ринадцать. Это была настоящая сенсация. Все ставили так же, как
он. Так он дважды за ночь сорвал банк. Это был русский. Как же
его звали? Кажется, Волков. Да, Волков.
-- Волков? -- недоверчиво спросила Лилиан. -- Но ведь не
Борис же Волков?
-- Правильно! Борис Волков. Вы его знали?
Лилиан покачала головой. аким -- не знала, -- подумала она.
Она видела, что Клерфэ наблюдает за ней.
-- Интересно, что с ним стало, -- сказал Фиола. -- Этот
человек произвел здесь фурор. Он был одним из последних игроков
настоящего класса. Кроме того, он великолепно стрелял. Он
приезжал сюда с Марией Андерсен. Вы, вероятно, о ней слышали.
Это была одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо
видел. Она погибла в Милане во время воздушного налета. --
Фиола повернулся к Клерфэ. -- Вы никогда не слышали о Волкове?
-- Нет, -- коротко ответил Клерфэ.
-- Странно! Ведь он тогда участвовал в нескольких гонках.
Разумеется, как любитель. Я никогда не видел человека, который
мог так много пить. Наверное, он сам себя сгубил; впечатление
было такое, что он к этому стремится.
Лицо Клерфэ помрачнело. Он сделал знак официанту, чтобы тот
принес еще одну бутылку вина.
-- Вы еще будете сегодня играть? -- спросил Фиола Клерфэ. --
Конечно же, нет.
-- Почему? Полосы везения тоже приходят полосами. Может
быть, сегодня опять ерное выйдет тринадцать раз подряд.
---------------------------------------------------------------------------
* Потрясающе! (франц.)
** Ставок больше нет (франц.).
*** Делайте ставки (франц.).
**** Закрытый игорный дом для узкого круга лиц (франц.).
x x x
-- Ему не надо было продолжать игру, -- сказал Фиола Лилиан.
-- Сегодня -- ни в коем случае. Таков закон -- старый как мир.
Лилиан бросила взгляд на Клерфэ. На этот раз он не попросил
ее быть рядом, чтобы приносить ему счастье. И она знала почему.
акой он, в сущности, ребенок, -- подумала она с нежностью, -- и
как глупо он ревнует! Неужели он вдруг забыл, что дело не в
ком-то другом, а только в твоем собственном чувстве?
-- Играть надо вам, -- сказал Фиола. -- Вы здесь впервые. Не
хотите ли сыграть за меня? Пойдемте!
Они подошли к другому столу. Фиола начал делать ставки.
Через несколько минут Лилиан тоже приобрела немного жетонов.
Она играла осторожно и ставила небольшие суммы. Деньги значили
для Лилиан очень много. Они были для нее частичкой жизни. Она
не желала находиться в зависимости от дяди Гастона, от его
брюзжания и подачек.
Лилиан почти сразу же начала выигрывать.
-- Вот что значит счастливая рука, -- сказал Фиола, который
проигрывал. -- Эта ночь ваша. Вы не возражаете, если я буду
ставить так же, как вы? Буду вашей тенью?
-- Вы об этом пожалеете.
-- Но не в игре. Ставьте так, как вам приходит в голову.
Некоторое время Лилиан ставила то на расное, то на ерное,
потом на вторую южину и, наконец, на разные номера. Дважды она
выиграла на еро.
-- Вас любит еро -- ичто, -- сказал Фиола.
За столом появилась старуха с черепахой. Она села напротив
Лилиан. Лицо у нее было злое. В промежутках между ставками
старуха шепталась о чем-то со своей черепахой. На ее желтом
пальце свободно болталось кольцо с бриллиантом необычайной
красоты. Шея у старухи была морщинистая, как у черепахи, -- и
вдруг стало видно, что они очень похожи друг на друга. Глаза у
обеих были почти без век и, казалось, состояли из одних
зрачков.
Лилиан ставила теперь попеременно то на ерное, то на
ринадцать. Подняв через некоторое время взгляд, она увидела,
что Клерфэ подошел к другой стороне стола и наблюдает за ней.
Сама того не сознавая, она играла так же, как когда-то играл
Волков. Лилиан стало ясно, что Клерфэ это тоже заметил. Из
чувства протеста Лилиан продолжала ставить на ринадцать. На
шестой раз ринадцать вышло.
-- Довольно, -- сказала Лилиан.
