Севинье.
366 Т. н. "Крейцерова Соната", 9-я, для скрипки и ф-но, была написана Бетховеном
в 1803-ем, Морис Равель ( 1875 -- 1937 ) употребляется здесь как "авангард",
доступный широкому "любительскому" свету, хотя, конечно, при всей своей
гениальности, у него мало чего общего с Джованни Пьерлуиджи да Палестриной (
1526 -- 1594 ), вел. итал. композитором. Характерно, для техники автора, что
читатель так и не узнает, как автор проник душу молодого любителя искусств.
По-видимому, он постиг ее наитием, ведомый смутным вдохновением, и побуждала его
не столько мизантропия ( хотя не без этого ), а, скорее, след еще одного из
"законов", благодаря которому автор, не осмеливаясь предполагать лучшего, своим
талантом утверждает правоту своей прозорливости. В таких местах вспоминаются
слова Пушкина: Думай о них худшее, и ты будешь недалек от истины.
367 Герцогиня забыла о бывшей профессии актрисы, и ее слова звучат двусмысленно:
перед такой толпой она не отдается.
368 Писатель приближается к событиям тридцатых годов. Поэтому не стоит
отождествлять его с Марселем Прустом -- Пруст смертен и подвержен человеческим
слабостям; Автор "Поисков" стоит вне времени и обозревает дали прошедших и
грядущих времен.
369 Из-за лакуны трудно понять, о чем речь. Всего скорее, Сван напрасно пытался
прыгнуть выше своей головы.
370 Пропуск в рукописи.
371 Указателям, конечно, но разве можно вычеркнуть "звезду", и поставить
"столб"?
372 Возвращаясь к сложной теме, затронутой в начале повествования: ...если бы я
задействовал не непроизвольную память...
373 Это обыкновенный платонический recit, речь идет о том, что факты прошлого
становятся идеями, а писатель извлекает их бессознательно ( выше об этом мы уже
говорили -- о непроизвольной памяти ) из вневременной эссенции, делает фактами
существования, досягаемыми его образцами.
374 Мысль выражена витиевато, но в сущности проста: при описании следует
исходить не из психологии одного персонажа, автора, доктрины, "объективности",
изобретаемой нами по ходу, -- но следует учитывать сразу все эти "плоскости",
пришедшие в соприкосновение, из скрежета и искажения которых и рождается каждая
секунда. Этот абзац, по красоте его и глубине, не заслуживает упрощения,
переносов придаточных, нескольких тире и т. п., -- хотя бы потому что наши,
отечественные средства выражения не уступают французским, а Пруст, увы, так и
пишет, и французские читатели испытывают те же затруднения. Признаюсь, что всг
остальное, согласно нашим традициям, безбожно упрощено.
375 После сравнения ее с доброй дворнягой, к которой настолько привыкли, что
считают членом семьи, казалось, первое лицо уже не найдет в душе слов большей
доброты, любви к человеку. Мораль в этом такая: писатель, работая, находит в
своем труде много общего с трудом людей, занимающихся другими делами. Отметим,
что от этих славословий отдает легкой усталостью.
376 Вероятно, здесь имеется в виду, что некоторые чувства сильнее остальных
сторон нашей личности, и если мы, испытывая их, подумаем, что они когда-нибудь
могут закончиться, у нас не вызывает сомнения, что они, столь сильные по
сравнению с нами, закончатся позже нас. Тогда как это не так.
377 Гюго, "Созерцания", кн. iv.
378 Здесь в рассказе героя, проскальзывает что-то от личных мыслей автора: за
свою не, так скажем, толстовскую жизнь, Пруст написал очень, очень много писем.
Уже напечатано 18 томов, ожидаются другие.
379 Муж Шахерезады, первый человек, ознакомившийся с "Тысяча и одной ночью".
380 Пруст по памяти приводит текст Ин. 12:24.
381 la recrйation. В нашем языке нет слова, значащего что-то типа "сотворение
заново", повтор в творении и т. д.
382 Буквально: эквиваленты ума. То есть, следует превратить впечатления и то,
что им предшествовало в идеи.
383 оно же: опись вселенной
384 букв.: полной перерисовке-заново
385 Однако в первом томе "звенит" не колокольчик, а рыдания, которыми разразился
юный писатель, когда мама таки пришла. Так городской шум, пишет он далее,
утихая, позволяет нам услышать колокол монастыря, не смолкавший всг это время ни
на секунду.
386 Мамардашвили, кстати (самое время вспомнить), писал, что для Пруста познание
остается невозможностью, если оно не сочетается с сексуальным желанием.
Преувеличение, пожалуй, иначе была бы Альбертина, но не было бы Вентейля. Мысль
философа, наверное, была более сложна, и он имел в виду то, что и музыка
становится понятна только на фоне всякого рода чувств, -- но тогда не было бы
Франсуазы. У Пруста, конечно, во всех такого рода местах речь идет не о познании
как таковом, а о воспоминании, которое за пределами желаний представляет собой
лишь блеклое подобие жизни. И, собственно, "трактат" посвящен технике, если так
можно выразиться, обретения памяти, когда желания нет.
