизнь ее ребенка, ее новая жизнь... Она думала об Аннете будущих дней.
Это видение стояло у нее перед глазами и в вечер переезда на новую
квартиру. Сильвия тотчас после закрытия мастерской побежала наверх к
сестре - она думала, что Аннете тяжело, и хотела отвлечь ее от грустных
мыслей. Но Аннета хлопотала в тесном новом жилье, ничуть не устав после
утомительного дня. Она пробовала разместить в слишком узких стенных шка-
фах белье и платья; так как ей это не удавалось, она, стоя на табуретке
и держа в руках простыни, обдумывала новый план и оглядывала битком на-
битые полки. При этом насвистывала, как мальчишка, вагнеровскую фанфару,
которую, сама того не замечая, забавно перевирала. Наблюдавшая за ней
Сильвия сказала:
- Ну и молодчина же ты, Аннета! (Это было сказано не совсем искрен-
не.)
- Почему? - спросила Аннета.
- Будь я на твоем месте - да я с ума бы сошла от злости!
Аннета только рассмеялась и, поглощенная своим делом, жестом остано-
вила Сильвию.
- Ага! Кажется, придумала!.. - воскликнула она.
И, сунув руки и голову в шкаф, принялась рыться там, что-то вынимать
и перекладывать.
- Ну вот и вышло по-моему!.. Теперь ты у меня в порядке!
(Это она обращалась к шкафу, битком набитому, убранному, покоренно-
му.)
Она спрыгнула с табуретки, гордая своей победой.
- Сильвия, горячка ты этакая! - Она взяла Сильвию за подбородок. - В
детстве мы все строили домики из косточек домино. Ты разве бесилась,
когда домик рассыпался?
- Еще бы! Я швыряла домино на землю!
- А я говорила: "Бух! Ну ничего, построю Другой!.."
- Ты еще скажешь, что нарочно толкала стол!..
- Может, и толкала - не поручусь, что нет.
- Анархистка! - сказала Сильвия.
- Скажите, пожалуйста! А ты не анархистка? Нет, Сильвия не была анар-
хисткой. Она любила посмеяться над властью и порядком, но считала, что
они нужны... хотя бы для других! Нет, впрочем, и для себя тоже: что за
удовольствие бунтовать, если над тобой нет власти? Ну, а порядок -
Сильвия всегда за него ратовала. Существующий порядок она ругала только
потому, что он был ей не по вкусу. Но что он был для всех установлен,
это она одобряла. Порядок Должен быть!
С тех пор как и она упорядочила свою жизнь, стала хозяйкой и самосто-
ятельно вела свои дела, она стояла за прочно установленный порядок. Ан-
нета с удивлением сделала это открытие. И оно было не единственным. Че-
ловека по-настоящему узнаешь, только наблюдая его в повседневной дея-
тельности, в которой естественно выявляются его силы, склонности и внут-
ренние побуждения... Раньше Аннета видела Сильвию только в периоды бес-
печной праздности. Можно ли судить о кошке, пока она только нежится на
мягкой подушке? Ее надо видеть на охоте, когда спина ее выгнута дугой, а
глаза горят зеленым огнем.
Сейчас Аннета видела Сильвию в ее сфере, на маленьком участке, кото-
рый она выкроила себе в парижских джунглях. Молодая хозяйка мастерской
принялась за дело серьезно, и никто не мог с ней сравниться в умении его
вести. Аннета имела полную возможность наблюдать ее вблизи, так как пер-
вые недели после переезда завтракала и обедала у Сильвии: они решили
вести общее хозяйство, пока Аннета не наладит окончательно свои дела.
Аннета в свою очередь старалась быть полезной сестре и помогала ей в
мастерской. Таким образом, она видела Сильвию в любое время дня, в об-
ществе заказчиц, мастериц, с глазу на глаз. И открывала в ней черты, ко-
торых не знала раньше, - или, может быть, эти черты выявились только за
последние два-три года?..
Ласковая Сильвия не могла больше под чарующими улыбками скрыть от
проницательных глаз Аннеты некоторую жесткость и рассудочность своей на-
туры - даже в минуты увлечений она трезво все взвешивала. У Сильвии был
небольшой штат мастериц, которым она командовала превосходно. Благодаря
своей тонкой наблюдательности и способности пленять людей, она подобрала
подходящих девушек и сумела привязать их к себе. Ее главная помощница,
Олимпия, гораздо старше и опытнее ее, превосходная работница, была несо-
образительна и не умела защищать свои интересы. В Париже эта провинциал-
ка чувствовала себя затерянной, ее обирали, над ней издевались все-муж-
чины и женщины, хозяева и товарки. У нее хватало ума это сознавать, но
не хватало силы воли для того, чтобы давать отпор, и потому она искала
кого-нибудь, кто не надувал бы ее и, пользуясь ее трудом, избавил бы от
необходимости распоряжаться собой. Сильвии ничего не стоило подчинить
себе и ее и остальных. Нужно было только следить, чтобы чувство соперни-
