тяготы и муки материнства, не запасшись сперва штампом законного брака,
- да это же никогда не прощается женщине вашего круга!.. Случись со мной
- это куда ни шло! Такие, как я, могут распоряжаться своим телом, как
хотят, - это никого не беспокоит. А твоим буржуа это даже на руку: смот-
ри, как они, например, в "Луизе", славят свободную любовь девушек из на-
рода! Но девушка буржуазного круга - это заповедник! Ты их собствен-
ность. Тебя можно приобрести только по контракту, заключенному у нотари-
уса. Ты не смеешь отдаться свободно, сказав: "Это мое право". Боже упа-
си, как можно! До чего мы дойдем, если собственность начнет восставать
против своего владельца и заявлять: "Я свободна. Приди, сеятель!.."
Даже сердясь, Сильвия не способна была говорить серьезно.
- Общепринятая мораль создана мужчинами, - сказала Аннета с улыбкой.
- Это я знаю. Они осуждают женщину, которая посмела рожать детей вне
брака и не посвятила всю жизнь отцу своих детей. И для многих женщин
брак - рабство, потому что они не любят мужей. Они тоже предпочли бы
быть одинокими и свободными и сами растить своих детей, но у них на это
не хватает мужества. А я постараюсь, чтобы у меня его хватило.
- Бедная дурочка! - В голосе Сильвии звучало сострадание. - Ты жила
до сих пор, как за каменной стеной, предрассудки и привилегии той буржу-
азии, которая держала тебя взаперти, защищали тебя от жестокостей жизни.
Стоит тебе вырваться на волю - обратно больше не впустят. А тогда ты уз-
наешь, что такое жизнь!
- Да, Сильвия ты права: до сих пор я пользовалась в жизни привилегия-
ми. Значит, справедливо, что теперь пришел мой черед узнать те страда-
ния, которые выпали на нашу долю.
- Слишком поздно! К ним надо привыкать с детства. А в твоем возрасте
это уже невозможно... Счастье еще, что ты богата и не будешь терпеть
нужды. Но есть другие мучения - нравственные... Из твоего клана ты бу-
дешь изгнана, все тебя осудят, каждый день ты будешь страдать от мелких
обид и уколов... А сердце у тебя гордое и нежное. Оно будет истекать
кровью.
- И пусть! Когда счастье приходится покупать дорогой ценой, оно еще
слаще. Я хочу нормального человеческого счастья, честного и чистого, вот
и все! И не боюсь людских толков.
- А если от них будет страдать твой малыш?
- Неужели они посмеют? Ну что ж, тогда мы будем вдвоем воевать с эти-
ми трусами!
Аннета выпрямилась и тряхнула волосами, как лев гривой.
Сильвия, глядя на нее, пыталась сохранить суровую мину, но не выдер-
жала - расхохоталась и, пожимая плечами, сказала со вздохом:
- Бедная сумасбродка!..
Аннета спросила с вкрадчивой нежностью:
- Ведь ты-то нас поддержишь? Да? И Сильвия, неистово целуя ее, погро-
зила стене кулаком.
- Пусть только посмеют тебя тронуть! Она ушла. Утомленная спором, Ан-
нета вернулась к своим мечтам. Одна победа - над сестрой - одержана! Но
этот разговор оставил в ее душе смутное беспокойство, - мучило одно сло-
во, оброненное Сильвией. Неужели ее ребенок когда-нибудь упрекнет ее?..
Она легла на спину и, сложив руки на животе, прислушивалась к тому,
что творилось у нее внутри: маленький начинал уже шевелиться. И Аннета -
как это часто бывало теперь - принялась беседовать с ним без слов. Спра-
шивала, хорошо ли это, что она решила владеть им одна; настойчиво молила
его ответить, права ли она, доволен ли он ее решением. Она ведь не хочет
делать ничего такого, в чем он мог бы упрекнуть ее потом! И малыш, разу-
меется, отвечал, что она поступила правильно, что он доволен. Говорил,
что ни с кем не хочет делить ее и, если она решила всецело посвятить се-
бя ему, она должна быть свободна и жить с ним вдвоем. Она и он...
Аннета смеялась от радости. Сердце ее было так переполнено, что слова
замирали на губах. Голова у нее отяжелела, и, усталая, захмелевшая от
счастья, она скоро уснула.
