всегда притягивает нас. Когда боишься чего-нибудь, это еще вовсе не зна-
чит, что в глубине души ты этого не желаешь. Но осмелиться на то, что
тебя страшит, способен далеко не всякий. А вы осмелились. Вы не побоя-
лись совершить ошибку. Жизнь нельзя прожить, не делая ошибок. Ведь оши-
баться - значит познавать. А познавать необходимо... Но мне все же дума-
ется, дорогая моя, что, проявив такую смелость, вы должны были принять
некоторые предосторожности. Ваш партнер очень виноват в том, что взвалил
на вас такую обузу.
Аннета, слегка задетая, возразила:
- Для меня это вовсе не обуза.
Марсель, подумав, что Аннета из великодушия хочет оправдать Рожэ,
сказал:
- Так вы его все еще любите?
- Кого? - спросила Аннета.
- Ну, теперь ясно, что больше не любите! - со смехом заметил Марсель.
- Я люблю своего ребенка, - сказала Аннета. - Все остальное для меня
уже прошлое. А о прошлом никогда нельзя знать наверное, было оно или
нет. Его перестаешь понимать. Это печально...
- Но в этом тоже есть своя прелесть, - отозвался Марсель.
- Я ее совсем не чувствую. Смаковать ощущения не в моем характере, -
сказала Аннета. - А вот мой сын - это настоящее, и это на всю жизнь.
- Это настоящее нас вытесняет, и придет день, когда вы для него, в
свою очередь, станете прошлым.
- Что поделаешь! Впрочем, мне приятно думать даже о том, что меня бу-
дут топтать его маленькие ножки.
Марсель стал подсмеиваться над ее страстной любовью к сыну. Аннета
сказала:
- Где вам меня понять! Вы же не видели моего Марка - это настоящее
чудо! Да если бы и увидели, не сумели бы его оценить. Вы годны только на
то, чтобы судить о картинах, о скульптуре, о всяких бесполезных игруш-
ках. А единственное в мире чудо-тельце ребенка - вы не способны увидеть
по-настоящему. Не стоит и описывать его вам...
Но она все-таки принялась его описывать - подробно, любовно. Она сама
смеялась над своими восторженными, пылкими преувеличениями, но ничего не
могла с собой поделать. Ее отрезвил снисходительно-насмешливый взгляд
Марселя.
- Я вам надоела... Простите!.. Вам это непонятно?
О нет. Марсель понимал. Марсель способен был понять все! Что ж, каж-
дому свое. О вкусах не спорят...
- Итак, давайте подведем итог, - сказал он. - Вы родили ребенка, что
называется, под кустом и, следовательно, выступили против установленного
порядка и законного брака. Притом вы ничуть не раскаиваетесь и бросаете
вызов всем устоям общества.
- Каким устоям? - спросила Аннета. - Я никого и ничего не задеваю.
- Как? А общественное мнение, а традиции, а кодекс Наполеона?
- Мне нет дела до мнения других!
- Вот это-то и есть самый дерзкий вызов, этого-то люди никогда и не
прощают!.. Ну хорошо, пусть так. Все порвано, вы отошли от своего клана.
А дальше что? Что вы намерены делать теперь?
- То же, что делала до сих пор.
Марсель посмотрел на нее скептически.
- А что? Вы думаете, я не смогу жить, как прежде?
- Не стоит!.. И кроме того...
Марсель вместо доказательства напомнил ей о визите к Люсиль: вряд ли
она может надеяться занять прежнее положение в свете. Аннета и сама это
понимала, ей незачем было это объяснять. Больно уязвленная, она не имела
ни малейшего желания делать новые попытки. Но ее удивляло, что Марсель
так настойчиво это подчеркивает. Обычно он бывал тактичнее. Она сказала:
- В конце концов мне сейчас все равно - у меня есть ребенок!
- Но не можете же вы ограничить свою жизнь воспитанием ребенка?
- По-моему, это значит не ограничить, а сделать ее шире, богаче. В
сыне я вижу целый мир, мир, который будет расти, и я буду расти вместе с
ним.
Марсель с большим азартом, но и с не меньшей иронией стал ей доказы-
вать, что этот мирок не сможет удовлетворить такую жадную и требова-
тельную натуру, как у нее. Аннета слушала его, сдвинув брови, испытывая
саднящую боль в сердце, и мысленно с возмущением протестовала:
"Нет! Неправда!"
