дальше, и я думал уже то ли уйти, то ли войти внутрь, когда я услышал слова,
заставившие меня содрогнуться, и от моего равнодушия не осталось и следа: << Вот
дела, патрон-то не вернулся; черт, поди пойми, где он возьмет сейчас цепи-то >>.
-- << Да его ведь привязали уже >>. -- << Да привязать-то привязали, да привяжи
меня так, так я мигом бы развязался >>. -- << Но замок-то закрыт >>. -- <<
Закрыть-то закрыт, так накрайняк и откроется. Хреново, что цепочки не очень-то
длинны. Что ты мне объясняешь, я вчера его всю ночь лупил, у меня даже все руки
были в кровище >>. -- << Тебе его сегодня? >> -- << Не, не мне. Морису. Но я
завтра, патрон мне обещал >>. -- Теперь я понял, зачем нужны были крепкие руки
моряка. Сюда не пускали мирных буржуа не только потому, что в этом отеле было
шпионское гнездо. Здесь должно совершиться ужасное преступление, если никто не
сможет вовремя остановить его и арестовать виновных. Во всем этом, однако, в
тихой и грозной ночи, было что-то от сновидения, что-то от сказки, и, переполнен
разом гордостью поборника справедливости, и сладострастием поэта, я решительно
вошел в отель.
Я слегка тронул шляпу, и присутствующие, не тревожась, более или менее вежливо
ответили на мое приветствие. << Не скажете ли, к кому мне обратиться. Мне нужна
комната и чтобы мне принесли попить >>. -- << Погодите минуту, патрон вышел >>.
-- << Но ведь шеф наверху >>, -- заметил один из собеседников. -- << Ты же
знаешь, что его нельзя беспокоить >> -- << Вы думаете, мне дадут комнату? >> --
<< Да, думаю >>. -- << 43, должно быть, свободен >>, -- сказал молодой человек,
уверенный, что его не убьют, потому что ему двадцать два года. И он слегка
подвинулся на софе, освобождая мне место. << Открыли бы что ли окно, дымища-то
здесь! >>, -- сказал авиатор; и действительно, каждый курил трубку или сигарету.
<< Да, но закройте тогда ставни, знаете же, что нельзя светить из-за цеппелинов
>>. -- << Не будет больше цеппелинов. В газетах написали, что они все попадали
>>. -- << Не будет больше, не будет больше -- да что ты об этом знаешь? Вот
просидишь, как я, год и три месяца на фронте, собьешь свой пятый бошевский
самолет, тогда и говори. Не надо верить газетам. Они вчера летали на
Компьень189, убило мать с двумя детками >>. -- << Мать с двумя детками! >> --
воскликнул с глубоким состраданием и огнем в глазах молодой человек,
надеявшийся, что его не убьют; его лицо было решительно, искренне и очень
располагало к себе. -- << Что-то нет весточки от Жюло-старшего. Его крестная не
получала от него письма уже неделю, и это первый раз, как он ей так долго не
пишет >>. -- << Это кто это, его крестная? >> -- << Эта дама, у которой шале
срочности чуть ниже Олимпии190 >>. -- << Он с ней спит? >> -- << Что ты такое
говоришь? Она дама замужняя, вся такая очень важная. Она ему денег посылает
каждую неделю, потому что добрая. О! Это шикарная женщина >>. -- << А ты-то его
знаешь, старшего Жюло? >> -- << Знаю ли я его! -- пылко ответил молодой человек
двадцати двух лет. -- Да мы с ним лучшие друганы. Таких как он, на свете не
сыскать, и друг такой хороший -- всегда поможет. Да... Вот беда-то, если с ним
что случилось >>. -- Предложили партию в кости, и по тому, как лихорадочно
молодой человек суетился, бросал кости и выкрикивал номера, вытаращив глаза,
легко можно было понять, что у него темперамент игрока. Я не расслышал хорошо
то, что ему затем кто-то сказал, но он воскликнул с досадой: << Жюло -- кот191?
