мейство Бриссо, - а оно только и думало, как бы не отстать по дороге
прогресса, и больше всего боялось, как бы не сделать слишком рано лишний
шаг вперед, - осторожно разведав почву, наставило своего наследника,
свою гордость и надежду, на путь социализма, однако весьма благомыслен-
ного. Впрочем, и самого Рожэ чутье влекло на этот путь. Он, как все луч-
шие представители молодежи того времени, подпал под обаяние Жореса и
старался перенять приемы великолепного оратора, речи которого были полны
пророческих предначертаний и всяческих иллюзий. Он провозгласил, что
долг народа и интеллигенции - сблизиться. И это стало темой весьма крас-
норечивых его выступлений. Если народ, у которого просто не хватало на
это досуга, многого и не понял, зато это скрасило досуг молодых предста-
вителей буржуазии. Рожэ - ему помогла подписка и узкий круг друзей - ос-
новал кружок, газету, партию. Сам же он потратил на это уйму времени и
немножко денег. Все Бриссо умели рассчитывать, умели и тратить с толком.
Им льстило, что их чадо - вожак нового поколения. И они подготовляли
почву для приближающихся выборов. Для Рожэ было намечено местечко в бу-
дущей палате депутатов. И он об этом знал, Рожэ привык, что в него с са-
мого детства верят все близкие, и уверовал в себя; он толком не знал,
какие же у него убеждения, однако нисколько в них не сомневался. Никако-
го высокомерия. Он был полон самодовольства и ничуть не скрывал этого.
Ему везло во всем; он привык к этому, ему казалось, что это вполне ес-
тественно; он и не думал этим гордиться и был бы потрясен, если бы удача
ему изменила: устоям, которые он свято чтил, был бы нанесен сокруши-
тельный удар. Он был такой славный! Эгоистом он был, сам того не ведая,
и отнюдь не закоренелым, а каким-то наивным, был добряком, красавцем,
мог бы давать другим, но намеревался от других только брать и не предс-
тавлял себе, что кто-то может ему в чем-либо отказать; простой, славный,
сердечный, требовательный юноша все ждал, что к его ногам падет весь
мир. Право же, он был весьма привлекателен.
И Аннета увлеклась. Хотя она и составила о нем довольно верное сужде-
ние, но оно не помешало ей полюбить его еще сильнее. Ее умиляли его сла-
бости, они были ей бесконечно дороги. Ей казалось, что именно изза них в
нем столько ребяческого, - больше, чем мужественного. И эта двойствен-
ность радовала ее сердце. Ей нравилось, что Рожэ ничего не скрывает:
сразу было видно, какой он. Его наивное восхищение собою говорило о том,
какая у него непосредственная натура.
С Аннетой он был особенно откровенен оттого, что влюбился в нее. Пыл-
ко, безудержно. Он не знал половинчатости в чувствах. А вот видел все
лишь наполовину.
Любовь к ней вспыхнула как-то вечером, в одной из гостиных, - он был
в ударе и блистал красноречием. Аннета не проронила ни слова. Но она бы-
ла чудесной слушательницей. (Так по крайней мере ему казалось.) В ее ум-
ных глазах он читал свои собственные мысли и находил, что они стали еще
яснее, еще возвышеннее. Ее улыбка радовала его - значит, он хорошо гово-
рил, а еще более глубокую радость доставляло ему сознание, что она раз-
деляет его мысли. А как прекрасна была его слушательница! Какой замеча-
тельный ум, какая возвышенная душа светилась в ее пристальном и вырази-
тельном взгляде, в ее проникновенной улыбке! Он говорил один, а ему ка-
залось, что он разговаривает с нею. Во всяком случае, теперь он говорил
только для нее и чувствовал, что этот мысленный диалог - таинственный,
безмолвный - возвышает его...
Аннета, по правде говоря, и не слушала. Она была так умна, что быстро
схватила главную мысль Рожэ и с привычной рассеянностью следила лишь за
красивыми, гладкими фразами. Но она воспользовалась тем, что он был пог-
лощен собственными речами, и решила получше его рассмотреть: глаза, рот,
руки и как, когда он говорит, у него двигается подбородок, как раздува-
ются красивые ноздри, словно у заржавшего жеребца, и какая милая у него
манера произносить некоторые буквы, и что же все это выражает - и внешне
и внутренне...
