все с полицией. Доктор Вебер. Мы можем подождать его внизу.
- Нет. Лучше я останусь здесь.
- Разве вы можете что-нибудь сделать? Зачем вам оставаться?
- Не знаю. Он... он уже недолго пробудет здесь... А я часто... он не
был счастлив со мной. Я часто уходила. Теперь я хочу остаться с ним.
Она произнесла это спокойно, без малейшего оттенка сентиментальности.
- Ему теперь все равно, - сказал, Равик.
- Дело не в этом...
- Ладно. Тогда выпейте что-нибудь. Вам это необходимо.
(1) Грязные иностранцы (фр.).
Не дожидаясь ответа, Равик позвонил. Кельнер появился на удивление
скоро.
- Принесите два коньяка. Двойных.
- Сюда?
- Да. Куда же еще?
- Слушаюсь, мсье.
Кельнер принес рюмки и бутылку "курвуазье".
Он с опаской покосился на угол, где стояла смутно белевшая в сумерках
кровать.
- Зажечь свет? - спросил он.
- Не надо. Бутылку можете оставить здесь.
Кельнер поставил поднос на стол и, снова бросив взгляд на кровать,
почти выбежал из комнаты. Равик взял бутылку и наполнил рюмки.
- Выпейте. Вам станет лучше.
Он ожидал, что придется ее уговаривать, но она, не колеблясь, выпила
коньяк.
- Есть в его чемоданах что-нибудь важное для вас?
- Нет.
- Вещи, которые вы хотели бы оставить себе? Что-нибудь нужное? Не
посмотрите?
- Нет. Там ничего нет. Я знаю.
- И в маленьком чемодане тоже?
- Может быть. Не знаю, что он там держал. Равик поставил чемодан на
стол у окна и открыл. Бутылки, белье, записные книжки, ящик акварельных
красок, кисточки, книга, в боковом отделении парусинового портфеля - две
кредитки, завернутые в папиросную бумагу. Он посмотрел их на свет.
- Вот сто долларов, - сказал он. - Возьмите. Сможете жить на них
какое-то время. Чемодан поставим рядом с вашими вещами. С таким же успехом
он мог принадлежать и вам.
- Спасибо, - сказала женщина.
- Возможно, сейчас вы и находите все это отвратительным. Но без этого
не обойтись. Это важно для вас: сможете продержаться какое-то время.
- Не вижу в этом ничего отвратительного. Но сама бы я этим заниматься
не могла.
Равик наполнил рюмки.
- Выпейте еще.
Она медленно выпила коньяк.
- Вам лучше? - спросил он.
Она посмотрела на него.
- Мне не лучше и не хуже. Мне - никак. Она сидела, едва различимая в
сумерках. Время от времени по ее лицу и рукам пробегал красный луч световой
рекламы.
- Я ни о чем не могу думать, пока он здесь, - проговорила она.
Санитары - их было двое - сдернули одеяло, придвинули носилки к кровати
и положили на них труп. Они работали споро и деловито. Равик стоял рядом с
женщиной, на случай если ей станет плохо. Прежде чем санитары накрыли тело
простыней, он нагнулся к ночному столику и взял деревянную фигурку Мадонны.
- Мне казалось, это одна из ваших вещей, - произнес он. - Вы не
оставите ее себе?
- Нет.
Он протянул ей Мадонну. Она ее не взяла. Он открыл маленький чемодан и
положил туда фигурку.
Санитары накрыли труп простыней. Потом подняли носилки. Дверь была
узка, в коридоре тоже нельзя было развернуться. Они попытались протиснуться
в дверь, но это оказалось невозможным. Носилки были слишком широки.
- Придется снять, - сказал старший санитар. - С носилками не пройти.
Он вопросительно посмотрел на Равика.
- Пойдемте, - сказал Равик женщине. - Подождем внизу.
Женщина покачала головой.
- Хорошо, - сказал он санитарам. - Делайте, что нужно.
Санитары подняли покойника, взяв его за ноги и плечи, положили на пол.
Равик хотел что-то сказать. Он посмотрел на женщину. Она стояла неподвижно.
