деления.
Слова "природа" и "культура" далеко не однозначны, в особенности же
понятие природы может быть точнее определено лишь через понятие,
которому его в данном случае противополагают. Мы лучше всего избежим
кажущейся произвольности в употреблении слова "природа", если будем
сразу придерживаться первоначального его значения. Продукты природы -
то, что свободно произрастает из земли. Продукты же культуры производит
поле, которое человек ранее вспахал и засеял. Следовательно, природа
есть совокупность всего того, что возникло
-----------------------------------------------------------(1)Этот путь
был избран мною в моей книге "Die Grenzen der naturwissenschaftlichen
Begriffsbildung. Eine logische Einleitung in die historischen
Wissenschaften". 1896 - 1902*. См. также мою статью
"Geschichtsphilosophie" в "Die Philosophie im Beginn des 20-en
Jahrhunderts. Festschrift fur Kuno Fischer" 1905. 2 Aufl. 1907**. Мне
хотелось бы подчеркнуть, что и эти сочинения не преследуют цели
развернуть полную систему наук и что поэтому все нападки на то, что та
или иная дисциплина будто бы не нашла места в моей системе, не имеют
основания. [55] само собой, само родилось и предоставлено собственному
росту. Противоположностью природе в этом смысле является культура как
то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно
оцененным им целям, или, если оно уже существовало раньше, по крайней
мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности.
Как бы широко мы ни понимали эту противоположность, сущность ее
останется неизменной: во всех явлениях культуры мы всегда найдем
воплощение какой-нибудь признанной человеком ценности, ради которой эти
явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны
человеком; и наоборот, все, что возникло и выросло само по себе, может
быть рассматриваемо вне всякого отношения к ценностям, а если оно и на
самом деле есть не что иное, как природа, то и должно быть
рассматриваемо таким образом. В объектах культуры, следовательно,
заложены ценности. Мы назовем их поэтому благами (Guter), для того чтобы
таким образом отличить их как ценные части действительности от самих
ценностей, как таковых, которые не представляют собой действительности и
от которых мы здесь можем отвлечься. Явления природы мыслятся не как
блага, а вне связи с ценностями, и если поэтому от объекта культуры
отнять всякую ценность, то он точно так же станет частью простой
природы. Благодаря такому либо существующему, либо отсутствующему
отнесению к ценностям мы можем с уверенностью различать два рода
объектов и уже потому имеем право делать это, что всякое явление
культуры, если отвлечься от заложенной в нем ценности, должно быть
рассмотрено как стоящее также в связи с природой и, стало быть, как
составляющее часть природы.
Что же касается рода ценности, превращающей части действительности в
объекты культуры и выделяющей их этим самым из природы, то мы должны
сказать следующее. О ценностях нельзя говорить, что они существуют или
не существуют, но только что они значат (gelten) или не имеют
значимости. Культурная ценность или фактически признается общезначимой,
или же ее значимость и тем самым более чем чисто индивидуальное значение
объектов, с которыми она связана, постулируется по крайней мере хотя бы
одним культурным человеком. При этом, если иметь в виду культуру в
высшем смысле этого слова, речь здесь должна идти не об объектах
простого желания (Begehren), но о благах, к оценке которых или к работе
над которыми мы чувствуем себя более или менее нравственно обязанными в
интересах того общественного целого, в котором мы живем, или по
какому-либо другому основанию. Этим самым мы отделяем объекты культуры
как от того, что оценивается и желается только инстинктивно
(triebartig), так и от того, что имеет ценность блага, если и не на
основании одного только инстинкта, то благодаря прихотям настроения.
Легко показать, что эта противоположность природы и культуры,
поскольку дело касается различия обеих групп объектов, действительно
лежит в основе деления наук. Религия, церковь, право, государство,
нравственность, наука, язык, литература, искусство, хозяйство, а также
необходимые для его функционирования технические средства являются, [56]
во всяком случае на определенной ступени своего развития, объектами
культуры или культурными благами в том смысле, что связанная с ними
ценность или признается значимой всеми членами общества, или ее
признание предполагается; поэтому, расширив наше понятие культуры
настолько, чтобы в него могли войти также и начальные ступени культуры и
стадии ее упадка, а, кроме того, также и явления, благоприятствующие или
препятствующие культуре, мы увидим, что оно охватывает собою все объекты
науки о религии, юриспруденции, истории, филологии, политической
экономии и т. д., т. е. всех "наук о духе", за исключением психологии.
То обстоятельство, что мы причисляем к культуре также орудия
производства сельского хозяйства, а также химические вспомогательные
средства, не может, конечно, служить аргументом против нашего понятия
науки о культуре, как это думает Вундт (1), но, наоборот, оно
показывает, что это выражение гораздо лучше подходит к
неестественно-научным дисциплинам, чем термин "науки о духе". Хотя
технические изобретения обычно и совершаются при помощи естественных
наук, но сами они не относятся к объектам естественно-научного
исследования; нельзя также поместить их в ряду наук о духе. Только в
науке о культуре развитие их может найти свое место.
Можно, конечно, сомневаться, куда относятся некоторые дисциплины,
например география и этнография, но разрешение этого вопроса зависит
только от того, с какой точки зрения они рассматривают свои предметы, т.
