пустыня.
Героя-подводник. К тому же боцман. Двадцать календарей.
Ненасытный герой. Он все время спал. Даже на рулях. Каждую
вахту.
Он спал, а командир ходил и ныл - пританцовывая, как
художник без кисти: так ему хотелось дать чем-нибудь по этому
спящему великолепию. Не было чем. Везде эта лысина. Она его
встречала, водила по центральному и нахально блестела в спину.
Штурман появился из штурманской рубки, шлепнув дверью. Под
мышкой у него был зажат огромный синий квадратный метр - атлас
морей и океанов,
- Стой! Дай-ка сюда эту штуку. Штурман протянул командиру
атлас. Командир легко подбросил тяжелый том.
- Тяжела жисть морского летчика! - пропел командир в
верхней точке, бросив взгляд в подволок.
Лысина спело покачивалась и пришепетывала. Атлас, набрав
побольше энергии, замер - язык набок, и, привстав, командир
срубил ее, давно ждущую своего часа.
Атлас смахнул ее, как муху. Икнув и разметав руки, Чан
улетел в прибор, звонко шлепнулся и осел, хватаясь в минуту
опасности за рули - единственный источник своих благосостояний.
Рули так здорово переложились на погружение, что сразу же
заклинили.
Лодка ринулась вниз. Кто стоял - побежал головой в
переборку; кто сидел - вылетел с изяществом пробки; в каютах
падали с коек.
- ПОЛНЫЙ НАЗАД! ПУЗЫРЬ В НОС! - орал по-боевому ошалевший
командир.
Долго и мучительно выбирались из зовущей бездны. Долго и
мучительно, замирая, вздрагивая вместе с лодкой, глотая воздух.
С тех пор, чуть чего, командир просто выбивал пальчиками
по лысине Антон Палыча, как по крышке рояля, музыкальную дробь.
- Ан-то-ша, - осторожно наклонялся он к самому его уху,
чтоб ничего больше не получилось. - Спи-шь? Спишь, собака...
Оздоровление
Как ноготь на большом пальце правой ноги старпома может
внезапно оздоровить весь экипаж? А вот как!
От долгого сидения на жестком "железе" толстый, желтый,
словно прокуренный ноготь на большом пальце правой ноги
старпома впился ему в тело. Это легендарное событие было
совмещено со смешками в гальюне и рекомендациями чаще мыть ноги
и резать ногти. Кают-компания ехидничала:
- Монтигомо Ястребиный Коготь.
- Григорий Гаврилович до того загружен предъядерной
возней, что ему даже ногти постричь некогда.
- И некому это сделать за него.
- А по уставу начальник обязан ежедневно осматривать на
ночь ноги подчиненного личного состава.
- Командир совсем забросил старпома. Не осматривает его
ноги. А когда командир забрасывает свой любимый личный состав,
личный состав загнивает.
И поехало. Чем дальше, тем больше. Улыбкам не было конца.
Старпом кожей чувствовал - ржут, сволочи. Он прохромал еще два
дня и пошел сдаваться в госпиталь.
Медики у нас на флоте устроены очень просто: они просто
взяли и вырвали ему ноготь; ногу, поскольку она осталась на
месте, привязали к тапочку и выпустили старпома на свободу -
гуляй.
Но от служебных обязанностей у нас освобождают не медики,
а командир. Командир не освободил старпома.
- А на кого вы собираетесь бросить корабль? - спросил он
его.
Старпом вообще-то собирался бросить корабль на командира,
и поэтому он почернел лицом и остался на борту. Болел он в
каюте. С тех пор никто никогда не получал у него никаких
освобождений.
- Что?! - говорил он, когда корабельный врач спрашивал у
него разрешения освободить от службы того или этого. - Что?!
Постельный режим? Дома? Я вас правильно понял? Поразительно!
Температура? А жена что, жаропонижающее? Вы меня удивляете,
доктор! Болеть здесь. Так ему и передайте. На корабле болеть. У
нас все условия. Санаторий с профилакторием, ядрена мама. А
профилактику я ему сделаю. Обязательно. Засандалю по самый
пищевод. Что? Температура тридцать девять? Ну и что, доктор? Ну
и что?! Вы доктор или хрен в пальто! Вот и лечите. Что вы тут
мечетесь, демонстрируя тупость? Несите сюда этот ваш градусник.
