округлых линий бросалось в глаза; в пальмах было нечто саблезубое и будто бы настоящее; и чудесные
зимние сладкие плоды росли здесь у балаганов, и люди в розовых одеждах с удовольствием срывали их со
стеблей. Храмы Юрючг Айыы Тойона стояли, натянув свою расписанную кожу, как корабль на якоре, в
огромный парус которого дует попутный ветер. Шоссе, словно Млечный Путь Среднего Мира, шло прямо и
не сворачивало назад.
Алдан был желтым огоньком засады в мечте о золотом веке, вторым или третьим пришествием аборигена в
собственный утерянный мир, строганиной чудес на пылающем морозе любви, обращением в истинную
белую веру, спасающую и золото, и моржа, тетивой страны. Он потрясал своими скалами, своей незыблемой
старостью, развалинами своих школ и воинственностью своих деревьев. Все розовело вокруг; и люди были
одеты в розовое, и розовый флаг развевался над большим белым балаганом. Розовый был тайным цветом
Якутии, ее любовью, ее надеждой. Розовым цветом красилась Саргылана Великая; розовым блеском горел
утренний Алдан.
Копья и мечи пулеметов охраняли въезд и вход в этот великий пригородный город, где мясо варили на
улицах, и где в лесу не стреляли куликов. Танки с якутскими знаками напоминали пушистую водочную
стылость туманных зимних сумерек, или же кобылиную улыбку отдыхающего бойца. Город был самой
историей, состоящей из крови, гнева и счастья; он как будто бы имел сухожилия, скрепляющие его мрачный
живой остов; в нем хотелось бороться за него и побеждать, и убивать; и дети здесь были омерзительно-
крепки и широконоги, и бегали повсюду, ничего не боясь и визжа какие-то военные звуки.
Энергия золотой древности пульсировала тайным током в каждой частице алданской, в каждом
добывающем драгоценность механизме, в личиках милых девочек. Неотмытость была очарованием,
зовущим к себе. Таежные абрикосы трогательно выглядывали из-под пней; бананчики свисали с кустиков,
как какие-то забавные стручки. Вонь сортиров мешалась с сочным запахом пота солдат в многочисленных
палаточных казармах; якутские рабочие степенно шли на фабрику. Но везде были дозоры, розовые флаги,
танкетки и зенитки.
Они ехали по шоссе в автобусе, сопровождаемом двумя небольшими грузовиками, и в нем лежал мертвый
Абрам Головко, убитый находящимся там же Ильей Ырыа, и Софрон Жукаускас сидел на сидении и
буквально сходил с ума от горя и тоски.
- Я отомщу за тебя, мой добрый друг!.. - сказал он сквозь слезы и стукнул кулаком по своему колену.
- Сейчас, если можно, - попросил лежащий на полу окровавленный Ырыа.
Жукаускас бросил на него взгляд, полный высокого гнева и отвернулся к окну. Он посмотрел на Алдан, и
ему не понравился Алдан.
- Вот жуть, дрянь! - воскликнул он. - И я здесь - один!! И такое страшное отдаление, и такая гнусная
реальность! О, мой милый!..
- Заткнись! - приказал один из людей в розовом с автоматом. - Нам и так из-за вас грозит порка, а то
чего похуже.
- Это ты заснул! - крикнул второй в розовом.
- Нет, ты!
- Нет, ты!
- Это он заснул!! - проорал первый, обращаясь к Ырыа.
- Я мог бы вас убить, - сказал тот, - но я...
Он не договорил, потому что тут же получил прикладом в челюсть. Автобус остановился около большого
белого балагана. Вокруг царило множество людей в розовом с автоматами наготове. Шофер обернулся,
укоризненно посмотрел в салон и сказал:
- Ну, приехали, идите, докладывайте...
- Я буду докладывать! - воскликнул он.
- Нет, я!
- Нет, я!
- Пойдем вместе.
- Хорошо, пойдем.
Они вышли из автобуса, подбежали к балагану, остановились на какое-то время, а потом быстро зашли
внутрь. Ырыа хрипел у себя на автобусном полу. Жукаускас посмотрел на водителя и когда он отвернулся,
быстро ударил Илью ладонью по щеке.
- Вот тебе! - прошептал он.
- Вуныса... - издал из себя Ырыа. - Куры.
Неожиданно в автобус зашло четыре человека в розовом.
- Пошли к царю! - приказал один. - Труп можно оставить здесь.
- Его тоже нужно взять! - возразил другой.
- Ну и неси его. А ты вставай, гнида, и ты, завязанный.
