следующей поездке, но он ни разу не заговорил об этом. Видимо, он пришел к
тому же решению и, возможно, тоже боялся, что она захочет отправиться в
путешествие.
В этом не было ничего необычного. Аврорцы - да и вообще космониты -
предпочитали оставаться дома. Их планеты, их дома были достаточно
комфортабельны и, в конце концов, что может быть лучше, когда о вас
заботятся ваши собственные роботы, понимающие каждый ваш сигнал, и вам
даже не надо говорить о своих желаниях?
Она съежилась. Что имел в виду Д.Ж., когда говорил об упадке
роботехнического общества?
Но вот она снова в космосе и на земном корабле. Она мало что видела
на нем, но то, что она видела, ей страшно не понравилось. Тут, кажется,
ничего не было, кроме прямых линий, острых углов и гладкой поверхности.
Все "лишнее", видимо, исключалось, словно может существовать одна только
функциональность. Хотя она и не знала назначения того или иного предмета
на корабле, она чувствовала, что от него больше ничего не требуется, что
ничто не может вмешиваться в кратчайшее расстояние между двумя точками.
На всех аврорских и вообще космонитских вещах все было многослойным.
Основой была функциональность - если не считать чистого орнамента - но
поверх шло то, что удовлетворяло глаз и чувства, а поверх этого нечто,
удовлетворяющее дух. Насколько же это было лучше!
Это представляло такое изобилие человеческого творчества, что
космониты просто не могли жить в неукрашенной Вселенной, и разве это
плохо? Неужели будущее принадлежит повсеместной геометрии? Или поселенцы просто
еще не усвоили сладости жизни?
Но если в жизни так много сладости, почему же ей, Глэдии, так мало
досталось?
Ей нечего было делать на борту, кроме как размышлять над такими
вопросами и отвечать на них себе самой. Этот Д.Ж., варварский потомок
Илайджа, вбил их ей в голову своим спокойным утверждением, что Внешние
Миры умирают, хотя и сам видел даже за короткое время пребывания на
Авроре, что планета находится в полном здравии и безопасности.
Она попыталась отвлечься от своих мыслей голофильмами,которыми ее
снабдили, с умеренным любопытством следила, как события торопливо
следовали одно за другим (все фильмы были приключенческими), оставляя мало
времени для разговора и еще меньше для мысли и радости. Очень похоже на их
изделия.
Д.Ж. вошел в середине одного такого фильма. Его приход не был для нее
неожиданностью, роботы предупредили ее и не пустили бы его, если бы она не
была расположена его принять. Дэниел вошел с ним.
- Ну, как вы тут? - спросил Д.Ж. и, когда она дотронулась до контакта
и изображение исчезло, добавил: - Не выключайте, я посмотрю вместе с вами.
- Не обязательно. С меня хватит.
- Вам тут удобно?
- Не очень. И... изолированно.
- Простите. Но и я был изолирован на Авроре. Моим людям не разрешили
выйти вместе со мной.
- И теперь вы берете реванш?
- Отнюдь. Во-первых, я позволил вам взять с собой двух роботов по
вашему выбору. Во-вторых, дело не во мне, а в моем экипаже. Они не любят
космонитов и роботов. Но почему вы недовольны? Эта изоляция уменьшает ваш
страх перед заразой.
- Может, я уже слишком стара, чтобы бояться заразы. Я часто думаю,
что прожила уже достаточно долго. К тому же у меня есть перчатки, носовые
фильтры и, если понадобится, маска. И я сомневаюсь, что вы захотели бы
прикоснуться ко мне.
- И никто другой не захочет, - сказал он неожиданно угрюмо, и его
рука коснулась какого-то предмета на правом бедре.
Ее глаза проследили за этим движением.
- Что это?
Он улыбнулся.
- Оружие, - сказал он и вытащил его, держа за рукоятку.
Прямо перед Глэдией был тонкий цилиндр сантиметров пятнадцати длиной.
В нем не было никакого видимого отверстия.
- Это убивает людей? - она протянула руку к цилиндру.
Д.Ж. быстро отвел его назад.
- Никогда не тянитесь к чужому оружию, миледи. Это не просто дурной
тон - хуже, потому что поселенцы привыкли сильно реагировать на такой
жест, и вы можете пострадать.