е. смотрят ли они на них как на чистую природу или ставят их в известное
отношение к культурной жизни. Земная поверхность, сама по себе чистый
продукт природы, приобретает, как арена всякого культурного развития,
еще иной, помимо чисто естественно-научного, интерес; и дикие народы
могут, с одной стороны, рассматриваться как "естественные народы"
(Naturvolker), с другой же стороны, их можно изучать также с точки
зрения того, насколько у них уже имеются "зачатки" культуры. Эта
двойственность рассмотрения только подтверждает наш взгляд, что дело
вовсе не в различии природы и духа, и мы имеем поэтому право
безбоязненно называть частные неестественно-научные дисциплины науками о
культуре в указанном выше значении этого слова.
Однако часто слово это употребляется также в другом смысле; поэтому
было бы, пожалуй, полезно отчетливо отграничить наше понятие также от
тех родственных ему понятий, в которых выражение "культура" обнимает
отчасти слишком широкую, отчасти же и слишком узкую область. При этом я
ограничусь здесь лишь несколькими примерами.
Как тип чересчур широкой формулировки я беру определение науки о
культуре, данное Паулем (2). Краткий сравнительный анализ его воззрений
тем более желателен, что своими убедительными исследованиями Пауль не
только содействовал замене термина "науки о духе" термином "науки о
культуре", но и был одним из первых в новейшее
-----------------------------------------------------------(1)
Einleitung in die Philosophie. 190l*.
(2) Prinzipien der Sprachgeschichte. 3. Aufl. S. 6 ff. [57] время,
указавших на фундаментальное логическое различие между наукой
закономерной (Gesetzeswissenschaft) и исторической, которое займет еще
наше внимание в будущем. Но, несмотря на это, Пауль все еще видит
"характерный признак культуры" в "упражнении психических факторов". Ему
это кажется даже "единственно возможным точным отграничением данной
области от объектов чисто естественных наук", и так как для него
"психический элемент является... существеннейшим фактором всякого
культурного развития", "вокруг которого все вращается", то и психология
становится "главнейшей базой всех наук о культуре в высшем смысле этого
слова". Термина "науки о духе" он избегает исключительно потому, что
"как только мы вступим в область исторического развития... мы будем
иметь дело наряду с психическими также и с физическими силами". Отсюда
следует, что психическое там, где оно проявляется самостоятельно, есть
объект чистой науки о духе, но вся действительность, состоящая из
физического и психического бытия, относится к наукам о культуре.
В этом рассуждении бесспорно верно то, что науки о культуре нельзя
ограничивать исследованием одних только духовных процессов и что поэтому
выражение "науки о духе" мало говорит и с этой точки зрения. Но нужно
пойти далее и спросить, имеют ли науки о культуре вообще право отделять
физическое от психического бытия так, как это делает психология, и
совпадает ли поэтому действительно понятие духовного, употребляемое
науками о культуре, с понятием психического, образуемым психологией. Но,
оставляя даже это в стороне, я никак не могу понять, каким образом
Пауль, идя своим путем, хочет "точно" отделить естествознание от наук о
культуре. Он сам делает вывод, что согласно его определению нужно
признать даже животную (tierisch) культуру, но ведь и он не сможет
утверждать, что животная жизнь при рассмотрении духовных процессов
безусловно относится к наукам о культуре. Последнее будет иметь место
только тогда, когда мы будем рассматривать ее не как предварительную
ступень человеческой духовной жизни вообще, но как ступень к
человеческой культурной жизни в указанном мною выше смысле. Как только
это отнесение к культурным ценностям отпадает, мы будем уже иметь дело
исключительно с природой, и "единственно возможно точное отграничение"
области оказывается здесь совершенно бессильным.
Пауль сам implicite* соглашается с этим, когда он приводит в качестве
примера науки о культуре из жизни животных историю развития
художественных инстинктов и общественной организации у животных, ибо
говорить о художественных инстинктах и общественной организации животных
имеет смысл лишь в том случае, если речь идет о явлениях, могущих быть
всецело рассматриваемыми по аналогии с человеческой культурой; но тогда
они будут также культурными процессами в моем смысле. Такая точка зрения
по отношению к жизни животных не может все же считаться единственно
правомерной; более того, можно было бы даже показать, что перенесение
понятий человеческой культуры на общества животных в большинстве случаев
является лишь забавной, [58] но притом путающей аналогией. Что следует
понимать под словом "государство", если оно обозначает одинаково
Германскую империю и пчелиный улей, что - под художественным творением,
если под ним одинаково подразумеваются сооруженная Микеланджело гробница
Медичи и пение жаворонка? Как бы то ни было, определение Пауля именно
вследствие того, что психическое должно являться его существенным
признаком, не в состоянии отграничить культуру от природы, и его
дальнейшие рассуждения показывают, что для него самого это определение
оказывается недостаточным.
Но я не буду разбирать этого дальше. Мне хотелось только на примере
Пауля еще раз показать, как без точки зрения ценности, отделяющей блага
от действительности, свободной от ценности, нельзя провести резкое
