механическое воззрение совпадает с чисто количественным пониманием
действительности. Но обычное смешение понятия с действительностью
приводит к воззрению, будто чисто количественный физический мир,
обязанный своим существованием исключительно абстрактному расчленению
действительности, является сам реальностью, подобно действительным
телам. Часто даже заключают отсюда, что только количественно
определенный мир есть "подлинная" материальная действительность, все же
качества существуют исключительно лишь "в субъекте" и, следовательно,
относятся только к миру "явлений".
Тот, кто находится во власти подобной фантастической метафизики,
которой мы не можем коснуться здесь подробнее (1), никогда не поймет
сущности научного образования понятий. В самом деле, наше наукознание
имеет смысл лишь при предпосылке, что действительность представляет
собою ту качественно разнородную непрерывность, о которой мы говорили
выше, а также при предположении, что эмпирические дисциплины преследуют
цель познания этой эмпирической действительности. Имея это в виду, мы
легко увидим, что квантифицирующие естественные науки вполне
соответствуют нашей теории, так как именно они не в состоянии ввести в
свои понятия индивидуальности действительность.
Конечно, и это нельзя не признать, чисто количественный физический
мир вполне, без остатка, познается генерализирующим методом, так что
"индивидуальность" его даже поддается вычислению. Но это потому, что
содержание ее утратило свою необозримую разнородность, однородную же
непрерывную среду можно с помощью математики вполне подчинить понятиям.
Пользуясь средствами, которые мы не можем здесь охарактеризовать точнее,
можно точно определить любой пункт однородного пространства. Тому, кто в
этом чисто
количествен-----------------------------------------------------------(1
) См. об этом физиологическом идеализме мое сочинение "Der Gegenstand
der Erkenntnis". 1892. 2 Aufl. 1904. [113] ном мире видит истинную
реальность, достаточно поэтому только скомбинировать между собой
известное количество общих формул, для того чтобы постичь тем самым
индивидуальность этой "действительности". Эта индивидуальность есть в
самом деле не что иное, как соединение общих понятий. Мы понимаем
отсюда, почему Шопенгауэр называл именно пространство и время принципами
индивидуации и почему до сих пор еще указание времени и места совершения
какого-нибудь события отождествляется с действительной индивидуальностью
этого события.
При каких предпосылках такое отождествление действительно правомерно?
Необходимо прежде всего, следуя рационалистической метафизике XVII в.,
приравнять телесную действительность чистому протяжению и соответственно
этому мыслить последние части этой действительности таким образом, чтобы
тела составлялись из них так, как математическая линия составляется из
точек. В таком случае действительно можно всякую часть материального
мира считать безусловно рациональной и без остатка, во всей своей
индивидуальности, познаваемой с помощью естественно-научных понятий. Но
нужно ли в самом деле еще доказывать, что этот чисто количественный
физический мир не есть действительность в том смысле, какой мы все
обыкновенно вкладываем в данное слово, что познаваемость его
индивидуальности основывается исключительно на том, что из него удалено
все, не поддающееся рационализации в количественно определенных
понятиях, и что поэтому его чисто количественная "индивидуальность" не
имеет, кроме имени, ничего общего ни с индивидуальностью эмпирической
действительности, ни с исторической индивидуальностью?
Чистое количество, рассматриваемое само по себе, есть нечто абсолютно
не действительное. Простая протяженность не есть еще материальная
реальность. Однородная непрерывность, единственно доступная совершенному
рационализированию в понятиях, стоит, напротив, в резкой
противоположности к разнородной непрерывности, характеризующей собой
всякую действительность, об индивидуальности которой мы до сих пор
говорили. Итак, индивидуальность, мыслимая как соединение общих понятий
и исчерпываемая пространственными и временными, чисто количественными
определениями, совсем не есть та разнородность, которую мы называем
индивидуальностью. Наоборот, эти понятия следует строго разделять для
того, чтобы уяснить сущность математического естествознания.
Действительная индивидуальность имеет с рационализированной
индивидуальностью математической физики только то общее, что она также
всегда находится в определенной точке пространства или времени. Но этим
она далеко еще не определяется как индивидуальность, да и вообще по
содержанию своему она этим совершенно еще не определена. Поэтому,
сколько бы в данной точке ни скрещивалось общих понятий, мы с их помощью
сможем найти одни лишь количественные пространственно-временные
определения; но этим путем нам никогда не постичь того, что составляет
своеобразие какой-нибудь единичной действительности и что превращает ее
в этот определенный индивид. [114]
При этом совершенно безразличны размеры той части действительности,
которую мы рассматриваем в ее особенности. Поскольку перед нами вообще
действительность, которую вместе с известными уже нам частями
действительности нужно подвести под какое-нибудь понятие, мы должны
видеть в ней, как и во всякой действительности, разнородную
непрерывность, принципиально не исчерпываемую абстрактным, понятийным
(begrifflich) знанием. Для большей ясности представим себе мир так, как
его мыслит новейшая физика, т. е. состоящим из "электронов". Постигается
ли тем самым материальная действительность вся без остатка? Конечно нет.