Все же она не могла отделаться от некоторого беспокойства: она помни-
ла, что Марсель уже раз оказался дальновиднее ее. Однако зачем он так
старается убедить ее? Чего ради он из кожи лезет, доказывая, что ей сле-
дует пользоваться завоеванной свободой и не бояться жизни вне общества?
(Он называл это "быть выше буржуазных условностей").
В Аннете жили две или даже три Аннеты, и обычно говорила одна, а дру-
гие слушали. Но в эту минуту заговорили две разом: одна - пылкая и сен-
тиментальная, легко поддававшаяся обманчивым впечатлениям, другая - нас-
мешливая и трезвая наблюдательница скрытых пружин человеческого сердца.
У этой второй Аннеты были зоркие глаза, она видела Марселя насквозь. Ро-
ли переменились. Раньше он читал ее тайные мысли. Теперь (с каких это
пор? Да после происшедшей с ней "метаморфозы")... теперь она, Аннета,
обрела способность угадывать тайные побуждения других людей. Новизна их
(по правде говоря, не всегда одинаково любопытная) занимала ее и отвле-
кала от забот.
Она лежала, заложив руки за голову, и смотрела в потолок, но в то же
время сквозь полуопущенные ресницы искоса наблюдала за ораторствовавшим
Марселем. Она заранее знала, что он скажет, знала, что сейчас произой-
дет, но не мешала ему из чуточку насмешливого любопытства, за которое
она себя упрекала.
"Но он же сам сейчас сказал, что надо все увидеть и познать! Да, поз-
навать... изучать..."
И она изучала своего друга...
"О, я его отлично понимаю!.. Аннета упала, как плод с дерева, а он
думает, что ее недурно было бы подобрать. Он для того и тряс тихонько
дерево, чтобы плод поскорее оторвался и упал. Он хочет воспользоваться
моей растерянностью... А ведь он меня любил!.. Да, любил... Хороши же
эти мужчины!.. Как вкрадчиво он воркует!.. Уже становится нежен... А
сейчас он... Берегись, Аннета! Держу пари, что сейчас начнется..."
Она вдруг увидела совсем близко белокурую бородку наклонившегося над
ней Марселя, его губы, уже готовые целовать... Она решила избавить его
от унижения. И, как раз вовремя поднявшись, положила Марселю руки на
плечи и слегка оттолкнула его от себя со словами:
- Прощайте, мой друг! Марсель заглянул ей в глаза, проницательно и с
тайным лукавством изучавшие его лицо, и улыбнулся. Он был разочарован.
Но это была честная борьба. Он не скрывал от себя, что ему только что
самым хладнокровным образом дали отставку. И все-таки был уверен, что
Аннета к нему неравнодушна. Вот и пойми тут что-нибудь! Эта странная де-
вушка ускользала от него.
Марсель больше не приходил, и Аннета не звала его. Они оставались
друзьями, но сердились друг на друга. Именно потому, что Марсель был ей
небезразличен, Аннету так задело то, что она прочла в его мыслях. Она не
оскорбилась: обычная история, слишком даже обычная!.. Нет, Аннета была
не в обиде на Марселя. Но она не могла забыть!.. Бывает, что разум про-
щает, а сердце не в силах с этим согласиться... Быть может, тайная доса-
да Аннеты отчасти объяснялась тем, что вольное обращение к ней Марселя
еще острее, чем нелюбезный прием в салоне Люсиль, заставило ее по-
чувствовать перемену в ее положении. Она увидела, что не может больше
рассчитывать на знаки уважения, которые общество оказывает своим членам,
покорно соблюдающим условности и внешние приличия. Отныне она лишена за-
щиты. Ей придется самой себя защищать.
Она никого не принимала. Сильвии она боялась рассказать о пережитых
неприятностях: ведь Сильвия это предсказывала и теперь стала бы торжест-
вовать. Аннета все сохраняла в тайне и, уединившись от всех, решила жить
только для ребенка.
Когда маленький Марк под вечер, после визита Марселя, вернулся с про-
гулки, она встретила его с исступленным восторгом. Увидев мать, он, улы-
баясь, потянулся к ней и задрыгал всеми четырьмя лапками. А она наброси-
лась на него, как голодная волчица на добычу, осыпала жадными поцелуями,
делая вид, что откусывает кусочки от его тела: брала в рот его ножки и,
раздевая, щекотала его губами всего сверху донизу...
