-- Просто я болтаю всякие пустяки. К тому же это только
полуправда, как, впрочем, все на свете.
-- И любовь тоже?
-- Что общего между любовью и правдой?
-- Разве любовь не является противоположностью правды?
-- Нет, -- сказала Лилиан, вставая. -- Противоположность
любви -- смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое
время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со
смертью, знаком и с любовью. -- Лилиан надела платье. -- Но и
это тоже полуправда. Разве можно быть знакомым со смертью?
-- Конечно, нет. Мы знаем только, что она противоположна
жизни, а не любви, вот и все, но и это сомнительно.
Лилиан засмеялась. Клерфэ снова стал прежним.
-- Знаешь, что бы мне хотелось? -- спросила она. -- Жить
одновременно десятью жизнями.
Клерфэ погладил узкие плечики ее платья.
-- Зачем? Все равно это будет только одной жизнью, Лилиан,
твоей собственной. Когда шахматист играет против десяти
партнеров сразу, он ведь тоже, по сути дела, разыгрывает лишь
одну партию -- свою собственную.
Они стояли у окна. Над Консьержери висел бледный закат.
-- Мне бы хотелось перепутать все на свете, -- сказала
Лилиан. -- Пусть бы я прожила сегодня день или час из
пятидесятого года моей жизни, а потом из тридцатого, а потом из
восьмидесятого. И все за один присест, в каком порядке мне
заблагорассудится; не хочу жить год за годом, прикованная к
цепи времени.
-- По мне, ты и так достаточно быстро меняешься... Где будем
ужинать? Возьмем такси. Слишком ветрено, чтобы ехать на
жузеппе. Я беспокоюсь за твою прическу, -- добавил Клерфэ,
заметив ее удивленный взгляд.
Лилиан закрыла за собой дверь. н не понимает меня, --
подумала она. -- Он не знает, что я любым колдовством хотела бы
вырвать у смерти те несколько дней, которые в действительности
мне уже не суждено прожить. Зато я никогда не стану ворчливой
восьмидесятилетней старухой и меня не постигнет участь
стареющей женщины, которую не хочет больше видеть ее любовник и
от которой он в испуге отшатывается, встретив ее через много
лет. В памяти моих возлюбленных я останусь вечно молодой; я
буду сильнее всех остальных женщин, которые проживут дольше и
станут старше меня.
-- Над кем ты смеешься? -- спросил Клерфэ, спускаясь по
лестнице. -- Надо мной?
-- Над собой, -- сказала Лилиан. -- Только ни о чем меня не
спрашивай, -- придет время, ты сам все узнаешь!
x x x
Часа через два Клерфэ привез ее обратно.
-- На сегодня хватит, -- сказал он, улыбаясь, -- тебе надо
спать.
Лилиан удивленно посмотрела на него.
-- Спать?
-- Ну, отдохнуть. Ведь ты сама говорила, что еще несколько
дней назад была больна.
Лилиан старалась понять, не шутит ли он.
-- Ты и впрямь так считаешь? -- спросила она. -- Еще не
хватало, чтобы ты сказал мне, что я плохо выгляжу.
В вестибюле появился портье, на его лице играла понимающая
улыбка.
-- Сегодня вам опять дать салями? А может, икру? Хозяйка
оставила ее в буфете.
-- Сегодня мне надо снотворное, -- заявила Лилиан. --
Спокойной ночи, Клерфэ.
Он задержал ее.
-- Пойми меня, Лилиан. Я не хочу, чтобы ты слишком
переоценила свои силы и чтобы завтра тебе стало хуже,
-- В онтане ты не был таким осторожным.
-- Тогда я считал, что через два-три дня уеду и больше
никогда не увижу тебя.
-- А теперь?
-- Теперь я готов пожертвовать несколькими часами, чтобы
пробыть потом с тобой столько, сколько смогу.
Лилиан рассмеялась.
-- Весьма практично! Спокойной ночи.
Клерфэ пристально посмотрел на нее.
-- Отнесите наверх бутылку розового вина, -- сказал он
портье.
-- Будет исполнено, сударь.
-- Пойдем. -- Клерфэ взял Лилиан под руку. -- Я провожу тебя
наверх.
Лилиан покачала головой и высвободила свою руку.
