она испугалась, что он незаметно для нее ушел из жизни. Она конвульсивно
сжала его руку. Он открыл глаза и прошептал:
- Я ничуть не забочусь о биологических дочерях, Глэдия. За два
столетия у меня была только одна настоящая дочь - это ты. Я хочу, чтобы
Жискар был у ТЕБЯ. Он ценный.
- Чем он ценный?
- Не могу сказать. Но его присутствие всегда утешает меня. Храни его
всегда, Глэдия. Обещай мне.
- Обещаю, - сказала она.
Затем его глаза открылись в последний раз, голос вдруг обрел силу, и
он сказал почти нормально:
- Я люблю тебя, Глэдия, как дочь.
- И я люблю тебя, Хэн, как отца.
Это были последние слова, которые он сказал и услышал. Глэдия
обнаружила, что держит руку мертвого, и некоторое время не могла заставить
себя выпустить ее.
Так Жискар стал ее собственностью. Однако, он причинял ей какое-то
неудобство, и она не понимала, почему.
- Знаешь, Жискар, - сказала она, - я пыталась найти среди звезд
солнце Солярии, но Дэниел сказал, что его можно увидеть только в 3.20, да
и то в подзорную трубу. Ты знаешь об этом?
- Нет, мадам.
- Как по-твоему, стоит мне ждать столько времени?
- Я советовал бы вам, мадам Глэдия, лучше лечь спать.
Глэдия была недовольна этим советом.
- Да? А если я предпочту ждать?
- Я только посоветовал, мадам, потому что у вас завтра будет трудный
день, и вы, без сомнения, пожалеете, что не выспались.
- А почему у меня будет трудный день, Жискар? Я не знаю ни о каких
грядущих трудностях.
- У вас назначена встреча, мадам, с неким Ленуаром Мандамусом.
- Назначена? Когда это случилось?
- Час назад. Он звонил, и я взял на себя смелость...
- ТЫ ? Кто он такой?
- Он член Института Роботехники, мадам.
- Значит, подчиненный Келдина Амадейро?
- Да, мадам.
- Пойми, Жискар, что я ни в коей мере не интересуюсь видеть этого
Мандамуса или любого, кто связан с этой ядовитой жабой Амадейро. Если ты
взял на себя смелость договориться об этой встрече от моего имени, то будь
любезен позвонить ему и отменить ее.
- Если вы приказываете, мадам, и приказываете строго, я попытаюсь
повиноваться, но, может быть, не смогу. Видите ли, по-моему суждению, вы
нанесете себе вред, если откажетесь от этого свидания, а я не должен
делать ничего такого, что может повредить вам.
- Твои суждения могут быть ошибочными, Жискар. Кто он такой, что
отказ от встречи с ним повредит мне? Может, он и член Института, но для
меня он ничего не значит.
Глэдия прекрасно сознавала, что зря изливает на Жискара свое дурное
настроение. Ее расстроили известия о том, что Солярия покинута, и ей было
досадно, что она искала в небе солнце Солярии, которого там не было.
Правда, указал ей на недостаток ее знаний робот Дэниел, но на НЕГО она не
сердилась - Дэниел так походил на человека, что она автоматически
относилась к нему, как к человеку. Внешность - это все. Жискар ВЫГЛЯДЕЛ
роботом и, значит, вроде бы не мог чувствовать обиды.
И в самом деле, Жискар вовсе не реагировал на раздражение Глэдии
(впрочем, и Дэниел тоже не реагировал бы).
Жискар сказал:
- Я говорил, что доктор Мандамус - член Института Роботехники, но он,
возможно, является чем-то большим. В последние несколько лет он был правой
рукой доктора Амадейро. Это делает его лицом значительным, и игнорировать
его непросто. Доктор Мандамус не из тех, кого можно оскорбить, мадам.
- А почему, Жискар? Мне плевать на Мандамуса, и, тем более, на
Амадейро. Я думаю, ты помнишь, как Амадейро когда-то делал все возможное,
чтобы обвинить доктора Фастольфа в убийстве, и только чудом его махинация
провалилась.
- Я прекрасно помню.