- Ам! Вот я тебя съем!.. И тот дурак смел уверять, что мне тебя будет
недостаточно! - восклицала она, словно призывая ребенка в свидетели. -
Как тебе нравится такая наглость?.. Это тебя-то недостаточно, тебя, мое-
го повелителя, моего маленького боженьки!.. Ну скажи, что ты мое божест-
во!.. А я, что же я тогда? Мать бога!.. Весь мир - наш. Нам доступно
все, что можно сделать вдвоем!.. Мы можем все увидеть, все иметь, все
испытать, испробовать, все сотворить!..
Они и в самом деле творили все, - разве открывать и творить не одно и
то же? На нашем славном французском языке "находить" означает то же, что
"изобретать". Люди находят то, что изобретают, и открывают то, что соз-
дают, о чем мечтают, что вылавливают в реке грез. Для матери и ребенка
началась эпоха великих открытий. Первые слова малыша, его попытки иссле-
довать окружающий мир, который он словно измерял ручками и ножками...
Каждое утро Аннета и ее сын отправлялись завоевывать этот мир. И она
наслаждалась не меньше, а то и больше, чем он. Она словно переживала
сызнова свое детство, но теперь во всей полноте сознания, а значит, и во
всей полноте радости. Немало радовался и ее сынок! Он был красивый ребе-
нок, толстенький, крепыш, этакий аппетитный розовый поросеночек.
(Сильвия говорила: "Хоть сейчас на вертел - чего еще ждать?) В его упру-
гом и пухлом тельце чувствовался избыток сосредоточенной энергии, как в
резиновом мячике, который вот-вот запрыгает. Каждое новое соприкоснове-
ние с жизнью приводило его в бурный восторг. Беспредельная сила вообра-
жения, которой одарен ребенок, обогащала его открытия, и радость неу-
молчно звенела в нем. Аннета ни в чем ему не уступала, и можно было по-
думать, что между ними происходит состязание - кто сильнее обрадуется и
наделает больше шуму. Сильвия называла Аннету сумасшедшей, но и она на
ее месте вела бы себя точно так же. После неугомонной возни наступали
часы полнейшего покоя и блаженного изнеможения. Малыш, утомленный бегот-
ней, сразу сладко засыпал. Аннета тоже от усталости валилась с ног, но
боролась с дремотой, чтобы как можно дольше любоваться спящим ребенком.
Она подавляла порывы нежности, и любовь ее, как свеча, заслоненная ру-
кой, чтобы не разбудить спящего, горела тихим и долгим пламенем, подни-
маясь к небу. Она молилась, как некогда Дева Мария у яслей... Молилась
на своего сына...
То были чудесные, озаренные радостью месяцы. Но уже не такие ясные,
как в прошлом году. Не такие безоблачные. В счастье Аннеты было что-то
преувеличенно-восторженное и беспокойное.
Такая сильная и здоровая натура, как Аннета, должна была творить,
постоянно творить, вкладывая в это все силы души и тела. Творить или хо-
тя бы вынашивать будущие творения. Это потребность непреодолимая, и та-
кие люди находят счастье только в ее утолении. Каждый период творчества
имеет свой предел, свою линию взлета и неизбежно наступающего затем сни-
жения. Аннета уже прошла через высшую точку этой кривой. Однако творчес-
кий порыв матери длится еще довольно долго после рождения ребенка. Корм-
ление продолжает процесс перехода крови матери в кровь ребенка, и неви-
димые узы связывают два тела. Полнота творческих сил ребенка возмещает
упадок этих сил в душе матери. Мелеющая река стремится принять в себя
воды выходящего из берегов ручья. Она бурлит, сливаясь с ним, но ручей
бежит дальше, обгоняя ее, а она остается позади. Ребенок Аннеты уже ухо-
дил от нее, и она едва поспевала за ним.
Еще язык его не справлялся с целой фразой, а ум уже имел свои тайни-
ки, свои запретные ящички, и ключ к ним он прятал от всех. Бог его зна-
ет, что он там прятал! Вероятно, свои суждения о людях, обрывки мыслей,
беспорядочное нагромождение образов, ощущений, любимых слов. Он еще не
знал, что означают эти слова, но ему нравился их звук, и он твердил их в
