пребывал в неведении относительно людей своего круга, хотя и зашел дальше всех с
представителями другого.
<< Как он прост! Вот уж не скажешь, что барон >>, -- повторяли завсегдатаи, как
только г-н де Шарлю с Жюпьеном удалились: барон всг сетовал на добродетель
юноши. Судя по недовольной физиономии Жюпьена ( ему, впрочем, надо было
вымуштровать юношу заблаговременно ), фальшивому убийце от Жюпьена сейчас должно
было изрядно влететь. << Это же просто противоположность тому, что ты мне
рассказывал, -- воскликнул барон, дабы Жюпьен на следующий раз извлек урок. --
По лицу видно: он очень добродушен, он испытывает уважение к своей семье >>. --
<< У него, однако, трения с отцом, -- возразил Жюпьен. -- Они живут вместе, но
работают в разных барах >>. Это было, конечно, по сравнению с убийством,
довольно незначительным проступком, но Жюпьена застали врасплох. Барон ничего не
ответил, ибо ему одновременно хотелось, чтобы его удовольствия были подготовлены
заранее, и чтобы у него сохранилась иллюзия, что никакой подготовки здесь нет.
<< Это подлинный бандит, он вам так сказал, чтобы вас обмануть, -- вы слишком
наивны! >> -- оправдываясь, добавил Жюпьен, но только задел самолюбие г-на де
Шарлю.
<< Да, на ужин он тратит не меньше миллиона -- и каждый день, каждый день >>, --
сказал молодой человек двадцати двух лет; высказанное суждение не показалось ему
неправдоподобным. Послышался грохот коляски, приехавшей за г-ном де Шарлю. В эту
секунду я заметил, как из соседней комнаты, медленно ступая, появилась дама в
черной юбке, как мне показалось -- довольно пожилая, ее сопровождал солдат,
видимо, вышедший с нею. К своему ужасу я разглядел тотчас, что это был
священник, -- столь редко встречающееся, а во Франции просто невероятное
явление, как дурной поп. Видимо, мимоходом солдат подшучивал над своим
спутником, высмеивая несоответствие поведения одеянию, и последний степенно,
сентенциозно, с поднятым вверх пальцем доктора теологии, изрек: << Что делать, я
не ( я ожидал: "святой" ) ангел >>. Впрочем, он спешил и уже прощался с
Жюпьеном, -- последний, проводив барона, собирался было подняться, но заметил,
что по забывчивости дурной священник не заплатил за комнату. Юмор никогда не
оставлял Жюпьена, он затряс кружкой, в которую собирал плату с клиентов, и,
звеня ею, крикнул: << На нужды прихода, господин аббат! >> Отвратительный
персонаж извинился, выдал плату и исчез. Жюпьен вошел за мной в темное логово,
где я не осмелился и шелохнуться. << Выйдите на минутку в прихожую, там сидят
мои юноши, а я пока поднимусь и закрою комнату, будто вы ее нанимали, -- это
будет совершенно естественно >>. Патрон был там, я ему заплатил. В эту минуту
вошел молодой человек в смокинге, он властно спросил: << Могу я завтра иметь
Леона без четверти одиннадцать вместо того, чтоб иметь в одиннадцать, потому что
я завтракаю завтра в городе? >> -- << Это зависит, -- ответил патрон, -- от
того, насколько его задержит аббат >>. По-видимому, этот ответ не устраивал
молодого человека в смокинге, -- он думал уже было поносить аббата, но его гнев
пошел другой дорогою, когда он заметил меня; вышагивая прямо на патрона, он
шептал: << Что? это кто? что это значит? >> -- голосом тихим, но взбешенным.
Патрон, раздосадованный чрезвычайно, воскликнул, что мое присутствие не имеет
никакой важности, что я просто один из постояльцев. Молодого человека в
смокинге, казалось, это объяснение не утешило. Он не останавливаясь повторял: <<
Это отвратительно, этого не должно быть, вы же знаете, что я этого не переношу,
из-за вас ноги моей здесь больше не будет >>. Всг-таки исполнение этой угрозы не
было неотвратимо, ибо удалился он в неистовстве, но повторяя, что Леон должен
постараться освободиться к 10.45, на два с половиной часа, если это возможно.
