никнут, если они соединят свои жизни.
За два дня до Пасхи решение было принято. Тягостная ночь. Пришлось
побороть влечение к нему, растоптать упрямую надежду, которая все не же-
лала умирать. В мечтах Аннета уже свила гнездо для себя и Рожэ. Сколько
было грез о счастье - таких, о которых тихонечко нашептываешь себе! И от
них отказаться! Признать, что ошиблась! Твердить себе, что не создана
для счастья!..
Она твердила себе об этом, потому что упала духом.
Другая на ее месте ни за что не отвергла бы его. Почему же она не мо-
жет принять его? Почему же не в силах пожертвовать частицей своего "я"?
Да, она была не в силах сделать это! Как нелепо устроена жизнь! Не про-
жить без взаимной любви, а тем более не прожить без независимости. И то
и другое - святыня. И то и другое необходимо, как воздух. Как их совмес-
тишь? Тебе говорят: "Пожертвуй собой! А если не можешь пожертвовать со-
бой, какая же это любовь?.. Но почти всегда те, кто создан для большой
любви, всех неудержимей стремятся к независимости, ибо все чувства их
сильны. И если они приносят в жертву любви гордость свою, то чувствуют,
что унижены в своей любви, что бесчестят свою любовь. Нет, совсем не так
это просто, как пытаются нам внушить проповедники самоуничижения или
проповедники гордыни - христиане и ницшеанцы. Не сила в нас противо-
действует слабости, не добродетель - пороку, а две силы, две добродете-
ли, два долга выступают друг против друга. Единственной на свете истин-
ной моралью, которая соответствует жизненной истине, была бы мораль,
проповедующая гармонию. Но человеческое общество знает пока лишь одну
мораль, проповедующую угнетение и самоотречение, сдобренные ложью. Анне-
та лгать не могла.
Что же делать? Скорее, любой ценой выйти из двусмысленного положения!
Она убедилась, что их совместная жизнь невозможна, значит, надо порвать,
и немедля!
Порвать!.. Она представила себе, как будет поражена вся семья, как
будет возмущена... Все это пустяки... Но как огорчится Рожэ! Лицо люби-
мого всплыло перед ней во мраке... И когда она увидела его, поток страс-
ти вновь отбросил все остальное. То жаром, то холодом обдавало Аннету,
и, лежа на спине в постели, не шевелясь и не смыкая глаз, она старалась
обуздать свое сердце.
"Прости меня, Рожэ, родной мой! - умоляла она. - Ах, если бы я могла
избавить тебя от этой муки! Но не могу, не могу!"
И тут она почувствовала такой прилив любви, такие угрызения совести,
что готова была броситься к Рожэ, упасть на колени перед его кроватью,
поцеловать ему руки, сказать ему:
"Сделаю все, что ты хочешь..."
Как! Она все еще любила его? Она возмутилась...
"Нет, нет! Я больше не люблю его!.."
Она лгала себе в исступлении:
"Больше не люблю его!.."
Тщетно! Она все еще любила его. И так сильно никогда еще не любила.
Вероятно, это было не самое ее возвышенное чувство. (Но что такое возвы-
шенное чувство? И что такое невозвышенное?) Нет, и самое возвышенное и
самое невозвышенное! Тело и душа! Если б было так: перестала уважать,
перестала и любить! Как было бы хорошо! Но когда страдаешь по милости
того, кого любишь, от любви не избавляешься, с горечью сознаешь, что
разлюбить бессильна!.. Чувства Аннеты были оскорблены, и она страдала
оттого, что ей не доверяли, в нее не верили, оттого, что неглубока была
любовь Рожэ. Она так страдала, так горько было ей видеть, что погибло
столько надежд, которые она вынашивала, никому о них не рассказывая!
Именно оттого, что так горячо любила она Рожэ, и было для нее так важно
заставить его согласиться на ее самостоятельность. Ей хотелось вступить
в брачный союз, чтобы стать не просто женой, обезличенной, бездея-
тельной, а свободным и верным товарищем. Он же не придавал этому ровно
никакого значения. И она снова почувствовала, как ей обидно, как негоду-
ет ее оскорбленная любовь...
"Нет, нет! Не люблю его больше! Не должна, не хочу больше любить..."