Это говорят, что кот. Он бы до такого не допер бы. Я сам видел, как он своей
бабе платил, -- да, видел. То есть, я не говорю, что Жанна Алжирка ему совсем
ничего не давала, но она ему не давала больше пяти франков, а баба эта была при
борделе и получала по пятьдесят франков в день. Брать по пять франков, так это
надо быть дураком. И теперь, как она на фронте, жизнь у нее тяжелая, согласен,
но она получает сколько хочет, и не посылает она ему ничего. Жюло -- кот? Много
таких, кого можно было бы назвать котами, если уж так посмотреть. Он даже не то
чтобы не кот, он даже простак >>. Старший из них, обязанный патроном, наверное,
по возрасту, блюсти некоторую воздержанность, услышал, возвращаясь из уборной,
только конец разговора. Он не удержался и бросил на меня взгляд; казалось, он
был явно недоволен впечатлением, которое должна была произвести на меня эта
беседа. Не обращаясь непосредственно к двадцатидвухлетнему молодому человеку,
намеревавшемуся, по-видимому, изложить теорию продажной любви, он сказал как бы
вообще: << Вы разговариваете слишком уж громко, окно открыто, -- а бывают же
люди, что сейчас спят. Неужто не понятно, что если бы патрон вернулся и вас
услышал, то он не обрадовался >>.
В ту же секунду дверь и открылась, все умолкли, подумав, что это патрон, но это
был только шофер, иностранец; его приветствовали с радостью. Однако, заметив
прекрасную часовую цепочку, красовавшуюся на его куртке, двадцатидвухлетний
молодой человек бросил на него вопросительный и веселый взгляд, затем нахмурил
брови и поморгал глазами, многозначительно кося в мою сторону. И я понял, что
первый взгляд означал: << Ну что, таки стащил ее? Поздравляю >>. А второй: <<
Ничего не говори при этом типе, мы его не знаем >>. Тотчас вошел патрон, таща за
собой несколько метров толстых железных цепей, -- ими можно было связать
несколько каторжников, -- весь в поту, и сказал: << Тяжело же мне, дармоеды, --
помочь что ли нельзя было? >>. Я попросил комнату. << Только на несколько часов,
я не нашел экипажа и немного болен. И я хотел бы, чтоб мне принесли попить >>.
-- << Пьер, иди в погреб, посмотри черной смородины и скажи, чтоб приготовили
номер 43. Опять 7-ой звонит. Они говорят, что они больны. Больны они, мать их за
ногу... коко нанюхались, вот и поехали, пора их... отсюда. Отнес пару простынь в
22-ой? Хорошо. Вот 7-ой звонит, сбегай, посмотри. Ну, Морис, чего заждался?
Знаешь ведь, что тебя ждут, марш в 14-бис. И живехонько! >> И Морис быстро вышел
вместе с патроном, уносившим цепи, несколько расстроившимся, что я их видел. <<
Что ж ты так поздно >>, -- спросил молодой человек двадцати двух лет у шофера.
-- << Что "поздно"? У меня еще час в запасе. Запаришься бегать-то. Мне только в
полночь >>. -- << Так чего ж пришел? >> -- << Для Памелы прекрасной >>, --
ответил восточный шофер, и его смех обнажил красивые белые зубы. -- << А-а >>,
-- протянул двадцатидвухлетний. Вскоре меня провели в комнату 43, но там было
так противно, а мое любопытство было столь велико, что, выпив "смородины", я
спустился по лестнице, затем, передумав, вернулся, и, пройдя выше этажа, на
котором находилась комната 43, дошел до самого верха. И тут из одной комнаты в
конце коридора послышались приглушенные стоны. Я живо пошел туда и приложил ухо
к двери. << Я прошу вас, смилуйтесь, смилуйтесь ради Бога, отвяжите меня, не
бейте меня так больно, -- говорил один голос. -- Я целую вам ноги, я умоляю вас,
я больше никогда не буду. Сжальтесь... >>. -- << Нет, сволочь, и раз уж ты орешь
и ползаешь на коленях, сейчас мы прикуем тебя к кровати -- и не будет тебе
пощады! >> -- и я услышал, как щелкнула плеть, вероятно, с железными струнами,
ибо тотчас последовал крик боли. Тут я заметил, что в этой комнате было слуховое
окно, занавеску на котором забыли задернуть; крадучись в сумраке, я проскользнул
к нему, и увидел перед собой, прикованного к кровати, -- подобного Прометею на
его скале, -- получающего удары плетью, действительно со стальными крючьями,
наносимые ему Морисом, уже окровавленного, покрытого синяками,
свидетельствовавшими, что пытка была не первой, г-на де Шарлю. Внезапно дверь
отворилась, туда вошел кто-то, но по счастью меня не заметил, -- это был Жюпьен.
