но. Не знаю... Но мне не хочется рассуждать о том, чего я не чувствую.
И, откровенно говоря, это "призвание" во мне еще не совсем проснулось. А
сейчас, пока жизнь не разбудила во мне того, что мне неведомо, я считаю,
что женщина ни в каком случае не должна всю свою жизнь отдавать любви к
ребенку... (Не хмурьтесь!) Я убеждена, что можно очень любить своего ре-
бенка, добросовестно исполнять домашние обязанности, однако надлежит бе-
речь богатство своего "я" во имя того, что важнее всего на свете.
- Важнее всего?
- Во имя своей души.
- Не понимаю.
- Как заставить другого постичь твою внутреннюю жизнь? Слова так ту-
манны, так неясны, нелепы! Душа... Смешно говорить о своей душе! Что это
значит? Не объяснишь, что. Но она есть. Это - я сама, Рожэ. Самое во мне
правдивое, самое сокровенное.
- Разве вы не отдаете мне все самое свое правдивое, самое сокровен-
ное?
- Все отдать не могу, - сказала она.
- Значит, вы меня не любите?
- Нет, Рожэ, люблю. Но все отдать никто не может.
- Это не любовь. Когда любишь, нет и мысли, что надо сберечь что-то
для себя. Любовь... любовь... любовь...
И он разразился длиннейшей речью. Аннета слушала, как он восхваляет в
выспренних словах полную отдачу самого себя, радость самопожертвования
ради счастья любимого человека. И думала:
"Милый, зачем ты все это говоришь? Воображаешь, будто я этого не
знаю? Воображаешь, будто я не могла бы принести себя в жертву тебе, если
понадобилось бы, и не обрела бы в этом радости? Но при одном условии:
чтобы ты этого не требовал... Почему ты требуешь? Почему ты ждешь этого
так, словно это твое право? Почему нет у тебя веры в меня, в мою лю-
бовь?"
Наконец он замолчал, и она сказала:
- Все это великолепно. Я не способна, как вы знаете, так блистательно
выражать свои мысли. Но при случае, может быть, я была бы способна это
почувствовать...
- Может быть! При случае! - воскликнул он.
- Вы находите, что этого мало, не правда ли? А ведь это больше, чем
вам кажется... Но я не люблю обещать больше (а вдруг окажется даже
меньше?) того, что могу выполнить. Заранее не знаю... Нужно доверять
друг другу. Мы люди порядочные. Мы любим друг друга, Рожэ. Будем делать
друг для друга все, что можно.
- Все, что можно!.. - всплеснув руками, снова воскликнул он.
Аннета улыбнулась.
- Согласны вы доверять мне? - продолжала она. - Я вынуждена призвать
вас к этому. Просить придется о многом...
- Говорите! - осторожно ответил он.
- Я вас люблю, Рожэ, но хочу быть правдивой. С детства я жила до-
вольно замкнутой, но очень привольной жизнью. Отец предоставлял мне пол-
нейшую независимость, которой я не злоупотребляла, потому что она каза-
лась мне естественной и потому что она была здоровой. Я привыкла рассуж-
дать, и теперь мне трудно обойтись без этого. Я отдаю себе отчет в том,
что немного отличаюсь от большинства девушек моего класса. И все же, мне
кажется, и чувствую то же, что чувствуют и они; только я осмеливаюсь
сказать об этом, яснее сознаю все это... Вы просите, чтобы я соединила
свою жизнь с вашей. Я тоже хочу этого. Самое сокровенное желание каждой
из нас - найти спутника, милого сердцу. И мне думается, Рожэ, что вы
могли бы им стать... если... если бы вы захотели...
- Если бы я захотел! - воскликнул он. - Да вы шутите. Только этого я
и хочу.
- Если бы вы по-настоящему захотели стать спутником моей жизни. Я не
шучу. Подумайте!.. Ведь соединить наши жизни не означает покончить с той
или с другой... А что мне предлагаете вы? Правда, вы этого не сознаете,
потому что люди давным-давно привыкли к такому неравенству. А для меня
оно - новость... Вы входите в мою жизнь не только со своей любовью. Вхо-
дите со своими близкими, друзьями, знакомыми, со своей родней, со своей
карьерой, со своим будущим, ясным для вас, со своей партией и ее догма-
тами, со своей семьей и ее традициями - с целым миром, который принадле-
жит вам, с целым миром, который и есть вы сами. А мне, которая тоже об-
ладает своим миром и которая тоже сама есть целый мир, вы говорите:
"Бросай свой мир! Отшвырни его и входи в мой!" Я готова войти, Рожэ, но
войти вся целиком. Принимаете вы меня всю целиком?
