культуры определяет здесь не только выбор объектов, но в известном
смысле и образование понятий, делая изображение этих объектов отнесенным
к ценности и историческим. Общность понятий в науках о культуре имеет
предел, который определяется соответствующей культурной ценностью.
Поэтому как ни важно в интересах наук о культуре установление общих
абстрактных отношений, они все же могут пользоваться лишь понятиями
относительно незначительной общности, если только исследование не должно
потерять своего культурно-научного значения. [109]
А тем самым между науками о культуре и науками о природе намечается
также и в этом отношении пограничная черта.
Провести ее возможно яснее является тем более необходимым, что
фактически она очень часто не соблюдается и притом в ущерб наукам о
культуре. Теперь очень любят отыскивать культурные явления в их
примитивнейшей стадии у первобытных или "естественных" народов,
рассчитывая найти их здесь в их "простейшем" виде, и, конечно, это имеет
свои основания. Но если в этом видят путь к пониманию более близких нам
культурных явлений, то следует остерегаться интерпретации подлежащих
изучению объектов в нашем духе и приписывания им того, что совершенно не
соответствует им в действительности, т. е., иначе говоря,
распространения исторического понятия культурного объекта на
действительность, которую уже нельзя называть культурой. Например, нужно
быть вполне уверенным, что занятие, которое у первобытных народов часто
принимают за "искусство", и на самом деле имеет нечто общее с культурным
благом, называющимся у нас искусством, а это возможно только с помощью
исторического культурно-научного понятия искусства, образованного на
основании эстетического понятия ценности. Пока это не известно (а узнать
это в иных случаях крайне трудно), ссылка на разные "произведения
искусства" первобытных народов, не имеющих часто как в глазах их
творцов, так и в глазах наслаждающихся ими никакой эстетической
ценности, может привести в теории искусства только к путанице. Во всяком
же случае совершенно нелепо видеть в исследованиях о первобытной
культуре собственно научные исследования на том основании, что по
указанной выше причине в них можно в большом количестве оперировать
общими понятиями, т. е. пользоваться генерализирующим методом. При
рассмотрении высших форм культурного развития приобретенная таким
образом всеобщность действует уже не только "мертвяще", но и
убийственно.
Самое большое место общие понятия занимают в тех науках о культуре,
которые изучают экономическую жизнь, ибо поскольку вообще возможно
изолировать экономические движения, в них часто действительно
принимаются во внимание только массы; поэтому то, что для этой науки о
культуре является существенным, в большинстве случаев совпадает с
содержанием относительно общего понятия. Так, исторически существенное в
крестьянине или фабричном рабочем у определенного народа в определенную
эпоху может весьма точно совпадать с тем, что общо всем отдельным
экземплярам соответствующего рода и что могло бы поэтому образовать их
естественно-научное понятие. В таких случаях все чисто индивидуальное
может отступать на задний план, установление же общих абстрактных
отношений может получить самое широкое применение. Отсюда, впрочем,
также понятно, почему стремление превратить историческую науку в
генерализирующее естествознание так часто сочетается с утверждением, что
вся история в своей основе есть экономическая история.
Вместе с тем именно здесь яснее всего выступает вся неправомерность
этих попыток превращения всей истории в экономическую ис[110] торию, а
затем и в естествознание. Они основываются, как это легко можно
показать, на совершенно произвольно выбранном принципе отделения
существенного от несущественного, причем выбор этого принципа был
первоначально обусловлен совершенно ненаучными политическими
соображениями. Это можно заметить уже у Кондорсе, а так называемое
материалистическое понимание истории, представляющее собой лишь крайний
полюс всего этого направления, может служить для этого классическим
примером. Оно в очень большой своей части зависит от специфически
социал-демократических стремлений. Демократическим характером
руководящего культурного идеала объясняется склонность рассматривать
также и в прошлом великих личностей как нечто "несущественное" и
считаться только с тем, что исходит от массы. Отсюда идея
"коллективистской" истории. С точки зрения пролетариата или с той точки,
которую теоретики считают точкой зрения массы, внимание в настоящее
время обращается главным образом на экономические ценности.
Следовательно, "существенно" только то, что стоит в непосредственной
связи с ними, т. е. хозяйственная жизнь. Отсюда также идея
"материалистической" истории. Это уже не эмпирическая историческая
наука, пользующаяся методом отнесения к ценности, но насильственно и
некритически конструированная философия истории. Экономическим ценностям
придается здесь до того абсолютное значение, что все, что значимо по
отношению к ним, превращается в истинное бытие, все же, что не относится
к экономической культуре, - в "надстройку" над истинным бытием. В
результате возникает крайне метафизическое воззрение, по формальной
структуре своей родственное платоновскому идеализму и всякому реализму
понятий. Ценности гипостазируются здесь в истинно и единственно
существующее бытие. Различие только в том, что место идеалов головы и
сердца заняли идеалы желудка. Ведь даже "идеолог" Лассаль рекомендует
рабочим смотреть на избирательное право как на вопрос желудка и
распространить его, подобно теплоте желудка, на все народное тело, ибо
нет силы, которая могла бы долго
противостоять ему (1).