Он приблизился к барону, вид его выражал почтение, он хитровато улыбался: <<
Итак, я вам не нужен? >> Барон попросил его увести на минутку Мориса. Жюпьен
выставил того вон, не церемонясь. << Нас не могут услышать? >> -- спросил барон
у Жюпьена, подтвердившего ему, что нет. Барон знал, что у Жюпьена, с его
литераторским умом, не было никакой практической смекалки, что в присутствии
заинтересованных лиц он выражается намеками, никого не обманывавшими, и
употребляет прозвища, известные всем.
<< Секунду >>, -- перебил Жюпьен, услышав звонок из комнаты номер 3. Это был
депутат от "Аксьон Либераль"192, он уходил. Жюпьену не нужно было смотреть на
табло, потому что он узнал его колокольчик; обычно депутат приходил после
завтрака. Изменением расписания в этот день он был обязан браку своей дочери,
совершившемуся в полдень в Сен-Пьер-де-Шайо193. Итак, он пришел только вечером,
но он торопился уйти пораньше из-за жены своей, пугавшейся, если он возвращался
поздно, особенно теперь, когда бомбардировки участились. Жюпьену хотелось
проводить его до дверей, чтобы засвидетельствовать почтение, питаемое им к
званию депутата, -- без какого-либо личного, впрочем, интереса. Ибо, хотя этот
депутат и отвергал крайности "Аксьон Франсез" ( однако, он не был способен
понять и строчки Шарля Морра или Леона Доде194 ) и был короток с министрами,
любившим ездить на его охоты, Жюпьен не осмелился бы попросить его и о малейшей
поддержке в своих распрях с полицией. Он знал, что если он и заговорит об этом с
удачливым и трусливым законодателем, то это не убережет его и от самого
безобидного "шмона", но приведет к потере щедрейшего из клиентов. Проводив до
дверей депутата, -- который, нахлобучив шляпу на нос, поднял воротник и
заскользил, как скользил он в своих депутатских речах, рассчитывая спрятать
лицо, -- Жюпьен поднялся к г-ну де Шарлю, сказав ему: << Это был г-н Эжен >>. В
доме Жюпьена, как в клиниках, людей звали по имени, спеша добавить на ухо, чтобы
удовлетворить любопытство завсегдатая и повысить престиж заведения, их настоящую
фамилию. Иногда, правда, Жюпьену не было известно, кем являлся его клиент, и
тогда он пускался в фантазии, заверял, что это -- такой-то биржевик, дворянин,
артист, -- это были ошибки мимолетные, забавные тем, насчет кого он заблуждался,
и в конце концов Жюпьен смирялся с вечным незнанием, кто был г-ном Виктор.
Жюпьен привык также, чтобы угодить барону, поступать несколько противоположно
порядку, принятому в собраниях. -- << Я сейчас представлю вам г-на Лебрена >> --
и на ухо: << Он просит называть себя г-ном Лебреном, но в действительности это
великий князь из России >>. Жюпьен чувствовал, что этого еще недостаточно, чтобы
представить г-ну де Шарлю приказчика из молочной. Потому он бормотал,
подмигивая: << Это -- приказчик из молочной, но вообще-то, на самом-то деле,
один из опаснейших бандитов Бельвиля >> ( надо было видеть, как игриво Жюпьен
произносил: "бандит" ). И, словно бы этой рекомендации не хватало, он старался
присовокупить несколько "свидетельств славы". << Несколько раз он был осужден за
кражи, за ограбления, сидел во Фрезне за драки ( тем же игривым тоном ) с
прохожими, потому что он их слегка изувечил; он был в штрафном на лимпопо195. И
убил своего сержанта! >>
Барон даже слегка сердился на Жюпьена, он знал, что в этом заведении, по его же
поручению и купленном фактотумом барона, в котором он же, с одним помощником, и
распоряжался, по оплошности дяди м-ль д'Олорон всем было более или менее
известно, кто барон таков и как его зовут ( многие, однако, полагали, что "барон
де Шарлю" -- это такое прозвище, они искажали его имя, делали в нем ошибки, и в
итоге порукой чести барона была не сдержанность Жюпьена, но их глупость ). Но
барон счел, что проще положиться на заверения Жюпьена, и, успокоенный тем, что
их не могут услышать, сказал ему: << Я не хотел говорить при этом малыше, -- он
очень мил и старается из всех сил. Но мне кажется, что он недостаточно груб. Он
приятно выглядит, но он называет меня сволочью, словно повторяет урок >>. -- <<
Нет, никто ему ничего не говорил, -- ответил Жюпьен, не замечая
неправдоподобности этого утверждения. -- Он, кстати, привлекался по убийству
одной консьержки из Ла Вилетт >>. -- << Да? Это довольно любопытно >>, --