Жюпьен спустился и вышел за мной на улицу. << Мне бы не хотелось, чтобы вы
думали обо мне плохо, -- этот дом приносит мне не столько дохода, сколько можно
подумать, мне ведь приходится принимать и порядочных постояльцев, -- а с ними
только просаживаешь деньги. Здесь -- полная противоположность кармелитам205, но
только благодаря пороку жива добродетель. Нет, если я и взял этот дом, -- или,
скорее, если я его и заставил взять того управляющего, -- вы его видели, то это
только чтобы угодить барону, развлечь его на старости лет >>. Жюпьен имел в виду
не только садистические сцены, свидетелем которых мне довелось стать, но и
просто удовлетворение его порока. Барон и для разговора, для общества, игры в
карты, предпочитал людей из народа, тянувших из него деньги. Наверное, снобизм к
сволочи должно разуметь как и любой другой. Впрочем, они206 долгое время
выступали воедино, чередуясь между собой в г-не де Шарлю, -- он не находил
никого достаточно изысканным для своих светских отношений, равно вполне
аморальными для иных. << Я ненавижу усредненность, -- говорил он, -- буржуазная
комедия напыщенна, а мне надо то ли принцесс классической трагедии, то ли
грубоватого фарсу. Никакой середины -- "Федра" или "Паяцы"207 >>. Но, в конце
концов, равновесие между двумя этими разновидностями снобизма было нарушено.
Может, от старческой усталости, или его чувственность перешла на самые простые
отношения, барон жил теперь только с "мужичьем", освоив таким образом, сам того
не желая, наследие великих предков -- герцога де Ларошфуко, принца д'Аркур,
герцога де Берри, которые, как показал нам Сен-Симон, проводили свою жизнь в
обществе лакеев, разделявших их игры, тянувших из них бесчисленные суммы, -- их
стремление заходило так далеко, что посетителям бывало неловко, когда они
заставали этих знатных сеньоров в пылу товарищеского сражения в карты, а то и
просто попойки с прислугой. << Но главное, я поступил так, чтобы уберечь его от
неприятностей, -- добавил Жюпьен, -- потому что барон, знаете ли, это большое
дитя. Даже теперь, когда у него есть всг, чего он только может захотеть, он еще
иногда отправляется куда глаза глядят и ищет себе неприятностей. В такие времена
его щедрость может дорого обойтись. Недавно тут как-то барон чуть ли не до
смерти довел бедного посыльного, -- он ему, знаете, послал огромные деньги,
чтобы тот пришел к нему домой! ( К нему домой, какая неосторожность! ) Этот
мальчик, -- он, правда, любил только женщин, -- успокоился, когда понял, чего от
него хотят. Потому что когда барон предлагал ему деньги, он принял его за
шпиона. И он почувствовал сильное облегчение, когда понял, что от него требуют
выдать не родину, а тело, что, может быть, не более морально, но менее опасно и,
главное, не так сложно >>. Слушая Жюпьена, я думал: << Какое несчастье, что г-н
де Шарлю не романист, не поэт, -- не потому, что он смог бы описать пережитое,
потому, что те ситуации, в которых оказывается такой человек, как Шарлю из-за
желания, рождают вокруг его имени постоянные скандалы, заставляют его отнестись
к жизни всерьез, вынуждают, когда барон предается удовольствиям --
прочувствовать их, и он не может остановиться, замереть на иронической и
поверхностной точке зрения, и, беспрерывно, к нему несется поток горестей208. А
так, каждый раз, как он признается в чем-либо, он подвергается оскорблениям, а
то и рискует оказаться в тюрьме >>. Пощечины -- это не только образование детей,
это образование поэтов. Будь г-н де Шарлю романистом, этот дом Жюпьена, -- в
таких пропорциях сокращавший риск, по меньшей мере ( полицейского "шмона"
боялись по-прежнему ) -- риск, связанный с человеком, в предрасположенности
которого, на улице, барон не всегда был уверен, -- стал бы для него бедой. Но в
искусстве г-н де Шарлю был только дилетантом, он и не помышлял писать, и не был
на то одарен.