------------------------------------------------------------
(1) "Открытое ответное письмо центральному комитету общего немецкого
рабочего конгресса в Лейпциге" (1863). Я имел в виду цитированную выше
фразу Лассаля, когда употребил в первом издании этого очерка выражение
"идеалы желудка". Теннис мог бы принять во внимание и во всяком случае
не писать, что он не знает, "из какого болота Риккерт заимствовал
характерное для него изложение материалистического понимания истории"
("Archiv fur System. Philos.". Bd. VIII. S. 38). Если Теннис объясняет
впоследствии "резкий тон" своих слов тем, что он "почувствовал себя
лично задетым высокомерным тоном" (ibid. S. 408), то это является только
новым доказательством того, что иные натуралистические понимания истории
являются скорее результатом личных и большей частью страстных
"убеждений", нежели плодом спокойной научной работы. Мои фразы в тексте
совсем не "высокомерны", они стараются лишь установить тот факт, что
"исторический материализм", как и всякая философия истории, основывается
на определенных ценностях и что его высмеивание идеализма сводится к
замене старых идеалов новыми, а не к устранению "идеалов" вообще. Я не
думаю отрицать, что многие приходят к натуралистическому пониманию
истории, основываясь на старомодных идеалах головы и сердца. Но это
ставит подобных мыслителей только с "человеческой", но отнюдь не с
научной точки зрения выше других, ибо означает непоследовательность и
впадение в "идеологию". [111]
Не следует удивляться тому, если с этой точки зрения все человеческое
развитие в конечном счете рассматривается как "борьба за хлеб". Выяснив
ценностные точки зрения, на которых основывается исторический
материализм, мы легко сможем оценить мнимую объективность этого
понимания истории. Оно является скорее плодом политики, нежели науки.
Нельзя отрицать того, что прежние историки, может быть, слишком мало
касались экономической жизни. И в качестве дополнительного рассмотрения
экономическая история имеет, конечно, свою большую ценность. Но всякая
попытка сведения к экономике как к единственно существенному во всей
истории односторонне субъективна и должна быть причислена к одним из
произвольнейших исторических конструкций, какие когда-либо вообще
существовали.
XII. Количественная индивидуальность
После этих ограничительных замечаний смысл нашего противоположения
наук о культуре естествознанию должен стать вполне ясным и не может уже
вызывать недоразумений. Тем самым решена поставленная нами в начале
этого очерка задача разделения эмпирических наук на две главные группы.
Так как, однако, продолженная здесь попытка классификации сильно
отличается от традиционного деления наук, то она встретила, конечно, не
только признание, но и целый ряд самых различных нападок. В этом очерке,
где мы хотели бы только ясно наметить главные мысли, мы не можем
ответить на все возражения. Поэтому я раньше уже в нескольких местах
сослался на последующие разъяснения, теперь же попытаюсь выяснить хотя
бы важнейшие пункты, вызывающие сомнения.
Во-первых, можно оспаривать наше положение, что естественно-научный
генерализирующий метод безусловно не способен понять индивидуальное и
особое. Поэтому можно не соглашаться с тем, что понятие истории,
оперирующей естественно-научным методом, логически противоречиво.
Во-вторых, можно утверждать, что индивидуализирующее образование понятий
имеет место и без ценностных точек зрения и что поэтому не следует
принципиально связывать понятие истории с понятием отнесения к ценности.
Наконец, согласившись даже с первыми положениями, можно усомниться в
объективности исторических наук о культуре, противопоставляя им в
качестве образца объективность естественных наук, которой они никогда не
смогут достигнуть. Разберем по порядку все эти три возражения.
Что касается постижения особенного и индивидуального
естественно-научными дисциплинами, то в качестве примеров такого
постижения почти всегда приводятся физика и астрономия. Это, конечно, не
случайность, и нетрудно найти основание этого. Обе указанные науки
применяют математику к своим объектам, и достаточно только вспомнить
сказанное нами выше о двух путях, открывающихся науке для преодоления
разнородной непрерывности всякой действительности (1), чтобы
по-----------------------------------------------------------(1) См.
выше, с. 62 - 63. [112] нять, почему безусловное (restlos) постижение
индивидуальной реальности в физических и астрономических понятиях
считается возможным. Вместе с тем под этим углом зрения легче всего
будет вскрыть ошибочность этого утверждения, т. е. признать, что способ
понимания действительности указанными науками не противоречит нашему
логическому противоположению природы и истории. Для этого следует только
уяснить себе новое понятие индивидуальности, принципиально отличающееся
как от абсолютно иррациональной простой разнородности всякой
действительности, так и от возникающей через отнесение к ценности
индивидуальности исторических понятий. Это новое понятие
индивидуальности можно, в противоположность всегда качественной
индивидуальности действительности, назвать понятием количественной
индивидуальности.
Некоторые естественно-научные дисциплины всецело" ограничиваются при
образовании своих понятий теми сторонами действительности, которые можно
вычислить и измерить, и в наиболее общую теорию материального мира
входят, в конце концов, одни только количественные определения. Чисто