Глэдия, широко раскрыв глаза, убрала руки за спину.
- Не угрожайте, Диджи. Дэниел не имеет чувства юмора в этом
отношении. На Авроре не найдется такого варвара, кто носил бы оружие, -
сказала она.
- Видите ли, у нас нет роботов, чтобы защищать нас. И этот аппарат не
убивает. В каком-то смысле он делает худшее. Он производит вибрацию,
которая стимулирует нервные окончания, ответственные за чувство боли. Он
вредит много сильнее, чем вы можете себе представить. Никто добровольно не
согласится испытать это второй раз, и те, кто носит такое оружие, редко
применяют его. Мы называем его нейтронным хлыстом.
- Отвратительно! У нас роботы, но они никогда не причиняют никому
вреда, разве что в крайнем случае, и то вред минимальный.
Д.Ж. пожал плечами:
- Это звучит весьма цивилизованно, но лучше немного боли, немного
убийства, чем распад души, вызываемый роботами. Кстати, нейронный хлыст
непредназначен для убийства, а у вашего народа на космических кораблях
есть оружие, которое может вызвать массовую смерть и разрушение.
- Потому что мы воевали на заре нашей истории, когда наследство Земли
было еще сильно в нас, но потом мы научились лучшему.
- Вы пользовались этим оружием на Земле и после.
- Это... - начала она, но закрыла рот.
Д.Ж. кивнул.
- Я знаю. Вы собирались сказать: "Это другое дело". Подумайте об
этом, миледи, и не удивляйтесь, что моя команда не любит космонитов. И я н
е люблю. Но вы нужны мне, миледи, поэтому я отгоняю свои эмоции.
- Как я могу быть полезной вам?
- Вы солярианка.
- Вы упорно твердите это. Прошло больше двух столетий. Я не знаю,
какова теперь Солярия. И ничего не знаю о ней. Каков был Бейли-мир два
столетия назад?
- Он не существовал тогда, но Солярия существовала, и я надеюсь, что
вы вспомните что-нибудь полезное.
Он встал, поклонился с насмешливой вежливостью, и вышел.
15.
Некоторое время Глэдия молчала, потом сказала:
- А он не слишком вежлив, верно?
- Мадам Глэдия, - сказал Дэниел. - Поселенец явно в напряжении. Он
идет к планете, где погибли два корабля и убиты их экипажи. Он и его
экипаж идут к большой опасности.
- Ты всегда защищаешь любое человеческое существо, Дэниел, -
запальчиво сказала Глэдия. - Опасность и для меня тоже, и я не хотела бы с
ней встречаться, но это не заставляет меня грубить.
Дэниел не ответил.
- Ну, может и заставляет. Я была чуточку груба?
- Я думаю, поселенец не обиделся. Могу я посоветовать вам, мадам,
приготовиться ко сну? Уже поздно.
- Ладно, я лягу, но вряд ли усну.
- Друг Жискар уверяет меня, что вы уснете, мадам, а он обычно бывает
прав в таких вещах.
И она в самом деле уснула.
16.
Дэниел и Жискар стояли в темноте в каюте Глэдии.
- Она крепко спит, друг Дэниел, и ей нужен отдых. Впереди опасное
путешествие.
- Мне кажется, друг Жискар, что она согласилась ехать под твоим
влиянием. У тебя, видимо, были причины.
- Друг Дэниел, мы так мало знаем о природе кризиса, стоящего теперь
перед Галактикой, что мы просто не можем отказаться от действий, которые
могут расширить наши знания. Мы должны узнать, что происходит на Солярии,
и единственный способ - устроить так, чтобы мадам Глэдия поехала туда. Что
касается влияния, то это почти не требовало усилий. Несмотря на ее
заявление, она жаждала поехать. Ее переполняло желание увидеть Солярию.
Это была внутренняя боль, которая не прекратится, пока мадам не побывает
там.
- Если ты говоришь, то так оно и есть, но меня это удивляет. Она
часто давала понять, что была несчастной на Солярии, что она полностью
адаптировалась на Авроре и никогда не желала вернуться.
- Да, и это тоже. В ее мозгу совершенно ясно существовали оба
чувства. Я не раз наблюдал в человеческих мозгах одновременное существование
двух противоположных эмоций.