- Но я же и хочу обладать всем, - ответил он, - а вот вы только что
сказали, что отдать мне все не можете.
- Вы меня не хотите понять. Я говорю: "Принимаете ли вы меня свобод-
ной? И принимаете ли всю целиком?"
- Свободной? - переспросил осмотрительный Рожэ. - Во Франции все сво-
бодны с тысяча семьсот восемьдесят девятого года...
(Аннета улыбнулась: "Вывернулся!")
- Нужно же, наконец, договориться. Ясно, что, выйдя замуж, вы тотчас
перестанете быть совсем свободной. Другими словами, возьмете на себя не-
которые обязательства.
- Не очень-то я люблю это словечко, - сказала Аннета, - хотя смысл
его меня не пугает. Радостно, охотно приняла бы я на себя часть забот и
трудов того, кого я люблю, - те обязанности, которые приходится испол-
нять в совместной жизни. И чем тягостнее были бы они, тем стали бы мне
дороже, потому что мне помогла бы любовь. Но и ради этого я не откажусь
от тех обязанностей, которые требует от меня моя личная жизнь.
- Какие же это еще обязанности? Судя по тому, что вы мне рассказали и
что, мне кажется, знаю я сам, жизнь ваша, дорогая моя Аннета, жизнь ва-
ша, до сих пор такая тихая, такая скромная, как будто не предъявляла к
вам особых требований. Чего же ей угодно сейчас? Вы подразумеваете свои
занятия? Вам хотелось бы их продолжать? Я считаю, признаюсь вам, что та-
кой род деятельности обманывает ожидания женщин. Если, конечно, нет
призвания. По-моему, в семейной жизни это помеха... Впрочем, не думаю,
что вы обременены сим даром богов. Слишком вы земная, уравновешенная.
- Нет, речь идет не о призвании. Тогда это было бы просто: возьми и
следуй ему... Просьбу, требование (как вы говорите), которое предъявляет
мне жизнь, не так легко выразить яснее: это не очень определенное требо-
вание, но зато необычайно широкое. Речь идет о праве, которым должна
пользоваться всякая живая душа: праве изменять.
- Изменять! Изменять любви! - снова воскликнул Рожэ.
- Даже если душа вечно хранит верность, - а я стремлюсь к любви на
всю жизнь, - она имеет право изменять... Я понимаю, Рожэ: вас пугает са-
мо слово "изменять". Меня оно тоже тревожит. Когда нынешний час прекра-
сен, так хотелось бы затаить дыхание!.. Жаль, что нельзя остановить вре-
мя навеки!.. Но ведь мы не имеем права это делать... да и не можем,
впрочем. На месте не останавливаются. Живешь, идешь, тебя подталкивает
что-то, надо, надо двигаться вперед! Любовь от этого не пострадает. Ее
уносят с собой: ведь она может длиться всю жизнь, но всю жизнь она не
заполняет. Подумайте, Рожэ, милый, что, любя вас, я ведь могу вдруг по-
чувствовать (и уже чувствую), что задыхаюсь в кругу вашей деятельности и
ваших мыслей. Я не стану осуждать путь, избранный вами, но зачем же при-
нуждать меня идти по нему? Не находите ли вы справедливым дать мне волю,
чтобы я растворила окно, если мне не хватит воздуха, и даже дверь (о, я
не уйду далеко!), чтобы у меня была своя маленькая область деятельности,
свои духовные запросы, свои собственные привязанности, чтобы не остава-
лась я в заточении где-то на одной точке земного шара, с куцым кругозо-
ром, а старалась расширить его, чтобы я могла переменить обстановку, уе-
хать... (Я говорю: если так будет нужно... ведь я еще не знаю. Но, во
всяком случае, я должна чувствовать, что вольна так поступать, вольна
этого захотеть, вольна дышать, вольна... вольна быть вольной... даже ес-
ли я никогда не стану пользоваться своей волей.) Простите, Рожэ, но, мо-
жет быть, вы находите, что потребность эта-чепуха, ребячество? Вы не
правы, уверяю вас, это сама суть моего существа, дыхание, без которого
нельзя жить. Отнимите у меня все это, и я умру... Во имя любви я сделаю
все... Но принуждение для меня убийственно. Самая мысль о принуждении
меня возмущает... Нет, союз двух существ не должен оборачиваться для них
цепями. Он должен цвести пышным цветом. Хотелось бы мне, чтобы мы не
ревновали друг друга к свободной, деятельной жизни, чтобы счастьем нашим
было помогать друг другу. Будет ли это счастьем для вас, Рожэ? Будете ли
вы любить меня такой - свободной, свободной от вас?