Когда беременность Аннеты начала уже становиться заметной, Сильвия
заставила сестру уехать из Парижа. Подходила осень, и все знакомые, про-
водившие лето за городом, скоро должны были возвратиться. Вопреки опасе-
ниям Сильвии Аннета и не подумала протестовать. Людские толки ее не
страшили, но сейчас все, что могло вызвать внутренний разлад, было для
нее нестерпимо. Ничто не должно было нарушать ее душевный покой!
Сильвия увезла ее на Лазурный берег, но Аннета там не осталась. Все в
этом месте мешало ей сосредоточиться. Близость моря рождала какое-то тя-
гостное беспокойство. Аннета чувствовала себя хорошо только на суше; она
способна была восхищаться океаном, но не могла жить в близком соседстве
с ним. Она испытывала на себе его властное очарование, но дыхание его не
было для нее благотворно: оно будило слишком много тайных томлений, под-
нимало со дна души то, чего Аннета не хотела признавать. Нет, только не
сейчас! Еще не время, нет!.. Иногда от людей приходится слышать, что они
не любят того или иного, потому что боятся его полюбить (а не значит ли
это, что они уже любят?) Аннета остерегалась моря, потому что остерега-
лась самой себя, той опасной Аннеты, от которой она во что бы то ни ста-
ло хотела убежать.
Она поехала дальше на север и близ озер Савойи, в маленьком городке у
подножия гор, решила поселиться на всю зиму. Сильвии она написала уже
после того, как обосновалась тут. Ремесло Сильвии не позволяло ей отлу-
чаться из Парижа, она могла приезжать к сестре лишь изредка и ненадолго,
и ее тревожило, что Аннета одна в такой глуши. Аннета же в этот период
своей жизни более всего стремилась быть одна, и никакое место не каза-
лось ей достаточно уединенным. Она от души наслаждалась своим тихим убе-
жищем. Чем богаче становилась ее внутренняя жизнь, тем сильнее она ощу-
щала потребность в мирной, безоблачной тишине вокруг. Сильвия напрасно
думала, что Аннете в ее положении тяжело быть заброшенной среди чужих
людей. Прежде всего в душе Аннеты был такой запас нежности, что никто не
казался ей чужим, а так как дружелюбие всегда вызывает ответное доброе
чувство, то и она для других недолго оставалась чужой. Впрочем, местные
жители любопытством не отличались и не старались поближе познакомиться с
ней. Проходя мимо, здоровались, перекидывались несколькими приветливыми
словами с порога дома или через изгородь. Отношение к Аннете было самое
доброжелательное. Разумеется, на такого рода доброжелательность в труд-
ную минуту особенно полагаться нельзя, но и то уже хорошо, что она скра-
шивает жизнь в ее обычном течении. Для Аннеты эта равнодушная приветли-
вость незнакомых славных людей, которые не лезли к ней в душу, была при-
ятнее, чем деспотическое попечение родных и друзей, присваивающих себе
право угнетать нас своей опекой.
Середина ноября... Сидя под окном, Аннета шила и смотрела на луга,
покрытые первым снегом, на деревья в белых париках. Но взгляд ее то и
дело возвращался к письму. Это было извещение о браке Рожэ Бриссо с де-
вушкой из парижских политических сфер (Аннета ее знала)... Да, Рожэ не
терял времени. Дамы Бриссо, возмущенные бегством Аннеты, поспешили сост-
ряпать другой брак, прежде чем неудача Рожэ станет известна. А Рожэ с
досады согласился и одобрил их выбор. Аннета понимала, что ей ни удив-
ляться, ни сетовать на это не приходится. Она даже старалась уверить се-
бя, что рада за беднягу Рожэ. Однако новость взволновала ее больше, чем
она это себе представляла. Столько воспоминаний еще теснилось в ее душе
и теле! И в этом теле зачиналась теперь новая жизнь, пробужденная им,
Рожэ... Где-то в темной глубине оживали волнения тех дней... "Нет, нет,
Аннета, не давай им всплыть!" Она с отвращением вспоминала пережитую лю-
бовную горячку. Даже мысль о былых взрывах чувственности утомляла, вызы-
вала в ней брезгливый протест. И враждебное чувство к отцу ее ребенка...
(Сейчас она уже не скрывала этого от себя.) Отголосок первобытной нена-
висти самки к оплодотворившему ее самцу...