Смотреть она умела. Видела, как ему хочется, чтобы им восхищались,
видела, как ему нравится, что он нравится, и то, что она считает его
красивым, умным, красноречивым, удивительным. Она не находила, - нет,
пожалуй, чуть-чуть, совсем чуточку! - что он смешон. Напротив, была пол-
на умиления.
("Да, милый, ты хорош собой, ты чудный, умный, красноречивый, удиви-
тельный... Тебе хочется, чтобы я улыбнулась? Вот, милый, я даже два раза
тебе улыбнулась... и смотрю на тебя так ласково... Ты доволен? ")
И в глубине души она смеялась, видя, как он счастлив, как торжеству-
ет, - еще громче заливается, словно вешняя пташка.
Он смаковал похвалы, пил их, не разбавляя, не подбавляя к ним ни кап-
ли собственной иронии, жаждал еще, никогда не пресыщался. И, упиваясь
своим пеньем, сливал с ним и ту, которая им любовалась. Он вообразил,
что она - воплощение всего, что было в нем самого лучшего, чистого, ге-
ниального, и стал обожать ее.
А та, чьей души с первых же взглядов коснулась любовь, почувствовала,
что тонет в его обожании, и совсем перестала сопротивляться. Исчезла да-
же ласковая ирония, которой она прикрывала, будто латами, свое трепещу-
щее сердце, и она подставила страсти свою незащищенную грудь. Как жажда-
ла она любви! Как сладостно утолить жажду (она предвкушала это),
прильнув к губам того, кто ей так нравился! А то, что он предвосхитил ее
желание и так пылко тянулся к ней губами, наполняло ее какой-то востор-
женной благодарностью.
Пламя разбушевалось. Каждый воспламенялся от страсти другого и питал
ее своею страстью. И чем пламеннее было чувство влюбленных, тем большего
они ждали друг от друга и тем больше старались превзойти взаимные ожида-
ния. Это очень утомляло. Но у них в запасе были нерастраченные силы мо-
лодости.
А пока силы Аннеты дремали в бездействии. Им не давали воли. На нее
нахлынуло чувство Рожэ. Она тонула. Он не позволял ей передохнуть. Нату-
ра у него была общительная, безудержная, и его потребностью было все
высказать, всем поделиться: мыслями о будущем, о настоящем, о прошлом.
Как пространно он говорил! Это было его свойство. А к тому же он хотел
все узнать, все присвоить. Он вторгался в тайны Аннеты. Аннета, отсту-
пая, напоследок с трудом защищалась. Все это ее отчасти возмущало, от-
части радовало и забавляло; не раз пыталась она рассердиться на Рожэ за
этот натиск, но завоеватель был так мил! И она с наслаждением шла на ус-
тупки; она не сопротивлялась насилию чужой воли ("Et cognovit lam - он
совсем ее не знал!..), а втайне подчас вся горела то от негодования, то
от удовольствия.
Да, не очень благоразумно без сопротивления отдать себя целиком.
Иногда, забыв обо всем на свете, поверишь свои тайны, а потом тот, кому
ты доверился, обернет их против тебя же. Но Аннета и Рожэ мало об этом
заботились. В ту пору их любви ничто друг в друге не могло им разонра-
виться, ничто не могло поразить. Все то, что поверял любимый, не только
ничуть не удивляло любящую, но, казалось, совпадало с ее невысказанным
мнением. Рожэ теперь не следил за собой - следил еще меньше, чем прежде,
и Аннета слушала его откровенные признания снисходительно, однако, поми-
мо воли, все запоминала до мелочей.