<< Впрочем, признаюсь вам, -- продолжил Жюпьен, -- особые угрызения совести
из-за этого рода барыша меня не тревожат. Я не могу больше скрывать от вас, что
то, что здесь происходит, -- что я это люблю, что это пристрастие всей моей
жизни. Разве нельзя получать плату за то, что не считаешь преступным? Вы более
образованы, чем я, и вы мне скажете, что Сократ не находил возможным брать
деньги за уроки. Но в наше время профессора так не думают, да и медики,
художники, драматурги, театральные директоры. Только не подумайте, что при таком
ремесле приходится общаться только со сбродом. Конечно, глава подобного
заведения, как куртизанка, встречается только с мужчинами, -- но какие это
замечательные, какие непохожие мужчины, -- они, занимая то же положение в
обществе, гораздо утонченней, чувствительней, милей, чем другие. Я уверяю вас,
что этот дом скоро превратится в бюро ума и агентство новостей >>. Но у меня в
ушах еще звенели удары, которыми на моих глазах осыпали г-на де Шарлю.
Чем лучше узнагшь г-на де Шарлю -- его надменность, пресыщенность светскими
удовольствиями, его увлечения, легко переходящие в страсти, безродными мужчинами
последнего разбора, -- тем ясней становится, что его большое состояние (
доставшись на долю выскочки, оно зачаровывало бы последнего тем, что, благодаря
ему, он мог выдать дочку за герцога, приглашать высочеств на охоты ) радовало
г-на де Шарлю тем, что оно ему позволяло располагать каким-нибудь ( и, быть
может, несколькими ) заведением, где он всегда мог найти юношей в своем вкусе.
Может быть, дело было даже не в его пороке; он был наследником стольких знатных
господ, принцев крови и герцогов, которые, как о том поведал Сен-Симон, не
встречались ни с кем << из тех, коих возможно упомянуть >>, и проводили свои
дни, сражаясь в карты с лакеями и проигрывая им огромные суммы.
<< Пока что, -- ответил я Жюпьену, -- этот дом является чем-то совершенно
особым, это даже хуже, чем сумасшедший дом, -- безумие тех, кто в нем обитает,
словно поставлено на сцену, оно искусно и очевидно; это настоящий
пандемониум209. Я, как халиф из "Тысячи и одной ночи", спешил на помощь
избиваемому человеку, но мне была показана другая сказка "Тысячи и одной ночи",
где женщина, превращенная в собаку, заставляет себя бить по своей воле, чтобы
обрести первоначальную форму >>. Жюпьена, казалось, потрясли мои слова, он
понял, что я видел порки барона. Он затих на мгновение, а я пока остановил
проходивший фиакр; неожиданно ( он не получил никакого образования, но уже не
раз поражал меня своими изысканными речами, встретив меня или Франсуазу во дворе
нашего дома ) он с усмешкой обратился ко мне: << Как хорошо вы сказали о сказках
"Тысячи и одной ночи". Но я знаю сказку, чем-то связанную с названием одной
книги, -- а книгу эту я видел у барона ( он намекнул на перевод "Сезама и
Лилий"210, который я послал как-то г-ну де Шарлю ). Если как-нибудь вечером вам
вдруг захочется посмотреть на -- не скажу сорок, но десять разбойников -- вы
только придите сюда; чтобы понять, на месте ли я, нужно только посмотреть
наверх, я оставлю свое окошко открытым и освещенным, это значит, что я пришел,
что можно войти; вот вам и Сезам ко мне. Я говорю только о Сезаме. Что касается
лилий, если это то, что вам угодно, то я советую вам поискать их в других местах
>>. И, довольно лихо салютовав мне, ибо аристократическая клиентура и шайка
юношей, возглавляемая им, как пиратом, научила его некоторой непринужденности,
он было собрался проститься со мной, когда разорвалась бомба, о которой не
предупредили сирены; он посоветовал не спешить. Вскоре послышалась пальба
заграждения, такая сильная, что стало ясно: совсем рядом, прямо над нами летят
немецкие самолеты.
В мгновение ока улицы стали совершенно черны. Правда, иногда вражеский самолет,
летящий очень низко, освещал точку, куда он собирался бросить бомбу. Я уже не
узнавал место, по которому иду. Я вспомнил тот день, когда, на пути в Распельер,
я встретил, -- словно божество, при виде которого моя лошадь встала на дыбы, --
самолет. Я подумал, что теперь встреча была бы другой, что злое божество меня бы
убило. Я ускорил шаги, чтобы сбежать от него, как путешественник, преследуемый
приливом. Я шел по кругу черных площадей, откуда уже не мог выйти. Наконец, в