("Тогда я была бы тебе еще ближе!.." - думала в это время она.)
Рожэ слушал ее озабоченно, раздраженно, чуть обиженно, как слушал бы
всякий мужчина на его месте. Аннете следовало бы взяться за дело поис-
кусней. Но она так стремилась быть откровенной, так боялась ввести его в
обман, что подчеркивала как раз то, что, по ее мнению, было ему всего
неприятней. И если бы чувство Рожэ было глубже, он понял бы это. А Рожэ,
- не говоря уже о том, как уязвлено было его самолюбие, - обуревало
двойственное чувство: он не хотел принимать всерьез женский каприз и ис-
пытывал досаду при виде этого духовного бунта. Он не воспринял тревожно-
го призыва, обращенного к его сердцу. Он понял одно: над ним нависла ка-
кая-то непостижимая опасность и его, собственника, ущемляют в правах.
Был бы он неопытней в обращении с женщинами, он затаил бы обиду и наобе-
щал бы, наобещал, наобещал... все, чего хотелось Аннете. "Обещания влюб-
ленного - пустые слова! Зачем же на них скупиться?" Но хоть и были у Ро-
жэ недостатки, были у него и достоинства: этот, как говорится, "добрый
малый" слишком был полон собой, чтобы хорошо изучить женщин, с которыми
вдобавок мало имел дела. Скрыть досаду он не мог. Аннета ждала велико-
душных речей, но с разочарованием заметила, что, слушая ее, он думает
лишь о себе.
- Признаюсь, Аннета, - начал он, - я никак не пойму вашей просьбы. Вы
говорите о нашем браке так, словно для вас он тюрьма; у меня такое впе-
чатление, что вы только и думаете, как бы из нее вырваться. В окнах мое-
го дома решеток нет, и он так построен, что в нем легко дышится. Нельзя
жить, распахнув двери настежь, а мой дом создан для того, чтобы его не
покидали. Вы говорите, что вам хотелось бы уходить из него, завести свою
личную жизнь, своих знакомых, своих друзей и даже, если я понял вас пра-
вильно, иметь возможность бросить, когда вам вздумается, семейный очаг,
отправиться на поиски бог его знает чего - чегото, что вам не удалось
обрести дома, - а потом вернуться, когда заблагорассудится... Несерьезно
это, Аннета! Вы это до конца не продумали. Да разве супруг потерпит та-
кое положение, столь унизительное для него, столь двусмысленное для его
супруги?
Рассуждения эти были, пожалуй, не лишены здравого смысла. Но бывают
минуты, когда один лишь здравый смысл без участия сердца - бессмыслица.
Аннета, чуть уязвленная, сказала надменным и холодным тоном, скрывавшим
ее волнение:
- Рожэ, нужно верить женщине, которую любишь; нельзя, женившись на
ней, оскорблять ее, думая, будто она меньше вас оберегает вашу честь. Уж
не воображаете ли вы, что такая женщина, как я, могла бы повести себя
двусмысленно, унизить вас? Всякое ваше унижение было бы унижением и для
нее. И чем была бы она свободней, тем больше чувствовала бы, что долг ее
- оберегать ту сторону вашей жизни, которую вы ей доверили. Нужно отно-
ситься ко мне с большим уважением. Или вы не доверяете мне?
Он почувствовал, что высказывать сомнения опасно, что это только от-
далит ее, и, подумав, что, пожалуй, не стоит придавать слишком большое
значение всем этим женским выдумкам, что будет время и потом все это об-
судить (если она вспомнит), вернулся к первой своей мысли: все превра-
тить в шутку. Итак, он счел за благо предупредительно сказать:
- Я доверяю вам во всем, Аннета! Верю вашим прекрасным глазам. Покля-
нитесь мне только, что всегда будете любить меня, что будете любить меня