Она шила, шила, она хотела забыть обо всем. Так бывало часто: когда
на горизонте появлялась грозовая туча и ее мучило беспокойство, она хва-
талась за работу, как верующий - за четки. Она шила, и мысли ее приходи-
ли в порядок.
Вот и сегодня она этого добилась. Полчаса усердного безмолвного труда
- и тревога улеглась, улыбка снова осветила лицо Аннеты. Когда она под-
няла голову от шитья, в глазах ее уже было умиротворенное выражение. Она
промолвила вслух:
- Что ж, пусть будет так! Солнце играло на снегу. Аннета отложила ра-
боту, оделась для прогулки. В последнее время у нее немного отекали но-
ги, но она заставляла себя ходить, и эти прогулки на воздухе доставляли
ей большое удовольствие: ведь она гуляла не одна, а со своим малышом. Он
уже давал о себе знать. Особенно по вечерам он заполнял ее тело и ти-
хонько толкался повсюду, словно говоря:
"Боже, как тут тесно! Будет этому когда-нибудь конец или нет?"
И снова засыпал. Днем на прогулке он вел себя примерно. Можно было
подумать, что это его глазами мать смотрит вокруг, - так ново казалось
ей все. Какая свежесть красок! Природа словно только что нанесла их на
полотно. Хороши были и краски на щеках Аннеты. Ее сердце билось сильнее,
разгоняя кровь по телу. Она упивалась запахами, и все казалось ей вкус-
ным. Когда ее никто не видел, она набирала в ладони снег и глотала его.
Какая прелесть... Она вспоминала, что в детстве делала то же самое, сто-
ило няне отвернуться... Она сосала и влажные обледенелые стебли тростни-
ка - от этого в горле начиналась сладкая, обессиливающая дрожь, и от
наслаждения Аннета таяла, как таяли снежинки у нее на языке...
Побродив час-другой за городом по заснеженным дорогам, под серым сво-
дом зимнего неба, одна - и не одна, потому что он был тут, в ней, она
шла домой с красными, исхлестанными ветром щеками и блестящими глазами,
прислушиваясь к щебетанью весны внутри себя. По дороге заходила в конди-
терскую: она не могла устоять перед искушением поесть сладкого - шокола-
ду или меду (малыш был такой лакомка!). А потом, к концу дня, шла в цер-
ковь и садилась перед алтарем, который был, как мед, темно-золотой. И
она, Аннета, никогда не соблюдавшая религиозных обрядов, неверующая (так
она думала), сидела здесь до тех пор, пока церковь не запирали, и мечта-
ла, молясь и любя. Наступал вечер, лампады над престолом, тихо покачива-
ясь, собирали в темноте последние отблески света. Аннета сидела в ка-
ком-то оцепенении, немного зябла в легком шерстяном плаще и согревалась
только мыслями о своем солнце. В сердце была священная тишина. Ей рисо-
валась в мечтах жизнь ее ребенка, полная сладости и покоя, укрытая теп-
лом ее любящих рук.
Ребенок родился в один из первых дней нового года. Сын. Сильвия прие-
хала как раз вовремя, чтобы его принять. Несмотря на боли, исторгавшие у
Аннеты по временам стоны (но не слезы), она была сосредоточенно внима-
тельна, заинтересована и немного разочарована, с удивлением замечая, что
чувствует себя скорее сторонним наблюдателем события, чем главным
действующим лицом. Ожидаемого великого чувства она в себе не находила. С
той минуты, как начинаются роды, женщина - в западне. Этой западни никак
не избежать, надо идти до конца. И тогда покоряешься и напрягаешь все
силы, чтобы это как можно скорее кончилось. Сознаешь все ясно, но энер-
гия души и тела целиком уходит на то, чтобы перетерпеть боль. О ребенке
совсем не думаешь. В это время не до нежностей и не до восторгов. Эти
чувства, раньше наполнявшие сердце, отходят сейчас на задний план. Роды
- поистине "труд" [37], тяжкий, напряженный труд, работа тела и муску-
лов, в которой нет ничего красивого и благотворного... до той минуты ос-
вобождения, когда чувствуешь, что из тебя вдруг выскользнуло маленькое
тельце... Наконец-то!
В сердце тотчас снова вспыхивает радость. Стуча зубами, обессиленная,
чувствуя, что погружается куда-то на дно ледяного океана, Аннета протя-