Но тут Аннета не выдержала, и не успел отзвучать крик возмущения, как
она заплакала, во мраке, в тишине... Увы! Она слушала холодный голос
рассудка... сгорала... Не хотелось ей себе признаваться, но с какой ра-
достью она всем пожертвовала бы ему, всем, что принадлежало ей, даже не-
зависимостью, если б заметила хоть одно благородное движение его души,
если б он попытался, только попытался пожертвовать собой, а не стремился
лишь к тому, чтобы принести ее в жертву себе! Ведь она и не позволила бы
ему жертвовать собой. Она ничего не требовала бы у него, кроме великоду-
шия, кроме этого доказательства настоящей любви. Но хоть он и любил ее
по-своему, однако на такое доказательство чувств был не способен. Ему
это и в голову не приходило. Он счел бы желания Аннеты просто-напросто
женским капризом, который нельзя принимать всерьез, в котором нет смыс-
ла. Ну чего ей еще желать? Черт знает из-за чего заплакала! Потому что
любит его! Как же быть?
"Вы любите меня, не правда ли? Любите. Это главное!.."
Да, она не забыла эти слова!
Аннета улыбнулась сквозь слезы. "Милый Рожэ!
Надо его принимать таким, какой он есть. Нечего на него сердиться. Но
себя мы не переделаем. Ни он, ни я. Вместе жить мы не можем..."
Она вытерла глаза.
"Итак, нужно с этим покончить..."
Миновала бессонная ночь (Аннета задремала на заре и проспала часа
два), и она встала полная решимости. С рассветом к ней вернулось спо-
койствие. Она оделась, причесалась аккуратно, хладнокровно, отгоняя все,
что могло пробудить в ней сомнение, тщательнее, внимательнее, чем обыч-
но, следя за каждой мелочью туалета.
Около девяти часов в дверь весело постучал Рожэ. Он звал ее на про-
гулку - так повелось у них по утрам.
И они пошли: за ними, прыгая, бежала большая собака. Свернули на до-
рогу, уходившую в чащу леса. Все зеленело, и сквозь молодую листву про-
бивались солнечные лучи. С ветвей струилось пение птиц. На каждом шагу -
взлет, хлопанье крыльев, шелест листьев, шуршанье веток, растерянный бег
зверьков через лес. Собака возбужденно рявкала, обнюхивала землю, кружи-
ла. Дрались сойки. На макушке дуба ворковали два диких голубка. А где-то
вдали куковала кукушка-то поближе, то подальше, без устали повторяя свою
старую-престарую шутку. Весна была в самом разгаре...
Рожэ расшумелся, развеселился, хохотал, дразнил собаку и сам напоми-
нал большого резвого пса. Аннета молча шла чуть позади. Думала:
"Вот тут... Нет, вон там, на повороте..."
Она смотрела на Рожэ. Внимала лесу... Как все переменилось бы сразу,
если б она заговорила! Миновали поворот. Она промолчала. Потом окликну-
ла:
- Рожэ! Неуверенно, глухо прозвучал ее голос - и оборвался... Рожэ не
услышал. Он ничего не замечал. Стоял впереди нее и, наклонившись, срывал
фиалки; болтал, болтал без умолку. Аннета повторила:
- Рожэ! На этот раз в ее голосе звучала такая мука, что он тревожно
обернулся. И, только сейчас заметив, как смертельно побледнело ее стро-
гое лицо, подошел... Ему стало страшно. Она сказала:
- Рожэ, нам придется расстаться.
Изумление, испуг исказили его лицо. Он тихо спросил:
- Что вы сказали? Что вы сказали? Она повторила твердо, стараясь не
смотреть на него:
- Нам придется расстаться, Рожэ, придется, как это ни печально. Я
убедилась, что не могу, не могу стать вашей женой...
Ей не удалось договорить. Он прервал ее:
- Нет, нет, это неправда! Замолчите, замолчите! Вы сошли с ума!..
- Я уезжаю, Рожэ, - сказала она.
- Уезжаете? Не пущу! - крикнул он и, схватив ее за руки, сжал до бо-
ли.
И вдруг увидел такое гордое, такое волевое и холодное лицо, что сразу
понял: все погибло; тогда он выпустил ее руки, стал просить прощения,
требовать, молить:
- Аннета! Девочка моя! Останьтесь, останьтесь!.. Нет, это невозмож-
но!.. Да что же произошло? Чем я провинился?
Суровое лицо вновь смягчилось от жалости.
- Присядем, Рожэ... - промолвила она.