Он промолчал. Санитары вынесли носилки в тускло освещенный коридор. Затем
вернулись в сумрак комнаты за трупом. Равик пошел за ними. Чтобы спуститься
по лестнице, им пришлось поднять тело очень высоко. Их лица налились кровью
и покрылись испариной. Покойник грузно парил над ними. Равик следил за
санитарами, пока они не сошли вниз. Затем вернулся в номер.
Женщина не отходила от окна и глядела на улицу. У тротуара стояла
машина. Санитары вдвинули носилки в кузов, как пекарь сажает хлеб в печь.
Потом они забрались в кабину. Мотор взревел так, словно из-под земли
вырвался вопль, машина резко взяла с места и, круто завернув за угол,
исчезла из виду.
Женщина обернулась.
- Вам следовало уйти раньше, - сказал Равик. - Зачем видеть все до
конца?
- Я не могла иначе. Не могла уйти раньше его. Неужели вы этого не
понимаете?
- Понимаю. Идите сюда. Выпейте еще рюмку.
- Нет, не надо.
Когда прибыли полицейские и санитары, Вебер включил свет. После выноса
покойника комната казалась более просторной, но вместе с тем и удивительно
мертвой, словно тело ушло, а смерть осталась.
- Вы ведь покинете этот отель? Не так ли?
- Да.
- У вас есть в Париже знакомые?
- Нет. Никого.
- Вы знаете какой-нибудь другой отель, куда хотели бы переехать?
- Нет.
- Есть тут неподалеку небольшой отель "Милан", чистый и вполне
приличный. Там вы сможете прилично устроиться.
- А нельзя мне жить в том отеле, где... в вашем отеле?
- В "Энтернасьонале"?
- Да. Я... видите ли... я уже немного его знаю. Все-таки лучше, чем
совсем незнакомое место.
- "Энтернасьональ" - не самый подходящий отель для женщин, - сказал
Равик.
Этого только не хватало, подумал он. В одном и том же отеле! Я не
сиделка для больных. И потом... может быть, она считает, будто у меня уже
есть какие-то обязательства перед ней? Ведь и так бывает.
- Нет, не советую, - сказал он резче, чем хотел. - "Энтернасьональ"
всегда переполнен. Беженцы. Лучше всего отправляйтесь в "Милан". Не
понравится - в любую минуту сможете переехать.
Женщина посмотрела на него. Он почувствовал, что она прочла его мысли,
и ему стало стыдно. Но лучше на мгновение испытать стыд, зато потом
наслаждаться покоем.
- Пожалуй, вы правы, - сказала женщина. Равик распорядился снести
чемоданы вниз и погрузить их в такси. До "Милана" было всего несколько минут
езды. Он снял номер и поднялся с женщиной наверх. Это была комната на втором
этаже, оклеенная обоями в гирляндах роз, с кроватью, шкафом, столом и двумя
стульями.
- Подойдет? - спросил он.
- Да, вполне.
Равик посмотрел на обои. Они были чудовищны.
- Здесь, по крайней мере, светло, - сказал он. - Светло и чисто.
- Вы правы.
Внесли чемоданы.
- Так. Ну вот вы и переехали.
- Да. Спасибо. Большое спасибо.
Женщина присела на кровать. У нее было бледное и словно размытое лицо.
- Ложитесь спать. Вы сможете уснуть?
- Попытаюсь.
Равик достал из кармана алюминиевую коробочку и высыпал из нее
несколько таблеток.
- Вот снотворное. Запейте водой. Примете сейчас?
- Нет, позже.
- Ладно. А я теперь пойду. В ближайшие дни наведаюсь. Постарайтесь
поскорей заснуть. На всякий случай вот адрес похоронного бюро. Но лучше не
ходите туда одна. Думайте о себе. Я наведаюсь к вам.
Равик немного помедлил.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Маду. Жоан Маду.
- Жоан Маду. Хорошо. Запомню.
Он знал, что не запомнит и не станет наведываться. И так как он это
знал, ему хотелось соблюсти приличия.
- Все-таки лучше запишу, - сказал он и достал из кармана блокнот с
бланками для рецептов. - Вот, напишите, пожалуйста, сами. Так проще.
Она взяла блокнот и написала свое имя. Он взглянул на листок, вырвал
его и сунул в карман пальто.