Собрав со стола жетоны, она сунула их себе в сумочку. Она
выиграла, но не знала сколько.
-- Вы уже уходите? -- спросил Фиола. -- Но ведь эта ночь --
ваша. Вы сами. видите, что она ваша. Это уже никогда не
повторится!
-- Ночь прошла. Стоит только раздвинуть занавески, как здесь
настанет бледное утро, которое превратит всех нас в призраков.
Спокойной ночи, Фиола. Продолжайте игру!
-- Я -- тебя? Я делаю все, чтобы тебя удержать.
-- Неужели ты думаешь, что таким способом можно удержать
меня? Господи!
Голова Лилиан опять упала на грудь.
-- Ты напрасно ревнуешь, Борис не примет меня, если я даже
захочу вернуться.
-- Какое это имеет значение? Главное -- ты хочешь обратно!
-- Не гони меня обратно! О боже, неужели ты совсем ослеп?
-- Да, -- сказал Клерфэ. -- Наверное! Наверное! -- повторил
он. -- Но я ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил.
x x x
Они молча ехали к Антибу по шоссе Корниш. Навстречу им
двигалась повозка, в которую был впряжен ослик. На повозке
сидела девочка-подросток и пела. Измученная Лилиан посмотрела
на нее со жгучей завистью. Она вспомнила старуху в казино,
которая протянет еще много лет, снова посмотрела на смеющуюся
девочку и подумала о себе. Она переживала одну из тех минут,
когда все казалось непонятным и все трюки были бесполезны,
когда ее захлестывало горе и все ее существо в бессильном
возмущении вопрошало: очему? Почему именно я? Что я такое
сделала, почему именно меня должно все это постигнуть ?
Ничего не различая от слез, она смотрела на сказочную
природу. Сильный аромат цветущих деревьев разносился по всей
окрестности.
-- Почему ты плачешь? -- спросил Клерфэ с раздражением. --
Честное слово, у тебя нет никаких причин для слез.
-- Да, у меня нет никаких причин.
-- Ты изменяешь мне с тенью, -- сказал Клерфэ горько, -- и
ты же еще плачешь!
а, -- думала она, -- но тень зовут не Борис. Сказать Клерфэ
ее имя? Но тогда он запрет меня в больницу и выставит стражу у
ворот. Я буду сидеть за дверьми с матовыми стеклами, вдыхать
постылые запахи дезинфекции и благих намерений и вонь
человеческих экскрементов, пока меня не залечат до смерти.
Она посмотрела на Клерфэ. ет, -- подумала она, -- только не
тюрьма, созданная его любовью. Протесты здесь бесполезны. Есть
лишь одно средство -- убежать. Фейерверк погас, зачем рыться в
золе?
Машина въехала во двор отеля. Какой-то англичанин в
купальном халате уже шел к морю. Не глядя на Лилиан, Клерфэ
помог ей выйти из машины.
-- Теперь ты будешь редко видеть меня, -- сказал Клерфэ. --
-.Завтра начнутся тренировки.
Он несколько преувеличивал: гонки проходили по городу, и
поэтому тренироваться было почти невозможно. Только во время
самых гонок перекрывали уличное движение. Тренировка сводилась
главным образом к тому, что гонщики объезжали дистанцию и
запоминали, где им придется переключать скорости.
Лилиан вдруг представила себе все, что еще произойдет между
ней и Клерфэ; ей казалось, что она видит длинный коридор.
Коридор становится все уже и Уже, и выхода в нем не видно. Она
не может идти по нему. А пути назад в любви нет. Никогда нельзя
начать сначала: то, что происходит, остается в крови. Клерфэ
уже не будет с ней таким, как прежде. Таким он может быть с
любой другой женщиной, только не с ней. Любовь, так же как и
время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни
добрая воля -- ничто не может помочь; таков мрачный и
безжалостный закон любви. Лилиан знала его и поэтому хотела
уйти. То, что им осталось еще прожить вдвоем, было для Лилиан
всей жизнью, а для Клерфэ лишь несколькими месяцами. Поэтому
она должна была считаться только с собой, а не с Клерфэ. У них
было слишком неравное положение. В его жизни их любовь являлась
лишь эпизодом, хотя сейчас он и думал иначе, а для нее --
концом всему. Она не имела права жертвовать собой; теперь она
это поняла. Лилиан не ощущала раскаяния, для этого у нее было
уже слишком мало времени; зато она обрела ясность, ясность
раннего утра. Последние клочья тумана рассеялись, недоразумения
исчезли. Она почувствовала маленькое острое счастье, какое
чувствует человек, принявший решение. И как ни странно, вместе
с решением вернулась нежность к Клерфэ -- теперь она была
безопасной.