Жукаускас поднялся, печально посмотрел на начинающего коченеть Головко, и вышел из автобуса. За ним
двое вели Ырыа, Остальные волоком вытащили труп Абрама.
И они все вошли в большое квадратное помещение, в углу которого в кресле сидел высокий якут с черными
усами. Он был одет в розовый костюм с золотыми блестками. На пальце у него посверкивало маленькое
золотое колечко, а в одном ухе висела большая золотая серьга. Там же находились четверо вооруженных
воинов с бесстрастными лицами и два перепуганных конвоира из автобуса.
Жукаускас встал слева, Ырыа поставили на колени около него, а рядом положили труп. Все замерли.
- Ну?! - жестко спросил якут, сидящий на стуле.
- Я... убил его! -гордо прошамкал Ырыа.
- Это мне уже доложили. Кстати, представлюсь: я - царь Якутии Софрон Первый, князь Алдана, хан
Томмота. Ну, Томмот мы, правда, еще не взяли. Я также повелитель реки Алдан. Мы ведем войну с
русскими, советско-депскими, тунгусскими войсками, поскольку считаем, что Якутия принадлежит акутам.
Вначале мы были комитетом <Ысыах>, а теперь мы настоящая якутская армия и настоящее якутское
государство. Для якутов!! Мне кажется, великий народ заслуживает этого.
- Да, конечно... - пролепетал Софрон.
- Помолчите, здесь я говорю. Я просто хочу всем попадающим к нам изложить о нас все. Чтобы не было
никаких неясностей. Потом говорить будете вы. Понятно?
- Ясненько, - ответил Софрон.
- Вот и хорошо. Прежде всего, Якутия есть подлинная страна, существующая в мире, полном любви,
изумительности и зла. Она таит в себе тайны и пустоту, обратимую в любое откровение этого света,
который присутствует здесь, как неизбежность, или сущая красота, прекрасная, словно смысл чудес. Но в
Якутии есть народ: якуты, то есть саха, или уранхай, в конце концов!! Он появился под ярчайшим якутским
солнцем в незапамятные времена; его родил сам Эллэй со своей книгой, который по стружкам пришел вверх
по реке и женился на дурнушке, мочившейся с пеной. И был Тыгын - поедатель детей, убийца хоринцев,
царь Якутии, полубог звезд, и был Ленин - лысенький вонючка, обхезавший саха. Это из-за него, во
многом, и из-за Советской Депии наш народ захирел, начал вырождаться и терять свою истинную энергию
зверской могучей Природы. И теперь мы словно засунуты в попочку этого непонятного гособразования, а
многие даже и не знают о нас и путают нас с мерзкими тунгусами, или удэгэ. Но мы - великие; мы -
солнечные; мы - свежие, светлые; мы - цимес планеты, короли севера, зерно расы!! Мы - не какие-
нибудь тофалары, не захудалые белорусы!.. И поэтому мы сказали: хватит. Разве это справедливо?! Хватит
сосать нашу землю, испытывать нашу стойкость, ковырять наши алмазы, копать наше золото. Долой
пришельцев, бичей, бродяг, лимитчиков, пьянь, рвань. Они корежат нашу великую якутскую землю, гадят в
наши прекрасные якутские реки, грязнят наше древнее якутское море, засирают наши чудесные якутские
пальмы. В основном, это русские, но и украинцы тоже. И армян этих носатых сколько!.. А тунгусы
проклятые, которых мы давно еще выгнали отсюда, как расплодились?! Я думаю, вы с ними уже
познакомились.
- Ох... - проговорил Софрон.
- Да. И нам кажется, что надо их всех срочно выпереть куда-нибудь в задницу, и жить своим народом в
своей гениальной стране. И у нас тогда все-все будет, ведь у нас же все есть!.. Тунгусов надо засунуть на
крайний север, чтобы их сковало льдами и продуло разной там пургой, русских на хер, а армян вообще вон,
хоть в унитаз. Я их не люблю. В Якутии должны жить только якуты; и так уже много попили всякие
переселенцы из наших чистых вечномерзлотных вод, и много уже истратили эти скоты наших волшебных
богатейших изысканных руд. Об этом еще Кулаковский предупреждал, еще Мычаах писал: <Да идите вы
все!..> Так вот, наконец, этот момент настал. Они должны все уйти; мы - бывший комитет <Ысыах>,
который начинал, как вполне парламентская импотентская партеечка, сейчас представляем собой всю
Якутию, всех якутов и ее армию. И я ее царь, и буду биться за то, чтобы изгнать все не-якутское из Якутии.