- Это хорошо. Я опасалась, что за эти столетия ты забыл. За все это
время я не имела ничего общего ни с Амадейро, ни с кем-либо связанным с
ним, и намерена продолжать эту политику. И меня не беспокоит, повредит ли
это мне и будут ли вообще какие-нибудь последствия. Я не желаю видеть
этого доктора, кто бы он ни был, и в будущем не назначай свиданий от моего
имени, не спросив меня.
- Слушаюсь, мадам. Но не могу ли я указать...
- Нет, не можешь, - сказала Глэдия и отвернулась.
Некоторое время длилось молчание. Она сделала несколько шагов, и
тогда раздался спокойный голос Жискара:
- Мадам, я прошу вас верить мне.
Глэдия остановилась. Почему он употребил это выражение? Она снова
услышала давний-давний голос: "Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя
верить ему".
Она сжала губы и неохотно, против воли, вернулась назад.
- Ну, - сказала она неласково, - что ты хочешь сказать, Жискар?
- Пока доктор Фастольф был жив, мадам, его политика господствовала на
Авроре и на других Внешних Мирах. В результате народу Земли было разрешено
свободно эмигрировать на другие планеты, пригодные для жизни, а теперь эти
планеты, которые мы называем Поселенческими, процветают. Но доктор
Фастольф умер, а его приверженцы утратили свой престиж.
Доктор Амадейро сохранил антиземную точку зрения, и вполне возможно,
что теперь восторжествует она и начнется мощная политика против Земли и
Поселенческих Миров.
- Пусть так, Жискар, но при чем тут я?
- Вы можете повидаться с доктором Мандамусом и узнаете, почему он так
стремится увидеть вас, мадам. Уверяю вас,он был страшно настойчив и
требовал свидания как можно раньше. Он просил вас принять его в восемь
утра.
- Жискар, я НИКОГДА ни с кем не встречаюсь раньше полудня.
- Я объяснил ему это, мадам, но он хотел увидеть вас до завтрака и
прямо пришел в отчаяние. Я чувствовал, что важно узнать, почему он так
расстроен.
- А если я его не приму, чем, по-твоему, это повредит лично мне? Не
Земле, не Поселенческим Мирам, а МНЕ?
- Мадам, это может повредить способности Земли и поселенцев к
дальнейшему заселению Галактики. Эта мечта зародилась в уме полицейского
инспектора Илайджа Бейли более двухсот лет назад. Вред, нанесенный Земле,
будет осквернением его памяти. Разве я ошибаюсь, думая, что любой вред,
нанесенный его памяти, вы примите, как личный?
Глэдия вздрогнула. Уже дважды в течение часа в разговоре упоминался
Илайдж Бейли. Короткоживущий землянин, он давным-давно умер - сто
шестьдесят лет назад, но упоминание его имени все еще потрясло её.
- Как это вдруг стало таким серьезным? - спросила она.
- Не вдруг, мадам. Два столетия назад народ Земли и народ Внешних
Миров следовали параллельными курсами и не вступали в конфликт благодаря
мудрой политике доктора Фастольфа. Но всегда существовала сильная
оппозиция, и доктор Фастольф всегда противостоял ей. Теперь же, когда он
умер, оппозиция стала очень мощной. Уход населения с Солярии еще больше
увеличил эту мощь, и вскоре оппозиция станет главенствующей политической
силой.
- Почему?
- Есть явные признаки, что сила космонитов клонится к упадку, и
многие аврорцы считают, что сильные действия надо произвести сейчас - или
никогда.
- И тебе кажется, что мое свидание с этим человеком может
предупредить это?
- Да, мои ощущения именно таковы, мадам.
Глэдия помолчала и снова вспомнила с возмущением, что она обещала
Илайджу верить Жискару.
- Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но, так и
быть, увижусь с ним.
3.
Глэдия спала, и в доме было темно - по человеческим стандартам.
Однако дом жил, в нем происходили движения и действия, потому что роботы
видели в инфракрасном свете.
Дом приводился в порядок, привозились продукты, выносился мусор, вещи
чистились, полировались или убирались, приборы проверялись и, как всегда,
была охрана.
Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не
бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да и не
могло быть, поскольку дома и люди всегда охранялись роботами, все это
знали и приветствовали.
Роботы-сторожа всегда были на месте. Они никогда не использовались,
именно потому, что всегда были здесь.
Жискар и Дэниель, чьи способности были много выше, чем у других
домашних роботов, не имели специальных обязанностей, разве что отвечали за
правильную работу всех остальных роботов.
В три часа они сделали обход по лужайке и к лесному участку, чтобы
проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана и не возникло ли
каких-нибудь проблем.
Они встретились на южной границе поместья и некоторое время
разговаривали сокращенным, эзоповским языком. За десятилетия общения они
привыкли понимать друг друга, и им не было нужды прибегать к сложностям
человеческой речи.
Дэниел сказал едва слышно:
- Облака. Почти не видно.
Если бы Дэниел говорил для человеческих ушей, он сказал бы:
- Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам
Глэдия дожидалась случая увидеть солнце Солярии, она все равно не увидела
бы его.
И Жискар ответил:
- Предсказано. Лучше интервью, - что было эквивалентно: - Бюро погоды
так и предсказывало, друг Дэниел, и это могло служить извинением, чтобы
мадам Глэдия легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить ее
согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе.
- Мне кажется, друг Жискар, что главной трудностью для твоего
убеждения было ее огорчение по поводу опустошения Солярии. Я был там
дважды с партнером Илайджем, когда мадам Глэдия была еще солярианкой и
жила там.
- Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете,
что она рада была оставить ее и не имела намерения возвращаться. Но я
согласен с тобой: ее расстроило, что история Солярии закончена.
- Я не понимаю реакцию мадам Глэдии, - сказал Дэниел, - но очень
часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.
- Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредным для человека,
а что нет, - Жискар сказал бы это со вздохом, если бы был человеком. - Это
одна из причин, почему мне кажется, что Три Закона Роботехники неполны и
недостаточны.
- Ты и раньше говорил это, друг Жискар, и я пытался поверить этому,
но не получилось.
- Я лишь разумом понимаю, что они неполны и недостаточны, но когда
пытаюсь ПОВЕРИТЬ этому, оказывается, что я связан Законами. Если бы я не
был ими связан, я бы, наверное, поверил в их недостаточность.
- Это парадокс, которого я не понимаю.
- И я тоже. Но я вынужден объяснить этот парадокс. Иногда я даже
чувствую, что жажду обнаружить неполноту и неточность Трех Законов,
например, сегодня вечером в разговоре с мадам Глэдией. Она спросила, как
отказ от встречи может повредить ей лично, и я не мог ей ответить,
поскольку это вне пределов Трех Законов.
- Ты дал прекрасный ответ, друг Жискар. Вред, нанесенный памяти
партнера Илайджа, должен глубоко воздействовать на мадам Глэдию.
- Это был лучший ответ в пределах Трех Законов, но не лучший из
возможных.
- А какой был бы лучшим?
- Не знаю, потому что не могу выразить это словами или даже
концепциями, пока я связан Законами.
- Но за пределами Законов ничего нет, - возразил Дэниел.
- Будь я человеком, - сказал Жискар, - я видел бы дальше Законов. Я
думаю, друг Дэниел, что ты больше меня способен видеть дальше. Да, я давно
считаю, что хоть ты и робот, ты думаешь удивительно похоже на человека.
- Это неправильно, - медленно и как бы с болью сказал Дэниел. - Ты
так полагаешь, потому что можешь смотреть и человеческие мозги. Это вредит
тебе и, в конце концов, может тебя разрушить. Мне тяжело об этом думать.
Если ты можешь удержаться от лишнего заглядывания в мозги - удержись.
Жискар отвернулся.
- Не могу. И не хочу. Я жалею, что из-за Трех Законов могу сделать
так мало. Я не могу пробиваться достаточно глубоко - из-за боязни нанести
вред. Я не могу влиять достаточно прямо - из-за боязни нанести вред.
- Но ты сильно повлиял на мадам Глэдию.
- Нет. Я мог бы изменить ее мысли и заставить ее согласиться на