-- Знаешь, кто в последний раз приводил мне такой же
аргумент? Борис. Но у него это получалось лучше. Ты прав,
Клерфэ. Будет просто замечательно, если и ты пораньше ляжешь
спать. Тебе надо отдохнуть перед гонками.
Клерфэ сердито посмотрел на нее.
Портье вернулся с бутылкой и двумя рюмками.
-- Вина нам не нужно, -- холодно сказал Клерфэ.
-- Нет, нужно.
Сунув бутылку под мышку, Лилиан взяла у портье одну рюмку.
-- Спокойной ночи, Клерфэ. Дай бог нам сегодня не увидеть во
сне, что мы падаем в бездонную пропасть. Пусть тебе сегодня
приснится Тулуза!
Лилиан помахала ему рюмкой и стала подыматься по лестнице.
Клерфэ стоял до тех пор, пока она не исчезла.
-- Налить коньячку, сударь? -- спросил портье. -- Может,
двойную порцию?
-- Возьмите, выпейте сами! -- сказал Клерфэ, сунув портье
несколько бумажек.
По набережной Гранд Огюстэн он дошел до ресторана а
Перигордин.
За освещенными окнами ресторана последние гости поглощали
трюфеля, испеченные в золе, -- фирменное блюдо а Перигордин.
Пожилая супружеская чета расплачивалась; молодые влюбленные с
жаром лгали друг другу. Клерфэ перешел через улицу и медленно
направился назад вдоль закрытых лавчонок букинистов. орис, --
думал он в ярости. -- Этого еще не хватало! Ветер принес с
собой запах Сены. На темной поверхности воды, которая,
казалось, дышала, чернело несколько барж. На одной из них
жалобно всхлипывала гармоника.
В окнах Лилиан горел свет, но занавески были задернуты.
Клерфэ видел, как за ними скользила ее тень. На улицу Лилиан не
смотрела, хотя окна были открыты. Клерфэ знал, что вел себя
по-идиотски, но он ничего не мог с собой поделать. Он сказал
то, что думал. У Лилиан был такой усталый вид; когда они сидели
в ресторане, лицо у нее вдруг осунулось. еужели тревожиться о
ком-нибудь -- это преступление? -- думал Клерфэ. -- Что она
делает сейчас? Укладывается? Лилиан, наверное, знает, что он
все еще здесь, ведь она не слышала, как отъезжал жузеппе, --
подумал он вдруг. Он быстро перешел через улицу и вскочил в
машину. Потом он завел мотор, слишком сильно нажав на
акселератор, и помчался по направлению к площади Согласия.
Лилиан осторожно поставила бутылку вина на пол рядом с
кроватью. Она слышала, как уехал жузеппе. Затем она вынула из
чемодана непромокаемый плащ и накинула на себя. В сочетании с
вечерним платьем плащ выглядел несколько странно. Но ей не
хотелось переодеваться. Платье было все же более или менее
прикрыто плащом. Лилиан решила не ложиться в постель. Она и так
уже пролежала в санатории больше чем достаточно.
Лилиан сошла вниз; портье сразу же подбежал к ней.
-- Вам такси, мадам?
-- Нет, не надо.
Выйдя на улицу, она без всяких приключений добралась до
бульвара Сен-Мишель. Но там на нее градом посыпались
предложения -- от белых и коричневых, от чернокожих и
желтолицых. Казалось, она попала в трясину и ее облепила
мошкара. За несколько минут ей шепотом преподали краткий, но
выразительный урок по курсу простейшей эротики; по сравнению с
тем, что Лилиан услышала, взаимоотношения пары бездомных собак
следовало считать идеалом чистой любви.
Слегка оглушенная всем этим, Лилиан села за первый
попавшийся столик перед кафе. Проститутки бросали на нее
пронзительные взгляды: здесь был их район, и они готовы были
зубами вцепиться в каждую непрошеную пришелицу. Столик Лилиан
мгновенно стал центром всеобщего внимания. Порядочные женщины
обычно не сидели одни в такое время, да еще в таком кафе. Даже
американки приходили сюда по двое.