А как вы сами знаете, вне Якутии - вонь, мрак, носовой скрежет и грусть. Ну и черт с ними со всеми, мы их
не звали, не приглашали, не хотели.
- А если кто-нибудь захочет остаться с вами? - спросил Софрон с заинтересованным видом.
- Как якут? - спросил царь.
- Ну... как это - как якут? А если он не якут от рождения?
- Ах, вот вы о чем! - улыбнулся царь. - Это можно сделать. Пластическая операция, потом плотное
изучение языка, включение в себя подлинно якутского духа, изменение психики по якутскому типу,
безмерная любовь к Якутии, вера в Юрюнг Айыы Тойона, и, может быть, у вас получится. Мы об этом
поговорим позже, а сейчас, когда я вам кое-что рассказал, я хотел бы расспросить вас. Прежде всего,
хотелось бы узнать у этого наглого побитого типа, зачем же он умертвил столь выдающийся человеческий
экземпляр, сейчас в виде трупа лежащий перед нами?!
- Это - мой друг Головко!.. - воскликнул Жукаускас и заплакал.
- Понимаю, понимаю, - мягко сказал царь. - Ну, зачем вы это сделали? Мне даже просто любопытно.
Ехали ведь в автобусе...
- Я - поэт! - немедленно заявил Ырыа, гордо подняв голову. - Это - мое искусство!
- Убивать?
- Я не убивал! Я ехал сюда воспевать якутскую войну. Я сам придумал дрсвнеякутский и пишу на нем
стихи, например: <Кунака пасюся>, или <Арона вука>. Но мне мало, я хочу истинного творения, которое
стоит жизни, судьбы, и потрясает на самом деле, а не просто как-то там эстетически, или этически. Вот -
мое стихотворение. И вы - мои читатели, слушатели, зрители; вы не можете больше от меня отмахнуться,
вы теперь не скажете, что это все дрянь, ерунда, чушь! Это - искусство, а не убийство. И кусысы,
понятно?!
- Непонятно, - сказал царь, - просто маразм какой-то. Ты человека убил, а сейчас какую-то дуру
гонишь. Искусство, говоришь? Я ничего в этом не понимаю, но искусство, по-моему, прежде всего,
воспевает прекрасное, как олонхо, онгончи, или узорчатые сэргэ... А ты убил! Ладно, если не хочешь
говорить, мы тебе поможем. У нас есть припеточки, муськи. Отвечай правду, ясненько?!
- Да он не врет, - вдруг вмешался Жукаускас, - он просто трехнутый, сумасшедший. Вы посмотрите на
него: разве это нормальное существо? И все эти кусысы-мусысы.
- Арасюк! - крикнул Ырыа.
- Вот-вот.
- Ты в самом деле ущербен в мозгах? - тихо спросил царь.
-Я - поэт!!! - вскричал Ырыа. - Я пишу стихи! Этот трупик - мое стихотворение!!! И кусысы!!!
Делайте со мной, что хотите, все равно мжа, шубища, казяса! Жну!
- Похоже на то, - согласился царь. - Дебил какой-то. Ну что ж, я - не психиатр, время военное,
убийство совершено, надо наказывать. Придется его распять.
- Какой кайф! - воскликнул Ырыа.
- Да, он точно сдвинутый, - убежденно сказал царь Софрон. - Так бы его, конечно, надо было заключить
в непроницаемую камеру для дураков и содержать, пока не околеет...
- Какой кайф! - воскликнул Ырыа.
Царь подошел к Илье и заинтересованно посмотрел в его открытое добродушное лицо.
- Ты что, в самом деле мудачок, или прикидываешься? Мы же не шутим. Мы распинаем тебя, понятно?!
Прибиваем гвоздиками твои руки-ноги, крест встает, и...
- Какой кайф! - воскликнул Ырыа.
- Уберите его! - злобно приказал царь. - Он мне уже надоел. Заладил одно и то же. Наденьте на него
чернявый венок, поколошматьте дубинушками по лопаткам и распните. И труп этот тоже отсюда уберите и
закопайте его. А мы сейчас займемся допросом этого интересного человечка, оставшегося в живых.
- Слушаюсь! - завопил один человек в розовом.
- Слушаюсь! - закричал другой человек в розовом.
Они схватили ухмыляющегося Ырыа за связанные руки и увели. Илья при этом отбивал чечетку и радостно
кричал: <Манана, манана!> <Искусство - это все!> Два оставшихся человека в розовом быстро вынесли
труп Абрама Головко за дверь и затем вернулись. Царь улыбнулся, достал трубку с длинным металлическим
мундштуком, набил ее какой-то сизой травой и закурил. Потом он посмотрел направо и увидел уныло