Радостно было, что у них столько общего в прошлом, а еще радостнее,
что и настоящее и прошлое утопают в мечтах о будущем, - их будущем, ибо
хотя Аннета и ничего еще не сказала, ничего не обещала, но на ее согла-
сие так полагались, так рассчитывали, так его требовали, что она в конце
концов и сама вообразила, будто уже дала его. Полуприкрыв свои счастли-
вые глаза, она слушала, как Рожэ (он принадлежал к тем, кто наслаждается
завтрашним днем больше, чем нынешним) с неиссякаемым воодушевлением опи-
сывал блистательную жизнь, богатую мыслями, заполненную полезной дея-
тельностью, приуготовленную... Кому? Ему, Рожэ. Ну и ей, разумеется, то-
же, ведь она отныне - частица Рожэ. И она не сердилась, что от ее лич-
ности ничего не остается, она слишком была поглощена чудесным своим Ро-
жэ, - не могла его наслушаться, на него наглядеться, нарадоваться. Он
много говорил о социализме, справедливости, человеколюбии, об освобож-
денном человечестве. Поистине был великолепен. На словах душевное его
благородство было безгранично. Это волновало Аннету. Ей казалось отрад-
ной мысль, что и она примет участие в его деятельности во имя всесильно-
го добра. Рожэ никогда не спрашивал ее, что она об этом думает. Подразу-
мевалось, что она думает так же, как и он. Да и не могла она думать ина-
че. Он говорил за нее. Он говорил за них обоих - ведь он говорил лучше.
Он ронял:
- Вот что мы сделаем... У нас будет...
Она ничего не оспаривала. Напротив, чуть ли не благодарила. Планы бы-
ли так необъятны, так расплывчаты, так бескорыстны, что просто не было
причин считать себя обделенной. Рожэ стал для нее светом, стал для нее
свободой... Пожалуй, в этом было что-то неопределенное. Аннете, пожалуй,
и хотелось, чтобы все было поточнее. Но ведь все это придет позже, ведь
сразу всего не выскажешь. Продлим же удовольствие. Будем сегодня наслаж-
даться неоглядными планами на будущее...
Больше всего она наслаждалась, глядя на его очаровательное лицо,
чувствуя, как жадно тянутся друг к другу их влюбленные тела, по которым
внезапно пробегали электрические токи, огонь желаний, пылавший в них
обоих, сильных силою непорочной молодости, здоровых, крепких, горячих.
Всего красноречивей был Рожэ, когда внезапно умолкал. И тогда слова,
отзвучав, рисовали перед ними упоительные картины, а глаза встречались:
им казалось, будто они вдруг прикоснулись друг к другу. Налетал такой
порыв страсти, что захватывало дыхание. Рожэ больше не думал ни
обольщать, ни говорить. Аннета больше не думала ни о будущем человечест-
ва, ни даже о своем будущем. Они забывали обо всем, обо всем, что их ок-
ружало: о том, что они в гостях, о том, что вокруг люди. В эти секунды
они сливались в единое целое, словно воск на огне. Ничего не существова-
ло, кроме их влечения друг к другу - этого закона природы, единого, все-
поглощающего и чистого, как огонь. У Аннеты темнело в глазах, щеки у нее
вспыхивали, а немного погодя, поборов головокружение, она с трепетной и
томительной уверенностью думала о том, что придет день и она поддастся
соблазну...
Ни для кого их страсть уже не была тайной. Они не могли ее скрывать.
Пусть Аннета молчала - глаза говорили за нее. Они так красноречиво выра-
жали согласие и без слов, что, по мнению всех, да и самого Рожэ, она как
бы уже безмолвно связала себя обещанием.
И лишь семейство Бриссо не теряло из виду, что Аннета еще далека от
этого. Признания Рожэ Аннета выслушивала с явным удовольствием, но отве-
та не давала, уклонялась, ловко переводила разговор на какуюнибудь воз-
вышенную тему, а простачок Рожэ приносил добычу в жертву ради миража и,
очертя голову и млея, пускался в рассуждения. Аннета отмалчивалась.
Бриссо - люди, умудренные опытом, - два-три раза подмечали ее маневр и
решили сами взяться за дело. Конечно, они ничуть не сомневались в согла-
сии Аннеты: ведь для нее такая блестящая партия-счастье. Но, знаете ли,
надо считаться с прихотями взбалмошных девиц! Бриссо знали жизнь. Знали
все ее ловушки. То были хитрые французские провинциалы. Если решение
вопроса задерживается, надо пойти навстречу - так советует предусмотри-
тельность. И обе дамы Бриссо пустились в путь.
Существовала особая улыбка, которую в кругу их знакомых, в Париже,
звали улыбкой Бриссо: умильная и елейная, приветливая и снисходительная,
шутливая, вместе с тем осторожная, все предугадывающая, изливающая бла-
говоление, но совершенно безразличная; она сулила щедрые дары, только