В кафе Лилиан получила много новых предложений: один мужчина
предложил ей купить порнографические открытки, двое других --
взять ее под свою защиту, трое -- совершить с ними
автомобильную прогулку. Кроме того, ей посоветовали приобрести
дешевые драгоценности и щенков терьеров, а также вкусить любовь
молодых негров и дам лесбиянок. Не потеряв хладнокровия, Лилиан
сразу же вручила официанту чаевые, и он принял меры к тому,
чтобы отразить наиболее сильный натиск. Теперь Лилиан смогла
наконец выпить рюмку перно и оглядеться вокруг.
Бледный бородатый человек за соседним столиком начал
рисовать ее портрет; какой-то торговец попробовал всучить ей
молитвенный коврик, зеленый, как трава, но торговца прогнал
официант; немного погодя к столику Лилиан подошел юноша и
представился: он был бедный поэт. Лилиан уже поняла, что
оставаться здесь одной невозможно, покоя все равно не будет.
Поэтому она пригласила поэта выпить с ней рюмку вина. Но поэт
попросил заменить вино бутербродом. Лилиан заказала ему
ростбиф.
Молодого человека звали Жерар. Поев, он прочел по бумажке
два стихотворения, а потом продекламировал еще два наизусть. То
были элегии о смерти и умирании, о быстротечности и
бессмысленности земного существования. Лилиан развеселилась.
Поэт, хоть он и был тощий, оказался великолепным едоком. Лилиан
спросила, сможет ли он уничтожить еще один ростбиф. Жерар
заявил, что для него это не составит труда и что Лилиан
понимает поэзию. Но не находит ли она, что человеческая жизнь
безотрадна? К чему жить? Жерар съел еще два ростбифа, и его
стихи стали еще меланхоличнее. Теперь он принялся обсуждать
проблему самоубийства. Что касается его, то он готов в любой
момент покончить с собой -- разумеется, не сегодня, после
такого обильного ужина, а завтра. Лилиан развеселилась еще
больше. Несмотря на худобу, вид у Жерара был вполне здоровый;
он проживет еще лет пятьдесят.
x x x
Некоторое время Клерфэ сидел в баре отеля иц. Потом он решил
позвонить Лилиан. К телефону подошел портье,
-- Мадам в отеле нет, -- сказал он, узнав голос Клерфэ.
-- Где же она?
-- Мадам ушла. С полчаса назад.
Клерфэ прикинул: так быстро Лилиан не могла уложиться.
-- Она взяла с собой чемоданы? -- спросил он на всякий
случай.
-- Нет, сударь, мадам надела плащ.
-- Хорошо, спасибо.
лащ, -- подумал Клерфэ. -- С нее все станется, она может
пойти на вокзал совсем налегке и уехать обратно к своему Борису
Волкову, который куда лучше меня.
Клерфэ побежал к машине. не надо было остаться с ней, --
думал он. -- Что со мной происходит? Каким неуклюжим становится
человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с
него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; весь
его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует
себя таким неуверенным. Нет, я не должен ее потерять!
Портье в отеле еще раз показал Клерфэ, в какую сторону пошла
Лилиан.
-- Не к Сене, сударь, -- сказал он успокоительным тоном. --
Направо. Может быть, ей просто захотелось еще раз пройтись, и
она скоро вернется.
Клерфэ медленно ехал по бульвару Сен-Мишель. Лилиан услышала
рев машины и сразу же увидела жузеппе.
-- А как же смерть? -- спросила она Жерара, перед которым
теперь стояла тарелка с сыром. -- Что делать, если смерть еще
печальнее жизни?
Меланхолично жуя, Жерар ответил вопросом на вопрос:
-- Кто знает, может, жизнь дана нам в наказание за те
преступления, которые мы совершили где-нибудь в ином мире? Быть
может, наша жизнь и есть ад и церковники ошибаются, суля нам
после смерти адские муки.
-- Они сулят нам также и райское блаженство.
-- Тогда, может, все мы падшие ангелы и каждый из нас
обречен провести определенное количество лет в каторжной тюрьме
на этом свете.
-- Но ведь при желании срок заключения можно уменьшить...
-- Вы говорите о самоубийстве! -- Жерар с восхищением
кивнул. -- Но люди не хотят и думать о нем. Нас оно пугает.
Хотя самоубийство -- освобождение! Если бы жизнь была не жизнь,
а огонь, мы бы знали, что делать. Выскочить из огня! Ирония