- Вроде бы нелогично.
- Согласен, и могу только заключить, что люди не всегда и не во всех
отношениях логичны. Вероятно, это одна из причин, по которой так трудно
разработать Законы поведения человека. В случае мадам Глэдии я время от
времени замечал ее желание увидеть Солярию. Обычно оно было хорошо
скрыто, затемнено куда более интенсивной антипатией, которую она тоже
чувствует к этой планете. Когда стало известно, что Солярия покинута своим
народом, чувства мадам Глэдии изменились.
- Почему? Какое отношение имеет это событие к юношеским переживаниям
мадам Глэдии, породившей эту антипатию? Если ее желание увидеть этот мир
сдерживалось в течение двух столетий, когда там было развитое общество,
почему же это сдерживающее начало ушло, как только планета стала
покинутой, и ей вдруг захотелось увидеть ее? Мир, ставший для нее совсем
чужим?
- Не могу объяснить, друг Дэниел. Чем больше я собираю знаний о
человеческом мозге, тем в большее отчаяние прихожу, что не способен понять
его. Не такое уж это счастье - заглядывать в мозг, и я часто завидую твоей
простоте контролируемого поведения, исходящей из твоей неспособности
видеть под поверхностью.
- Но у тебя есть предположительное объяснение? - настаивал Дэниел.
- Полагаю, она огорчена опустошением планеты. Она дезертировала
оттуда два столетия назад...
- Она была вынуждена уехать.
- Теперь ей кажется, что она дезертировала, и я думаю, она считает,
что подала дурной пример: если бы она там осталась, то и другие не уехали
бы и планета была бы теперь населена и счастлива. Поскольку я не могу
читать ее мысли, я отталкиваюсь, может и неправильно, только от ее эмоций.
- Но она же не могла подать дурной пример, друг Жискар. Прошло два
столетия с тех пор, как она уехала и, значит, не может быть никакой связи
между столь разными по времени событиями.
- Согласен, но люди иногда находят удовольствие в том, чтобы питать
болезненные эмоции, порицать себя без оснований и даже вопреки им. Во
всяком случае, мадам Глэдия чувствовала такое острое желание вернуться,
что было необходимо лишь ослабить сдерживающий эффект, под действием
которого она могла бы отказаться ехать. Это потребовало простейшего
прикосновения. Я чувствовал, что ей необходимо приехать, потому что это
означало, что поедем и мы, но у меня неприятное ощущение, что невыгод,
возможно, будет больше, чем пользы.
- В каком смысле, друг Жискар?
- Совет был рад отправить мадам с поселенцами. Не означает ли это,
что ее желательно было удалить с Авроры на критический период, пока
подготавливается падение Земли и Поселенческих Миров?
Дэниел, видимо, обдумывал это положение, потому что сделал длительную
паузу, а затем сказал:
- А зачем, по-твоему, нужно отсутствовать мадам Глэдии?
- Не могу решить, друг Дэниел. Хотел бы услышать твое мнение.
- Я не думал об этом.
- Ну, так подумай сейчас.
Будь Жискар человеком, эта просьба прозвучала бы приказом.
Последовала еще более долгая пауза.
- Друг Жискар, до появления доктора Мандамуса в доме мадам Глэдии,
она никогда не выказывала интереса к международным делам. Она была другом
доктора Фастольфа и Илайджа Бейли, но эта дружба была личным чувством и не
имела идеологической основы. И оба они ушли от нас. Она терпеть не могла -
и взаимно - доктора Амадейро, но это тоже личное дело. Эта антипатия
существует два столетия, но в ней нет ничего материального: просто оба
ненавидят друг друга. У доктора Амадейро, имеющего теперь доминирующее
влияние в Совете, нет оснований бояться мадам Глэдии или беспокоиться о
том, чтобы удалить ее.
- Ты забыл, что удаляя мадам Глэдию, он удаляет и нас. Он уверен, что
мадам Глэдия не уедет без нас, так что, может, он НАС считает опасными?
- В течение нашего существования, друг Жискар, мы никогда не давали
доктору Амадейро повода опасаться нас. Чего ради он будет бояться нас? Он
не знает о твоих способностях и о том, как ты пользуешься ими. Зачем ему