Он послушно сел рядом с ней на холмике, поросшем мохом; его глаза, не
отрываясь, смотрели на нее, взывали к каждому ее слову.
- Успокойтесь, нам нужно объясниться... Прошу вас, успокойтесь! По-
верьте, что и мне очень трудно сохранять спокойствие... Я заставляю себя
говорить...
- А вы не говорите! - сказал он. - Это просто безумие!..
- Так надо.
Он хотел было зажать ей рот рукой. Она отстранилась. Решение ее, оче-
видно, было так непоколебимо, несмотря на все душевное смятение, что Ро-
жэ это понял, отказался от борьбы и слушал подавленно, растерянно, уже
не смея на нее взглянуть.
Аннета, голос которой звучал бесстрастно, холодно, угрюмо, хотя то и
дело пресекался, два-три раза умолкала, чтобы перевести дыхание, но ска-
зала все, что решила сказать, в ясных, обдуманных, тактичных выражениях,
казавшихся от этого еще неумолимей. Ей искренне хотелось испытать, могут
ли они жить вместе. Вначале она надеялась, хотела этого всей душой. И
увидела, что это неосуществимая мечта. Многое их разделяет. Слишком ве-
лика разница в среде, в образе мыслей. Она берет вину на себя; теперь
она твердо уверена, что замужество не для нее. Ее взгляды на жизнь, на
независимость женщин не совпадают со взглядами Рожэ. Быть может, Рожэ и
прав. Почти все мужчины, а может быть, и женщины, придерживаются его
мнения. Она, вероятно, не права. Но права ли, нет ли, а такой уж у нее
характер. К чему же причинять горе другому и самой себе? Она не создана
для жизни вдвоем. Она возвращает Рожэ его обязательства и снова получает
свободу. Да ведь они ничем и не были связаны. Никакой фальши в их отно-
шениях не было. И расстаться они должны без фальши, как друзья.
Она говорила, не отводя глаз от былинок, зеленевших у ее ног, она бо-
ялась посмотреть на Рожэ. Но она слышала его прерывистое дыхание, и до-
говорить ей было нелегко. Договорила и решилась на него взглянуть. Тут
была потрясена и она. Лицо у Рожэ было такое, будто он тонул: он побаг-
ровел, дышал с шумом, у него не было сил кричать. Он как-то неловко
взмахнул судорожно сжатыми руками и, с трудом вздохнув, простонал:
- Нет, нет, не могу, не могу...
И вдруг разрыдался.
С пашни, с лесной опушки, донесся голос крестьянина, скрип плуга. Ан-
нета растерялась, схватила Рожэ за руку, повела в глубь леса, подальше
от дороги. Он совсем обессилел, шел покорно и все твердил:
- Не могу, не могу... Что же со мной станется?
Она ласково просила его замолчать. Но его охватило отчаяние: уязвлен-
ная любовь, уязвленное самолюбие, мысль о том, что всем будет известно о
его унижении, что счастье, о котором он так мечтал, теперь несбыточно, -
все смешалось; взрослый ребенок, избалованный жизнью, никогда ни в чем
не видавший отказа, был подавлен своим поражением; то была катастрофа,
крушение всех его надежд, он терял уверенность в себе, он терял почву
под ногами, ему не за что было ухватиться. Аннета, растроганная его от-
чаянием, говорила:
- Друг мой... друг мой... не плачьте! У вас, перед вами чудесная
жизнь... Я не нужна вам.
А он все твердил:
- Я не могу обойтись без вас. Я ничему больше не верю... Не верю
больше, что жизнь мне удалась...
И молил, упав на колени:
- Останьтесь! Останьтесь!.. Я буду делать все, что вы хотите... все,
что захотите...
Аннета отлично знала, что он не сдержит обещания, но душа ее смягчи-
лась. Она ласково ответила:
- Нет, друг мой, хоть вы это и говорите искренне, но сдержать свое
слово не можете, а если и сдержите, то это будет вам в тягость, да и мне
также; жизнь наша превратилась бы в одно сплошное препирательство...
Он понял, что ему не поколебать ее решения, и залился слезами, как
ребенок, прильнув к ее ногам. Сердце Аннеты дрогнуло от любви и от жа-
лости. Ее воля никла. Она хотела дать отпор, но не устояла перед его
слезами. О себе она больше не думала, думала только о нем. Она ласкала