Я ему сам измерю. Ни хрена! Офицер так просто не умирает. А я
сказал, не сдохнет! Что вам не ясно? Положите его у себя в
амбулатории, а сами - рядышком. И сидеть, чтоб не сбежал. И
кормить его таблетками. Я проверю. И потом, почему у вас есть
больные? Это ж минусы в вашей работе. Где у вас профилактика на
ранних стадиях? А? Мне он нужен живьем через три дня. На ногах
чтоб стоял, ясно? Три дня даю, доктор. Чтоб встал. Хоть на
подпорках. Хоть сами подпирайте. Запрещаю вам сход на берег,
пока он не выздоровеет. Вот так! Пропуск ваш из зоны сюда, ко
мне в сейф. Немедленно. Ваша матчасть - люди. Усвойте вы
наконец. Люди. Какое вы имеете моральное право на сход с
корабля, если у вас матчасть не в строю? Все! Идите! И вводите
в строй.
Вот так-то! С тех пор на корабле никто не болел. Все были
здоровы, ядрена вошь! А если кто и дергался из офицеров и
мичманов, то непосредственный начальник говорил ему, подражая
голосу старпома:
- Болен? Поразительно! В рот, сука, градусник и вакусить.
Жалуйтесь. Пересу де Куялеру, ядрена мама!
А матросов вообще лечили лопатой и на канаве.
Трудотерапия. Профессьон де фуа, короче говоря. Вот так-то.
Ядрена мама!
В засаде
ОУС - отдел устройства службы - призван следить, чтоб все
мы были единообразные. Единообразие - закон жизни для русского
воинства. Но единообразие не исключает своеобразия.
Капитан первого ранга из отдела устройства сидел в засаде.
Капитаны первого ранга вообще испытывают сильную склонность к
засаде, особенно из отдела устройства службы. Капитан первого
ранга сидел рядышком с дверью КПП - нашего
контрольно-пропускного пункта. Дверь открывалась, и он пополнял
список нарушителей. (Ну, то есть он записывал туда тех, у кого
имеются нарушения в форме одежды: в прическах, в ботинках, в
носках и в отдании воинской чести.)
Список с нарушителями должен был к вечеру лечь на стол к
командующему. О, это очень серьезно, если нужно лечь на стол к
командующему. Лучше уж вместо этого заново пройти все стадии
овуляции.
Дверь КПП распахнулась в тридцатый раз, и в нее вывалился
капитан третьего ранга (нет-нет-нет! он был совершенно трезв,
просто поскользнулся на обледенелых ступеньках) - вывалился и
приземлился на свой геморрой, и, как только он, с крылатыми
выражениями, начал подниматься и ощупывать через разрез на
шинели сзади свой геморрой, к нему шагнул капитан первого ранга
из засады.
- Товарищ капитан третьего ранга, - сказал он,а почему вы
не отдаете воинскую честь старшему по званию? - сказал и
заглянул в глаза геморроидальному капитану.
В глазах у геморроидальных капитанов есть на что
посмотреть, но этот смотрел как-то совсем по-птичьи; заострив
лицо и собрав глаза в могучую кучку у переносицы.
Капитан первого ранга потом вспоминал, что в тот самый
момент, когда он заглянул в глаза тому капитану, в душе у него,
где-то там внутри, на самом кончике, что-то отстегнулось, а из
глубины (души) потянуло подвальной сыростью и холодным
беспокойством) так бывало в детстве, когда в темноте чердачной
чувствовалось чье-то скользкое присутствие.
Они смотрели друг на друга секунд двадцать. Кроме глаз у
капитана и в лице тоже было что-то нехорошее, не наше, насквозь
больное, так смотрит только юродивый, ненормальный, наконец.
Неожиданно капитан качнулся и стал медленно оседать в снег.
- Ой-ой-ой, мамочки! - шептал он и, сидя на корточках,
смотрел в живот капитану первого ранга.