-- Во всем, что ты говоришь, нет ни грана правды, -- сказала
Лилиан уже совсем другим голосом. -- Ни грана! Забудь это! Это
не так! Все не так!
Она видела, как просияло лицо Клерфэ.
-- Ты останешься со мной? -- быстро спросил он.
-- Да, -- сказала она, зная, что это было неправдой и все же
правдой. Она не хотела ссориться в эти их последние дни.
-- Ты наконец меня поняла?
-- Да, я тебя поняла, -- ответила она, улыбнувшись.
-- Ты выйдешь за меня замуж?
Клерфэ не почувствовал колебания в ее голосе.
-- Да, -- сказала она.
Ведь и это было уже безразлично.
Он пристально посмотрел на нее.
-- Когда?
-- Когда хочешь.
Он помолчал мгновение.
-- Наконец-то! -- сказал он. -- Наконец! Ты никогда об этом
не пожалеешь, Лилиан!
-- Знаю.
Клерфэ разом преобразился.
-- Ты устала! Наверное, устала до смерти! Что мы наделали!
Тебе надо спать! Идем, я провожу тебя наверх.
-- А ты?
-- Я последую примеру англичанина, а потом, пока на улицах
еще нет движения, объеду дистанцию. Просто так, порядка ради, я
ее знаю. -- Клерфэ стоял в дверях ее комнаты. -- Какой я дурак!
Проиграл больше половины того, что выиграл! Со зла!
-- Я выиграла. -- Лилиан бросила сумку с жетонами на стол.
-- Но не сосчитала сколько.
-- Завтра мы опять выиграем. Ты пойдешь к врачу?
-- Да. А теперь мне надо спать.
-- Конечно. До самого вечера. Потом мы поедим и опять ляжем
спать. Я тебя ужасно люблю.
-- Я тебя тоже, Клерфэ.
Уходя, он осторожно прикрыл за собой дверь. ак в комнате у
больной, -- подумала она, без сил опускаясь на кровать.
Окно было отворено. Лилиан видела, как Клерфэ шел к морю.
осле гонок, -- подумала она. -- Я должна сложить вещи и уехать
после гонок. Она не знала, почему не решалась уехать раньше. ще
несколько дней, -- подумала Лилиан. Она не знала, куда поедет.
Да и не все ли равно, в сущности. Она должна уехать. ехать
обратно, -- сказал Клерфэ. Но куда? Где находилось это братно?
Каждый круг был лишь немногим больше трех километров;
но трасса проходила по улицам МонтеКарло, как раз по центру
города, обегала гавань, шла по холму, на котором стояло казино,
и сворачивала обратно; во многих местах ширины шоссе еле
хватало для обгона, дорога почти сплошь состояла из виражей,
двойных виражей, поворотов в форме шпильки и поворотов под
острым углом. Надо было проехать сто таких кругов -- свыше
трехсот километров, а это значило, что гонщик должен десятки
тысяч раз переключать скорости, тормозить, трогаться с места,
снова переключать скорости, тормозить и снова трогаться.
-- Настоящая карусель, -- смеясь, сказал Клерфэ Лилиан. --
Что-то вроде акробатического номера. По-настоящему разогнаться
невозможно. Где ты сидишь?
-- На трибуне. Десятый ряд справа.
-- День будет жаркий. Ты взяла с собой шляпу?
- Да.
Лилиан показала Клерфэ маленькую соломенную шляпку, которую
она держала в руке.
-- Хорошо. Сегодня вечером мы пойдем к морю в авильон д'Ор,
будем есть лангусты и запивать их холодным вином. А завтра
поедем к одному моему знакомому архитектору, который сделает
нам проект перестройки дома. Дом будет светлый, с большими
окнами, весь залитый солнцем.
Тренер что-то крикнул Клерфэ по-итальянски.
-- Уже начинается, -- сказал Клерфэ, застегивая у горла
белый комбинезон.
Он вынул из кармана кусочек дерева и похлопал им сперва по
машине, а потом себя по руке.