И электроны также только рассматриваются физикой как простые и равные,
подобно всем экземплярам какого-нибудь общего родового понятия. Если же
под ними подразумевать действительность, то они должны заполнять
пространство. Вправе ли мы считать их абсолютно однородными? Каким
образом приходим мы к допущению подобных реальностей? Всякое известное
нам тело отличается от другого, и каждое в своей особенности так же
иррационально, как и весь материальный мир в целом. То же самое,
следовательно, можно сказать о всякой материальной вещи, к которой
приходит физика. Действительность не может никогда состоять из "атомов",
из "последних вещей" в логическом смысле слова. Действительные атомы
всегда еще многообразны и индивидуальны. Мы не знаем никакой другой
действительности, и мы не имеем потому права представлять себе ее иначе,
как ни несущественна ее индивидуальность для физических теорий.
Короче говоря, разнородная непрерывность действительности проявляется
также и в невозможности для физики достичь когда-нибудь конца своей
работы. Чего бы она ни достигала, все это только еще предпоследнее; там
же, где как будто кажется, что она пришла к концу, это объясняется
только тем, что она игнорирует все то, что еще не вошло в ее понятия.
Тело, которое в такой же степени является частью большого тела, как
точка является частью линии, и которое поэтому во всей полноте своей
действительности может быть без остатка определено своим положением на
линии, есть не что иное, как логическая фикция. Это - понятие
теоретической ценности, "идеи", задачи, но не реальности.
Более того, однородная непрерывность линии на самом деле тоже
принципиально отлична от однородной прерывности точек, из которых она
якобы "состоит". В действительности точки никогда не могут составить
линию. Тут же нам предлагается нечто еще менее возможное: разнородную
непрерывность действительности мы должны мыслить как однородную
прерывность "атомов" в строгом смысле слова, т. е. как прерывность
простых и равных между собою вещей, и полагать затем, что это без
остатка познаваемое образование есть действительность. Нужно за миром
чисто количественно определенных механических понятий совершенно не
видеть все то богатое содержание действительности, которое мы переживаем
в каждую секунду нашего существования, для того чтобы можно было
поверить, что понятия математической физики охватывают хоть одну
действительную индивидуальность. На самом деле кажущаяся близость к
действительности, объясняющаяся примене[115] нием математики и введением
в понятия однородной непрерывности, означает наибольшую отдаленность от
действительности, ибо действительность никогда не бывает однородной и
все, что допускает математическую индивидуализацию, само по себе, как и
всякое количество, абсолютно ирреально. Во всяком случае, математически
определяемая количественная индивидуальность не есть индивидуальность
действительности, равно как и не индивидуальность исторических понятий,
что вряд ли еще требует доказательства.
После этого нетрудно уже увидеть, что и астрономия ничуть не
противоречит нашему утверждению, что естественно-научные понятия закона
не в состоянии воспринять действительную индивидуальность. Конечно,
астрономия может точно вычислить как для прошедшего, так и для будущего
времени орбиты отдельных мировых тел, называемых их собственными
именами; она может предсказать солнечные и лунные затмения с точностью
до дробей секунды и указать индивидуальные моменты времени, когда они
раньше имели место, так что это дает даже возможность установить
хронологию некоторых исторических событий. Поэтому в астрономии часто
видели мыслимо совершеннейшее знание, что привело даже к идеалу "мировой
формулы", с помощью которой открывалась бы возможность вычислить весь
ход действительности во всей его полноте и индивидуальных стадиях. В
особенности популяризовал эти идеи Дюбуа-Реймон, распространивший в
широких кругах самые причудливые представления о будущих перспективах
естествознания. Представления эти отразились странным образом и на
логических сочинениях, где часто встречается утверждение, будто все
историческое развитие мира может быть в принципе точно вычислено с
помощью естественно-научного метода, подобно планетным орбитам.
Мы не можем здесь детально распутывать весь клубок логических
несообразностей, заключающихся в идее такой мировой формулы. Это завело
бы нас слишком далеко. Для наших целей достаточно показать, что уже
исходная точка этих представлений ложна и что, следовательно, у них
отсутствует всякая прочная основа. Нам стоит только спросить: что в
мировых телах поддается астрономическому вычислению и что входит,
следовательно, в астрономические законы? Ответ подразумевается сам
собой. Астрономия постигает без остатка, в их индивидуальности, одни
только количественные определения своих объектов. Например, она может во
всей их индивидуальности указать те моменты времени и места в
пространстве, где были, есть и будут отдельные мировые тела. Поэтому
если известно, что какое-нибудь историческое событие совпало по времени
с солнечным затмением, то представляется возможность вычислить день, в
который оно должно было случиться.
Но значит ли это, что астрономия постигает какую-нибудь
действительную индивидуальность? Мы уже показали, что хотя
количественные определения и можно назвать индивидуальными, ибо и они,
подобно всякому вообще определению, также относятся к индивидуальности,
но эта пространственно-временная индивидуальность никогда не совпадает с
тем, что мы понимаем под индивидуальностью действитель[116] ности. По