- Сразу же ложитесь спать, - сказал он. - Утро вечера мудренее. Звучит
глупо и затасканно, но это так. Единственное, что вам теперь нужно, это сон
и немного времени. Надо продержаться какой-то срок. Понимаете?
- Да, понимаю.
- Примите таблетки и ложитесь.
- Спасибо. Спасибо за все... не знаю, что бы я делала без вас. Право,
не знаю.
Она подала ему руку. Рука была холодной, но пожатие крепким. Хорошо,
подумал он. Уже чувствуется какая-то решимость.
Равик вышел на улицу, вдохнул сырой и теплый ветер. Автомобили,
пешеходы, первые проститутки на углах, пивные, бистро, запах сигаретного
дыма, аперитивов и бензина - зыбкая, торопливая жизнь. Его взгляд скользнул
по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина,
ее взгляд неподвижен. Он вытащил из кармана бумажку с именем, разорвал и
выбросил. Забыть... Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман! Кто бы
мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется пом-
нить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил
все, ради чего стоит жить.
Он пошел к площади Этуаль. Здесь собралась большая толпа. За
Триумфальной аркой стояли прожекторы. Они заливали светом могилу
Неизвестного солдата. Огромный сине-бело-красный флаг развевался над ней на
ветру. Отмечалась двадцатая годовщина перемирия 1918 года.
Погода была ненастной, и лучи прожекторов отбрасывали на проплывающие
облака неясную, стертую и разорванную тень флага. Казалось, там, в медленно
сгущавшейся тьме, тонет изодранное в клочья знамя. Где-то играл военный
оркестр. Невнятные, жестяные звуки гимна. Никто не пел. Толпа стояла молча.
- Перемирие! - проговорила какая-то женщина около Равика. - Моего мужа
убили в последнюю войну. Теперь на очереди сын. Перемирие! Кто знает, что
еще будет...
IV
Температурный лист над кроватью был пуст. Только имя, фамилия и адрес.
Люсьена Мартинэ. Бютт Шомон, улица Клавель.
Лицо девушки выделялось серым пятном на подушке. Накануне вечером ее
оперировали. Равик осторожно выслушал сердце. Затем выпрямился.
- Лучше, - сказал он. - Переливание крови сотворило маленькое чудо.
Если продержится до утра, - значит, появится надежда.
- Хорошо! - сказал Вебер. - Поздравляю. Я ждал худшего. Пульс сто
сорок, кровяное давление восемьдесят, кофеин, корамин... еще немного - и
крышка!
Равик пожал плечами.
- Не с чем поздравлять. Просто она прибыла к нам раньше, чем та, с
золотой цепочкой на ноге, помните? Только и всего.
Он укрыл девушку.
- Второй случай за неделю. Если и дальше так пойдет, ваша клиника
станет очагом спасения девушек, которым делают неудачные аборты на Бютт
Шомон. Ведь и первая пришла оттуда?
Вебер кивнул.
- Да, с той же улицы Клавель. Похоже, они знали друг друга и попали в
руки одной и той же акушерки. И даже пришли примерно в одно и то же время,
вечером. Хорошо еще, что я застал вас В отеле. Думал, вы уже ушли.
Равик посмотрел на него.
- Когда живешь в отеле, Вебер, то по вечерам обычно куда-нибудь
уходишь. Сидеть одному в номере не очень-то весело. Особенно в ноябре.
- Представляю себе. Но зачем тогда жить в отеле?
- Удобно и ни к чему не обязывает. Живешь себе один и вместе с тем не
один.
- И вам это нравится?
- Нравится.
- То же самое можно иметь и в другом месте. Например, если снять
небольшую квартиру.
- Возможно.
Равик снова склонился над девушкой.
- Вы согласны со мной, Эжени? - спросил Вебер.
Операционная сестра взглянула на него.
- Мсье Равик никогда этого не сделает, - холодно сказала она.
- Доктор Равик, Эжени, - поправил Вебер. - В Германии он был главным
хирургом крупной больницы. Занимал гораздо более высокое положение, чем я
сейчас.
- Здесь... - начала было сестра, поправляя на носу очки.
Вебер замахал на нее руками.
- Ладно, ладно! Все это нам известно. У нас в стране не признают
иностранных дипломов. Какой идиотизм! Но откуда вы знаете, что он не снимет