Лицо и плечи у блаженного капитана немедленно задергались,
руки вместе с ногами затряслись, голова, отломившись,
замоталась; бессмысленное лицо, бессмысленный рот, нижняя
челюсть! все это, сидя, подскакивало, подрагивало,
подшлепывало, открывало-закрывало, выбивало дробь и
продолжалось целую вечность. Капитан первого ранга из отдела
устройства службы даже не замечал, что он давно уже сидит на
корточках рядом с несчастным капитаном, заглядывает ему в рот,
невольно повторяя за ним каждое идиотское движение; он вдруг
почувствовал, что этот чахоточный придурок сейчас умрет у него
на руках, а рядом никого нет и потом ты никому ничего не
докажешь.
- Черт меня дернул! - воскликнул капитан первого ранга из
отдела устройства службы, и он подхватил чокнутого капитана под
мышки и помог ему затвердеть на ногах. Тронутый потихоньку
светлел, синюшность пропадала пятнами, глазам возвращалась
мысль, дыханию - свежесть.
- Простите! - прохрипел он, все еще нет-нет да и повисая
на капразе и малахольно махая ему головой.
- Простите! - приставал он. - Я вам сейчас отдам честь! Я
вам сейчас отдам! - а капитан первого ранга из засады говорил
только: "Да-да-да, хорошо-хорошо" - и мечтал кому-нибудь его
вручить.
Сзади загрохотало, и они одновременно повернули туда свои
головы: еще один капитан третьего ранга пролетел через дверь,
поскользнувшись на тех же ступеньках. Капитан первого ранга из
отдела устройства службы не стал дожидаться, когда этот новый
капитан найдет через разрез на шинели сзади свой копчик и
наощупь внимательно его изучит.
- Эй! - закричал он, калеча свой голос, тому, новому
капитану. - Сюда! Ко мне! Скорей!
- Вот! - сказал он, передавая ему малохольного капитана. -
Вот! Возьмите его! Ему плохо! От имени командующего прошу вас
довести его домой. Ну, если "от имени командующего", тогда
конечно.
- Тебе правда нехорошо? - спросил второй капитан у
первого, когда они подальше отошли.
- Правда, - сказал тот и улыбнулся.
Они еще долго ковыляли вдаль, все ковыляли и ковыляли, а
капитан первого ранга из отдела устройства службы все смотрел
им вслед, все смотрел, благодарно вздыхал, улыбался и радостно
отхаркивался в снег. Сзади загрохотало, он обернулся и достал
свой список - это прилетел очередной капитан третьего ранга,
поскользнулся и приземлился на свой геморрой.
Торпедная атака
Часть первая
"Не пли! Не пли!" Торпедная атака! Это венец боевой
подготовки!
Это сгусток нервов! Это нутро в кулаки! Торпедная атака!
Это сплав человека-металла, И на всех одна душа, И ее на куски!
А ты чувствуешь, чувствуешь Спиной, затылком,
загривком Дрожь ретивого корпуса! А вокруг боевая тишина,
А вокруг искаженные лица. "Пятый, шестой аппараты товсь!" -
Визжит товарищ центральный.
"Есть, товсь!" -
Мочеточки втянулись и сжались в комочки!!! И секунды
текут, как капли цикуты в рану, "Пли!!!" -
И упоенье, упоенье... "Ой, не пли, не пли!" - приседает
горько старпом, Забывший ввести какую-то "омегу",
Подкирпичили! И столько нервов! Сгустки!
По палубе! Белый стих - торпедная атака!
Я не знаю, что в последнее время творится с нашей
торпедной стрельбой. То торпеды всплывут в точке залпа, то там
же утонут, то с обеспечивающим не договоришься, а то удираешь
от своей же собственной торпеды. Выпустишь ее, послушаешь - и
во все лопатки чешешь от нее, ловко маневрируя, уклоняясь,
отрабатывая винтами, потому что она взяла и на крутом вираже
пошла обратно. Да-а-а... А недавно, только мы в море вышли и
все вроде нормально - и тут акустики докладывают: "Справа
двадцать, слышим шум винтов торпеды". - "Какая торпеда?!" -
кричит наш любимый старший помощник. "Не знаем, - говорят
акустики, - но только пеленг не меняется". - "Как не
меняется?!!" - кричит снова старпом. "А так", - отвечают
акустики. И тут командир старпому: "Ворочай! Ворочай! Скорей
ворочай" - и мы ворочаем! ворочаем! ворочаем! Просто чудеса.
