В третьем отсеке на проходной палубе в специальной
деревянной рамочке висел боевой листок. Листок гласил:
Товарищи подводники!
Как вы знаете, в море неотъемлемыми источниками,
потребностью нашей жизни являются системы и устройства,
приборы и механизмы, обеспечивающие жизнедеятельность
членов экипажа.
Это играет не последнюю роль в выполнении задач боевой
службы. Сюда относятся: система пресной воды, камбуз, ДУК,
гальюнное устройство, поддержание нормальных концентраций
газового состава воздуха. Хотя. на первый взгляд эти вещи
стали, за повседневностью их использования, чем-то само собой
разумеющимся, но это неверно! Нельзя забывать, что это ключевые
вопросы нашей настоящей жизни.
Хочется сказать по нашему третьему дивизиону. У нас в
заведовании имеются гальюнные устройства. Да, именно
устройства, которые сделаны с учетом многих факторов, влияющих
на плавание п. л. Но, тем не ме нее, не исключены еще
выкидывания в унитаз: заварки (чая) и, это самое страшное,
бумаги и ветоши. Это накладывает неудобство, затруднение в
продувании гальюнов, а также не соблюдается элементарная
человеческая культура: нередко бросается на палубу, и унитаз не
смывается после использования.
Все это способствует антисанитарии, не говоря уже об
уважении труда своих товарищей.
Матрос Папий.
Через сутки в нижнем углу появилась приписка; "Папий - ты
козел". Еще через сутки зам заметил приписку и снял листок.
За матушку Россию
Русских моряков лучше не трогать, лучше не доводить.
Это я точно знаю. И сейчас я вам поясню то, что я знаю на
конкретных примерах. Но перед этим скажу: нашему брату -
русскому моряку - только дай подраться,
и чтоб за матушку Россию, чтоб за Святую Русь, за веру,
царя и Отечество.
II даже если в руках ничего не наблюдается, колами будут
крошить, колами, камнями, зубами, клыками, копытами. Уйдя чуть
в сторону от основного русла нашего рассказа, скажем, что когда
в исторический период нашей флотской истории нашему
историческому главному принесли карту обстановки на Средиземном
море, то там огромный американский авианосец обеспечивался
нашей малюсенькой единицей.
- Что это такое?! - воскликнул главком. - Что это? Что?! -
все тыкал и тыкал он в нашу малюсенькую единицу, а штабисты его
все не понимали и не понимали.
Наконец, поняли: наша единица очень маленького размера на
карте получилась.
И переделали: нарисовали маленький авианосец, а рядом
изобразили огромную русскую единицу; нарисовали и тем
удовлетворили главкома по самую плешь.
Так вот, вернувшись в основное русло нашего рассказа,
скажем: "Да, товарищи! Да! Воздушное пространство нашей с вами
горячо любимой Родины нарушается всеми, кому не лень. Да!"
Есть у нас, конечно, кое-что, можем мы, конечно, кое-чем
ахнуть и устроить им там всем птичкин базар, но связаны мы по
рукам и ногам, связаны, перепоясаны, скованы и перебинтованы. И
в таком вот запакованном состоянии мы еще не просто должны
передвигаться, как пингвины в стаде, мы еще обязаны
предотвращать их вражеское поползновение.
- Наши Вооруженные Силы должны! - орут на всех углах те,
кто из всего многообразия лучше всего запомнили то, что им
должны Вооруженные Силы.
Должны-должны, кто же против? Конечно, должны. Мы всем
должны. Ну конечно. А вот вы скажите: а бодаться нам можно?
Нет, нельзя. Не дают нам бодаться. Не разрешают. Вот если б нам
разрешили бодаться, то мы бы им показали. Ежедневно б бодали.
А как мы недавно безо всякого разрешения америкосов
боданули? Это ж просто праздник души.
Было так: на Черном море ввалился в наши террводы
их крейсер - тысяч на тридцать водоизмещением, и тут же
наш СКР, старый, как причальная стенка Графской пристани, пошел
ему наперехват.
Это ж просто песня лебединая, когда наш древний дедушка
СКР идет ему - современному, толстому, сытому - наперехват. При
этом внутри у дедушки все пыхтит, скрипит, визжит и пахнет
мерзко. И дрожит в нем все в преддверии схватки.
- Ну, блин! - сказал командир СКРа, которому
велели пойти, но при этом даже гавкать запретили, и
который должен был пойти и сделать что-то такое, но при этом
ни-ни, ничего международного не нарушить.
- Ну, блин! - сказал командир СКРа. - Сейчас я ему дам! И
он ему дал - въехал в крейсер носом. Просто тупо взял и въехал.
Америкос вздрогнул. Не ожидал он, оторопел. А наш не
успокоился, отошел и опять - трах!
- Ага! - орал командир СКРа в полном счастье. - Ага! Не
нравится?! Звезда с ушами! Не нравится?!
СКР все отходил и бросался, отходил и бросался, а америкос
все торопел и торопел. Это был миг нашего торжества.
В конце концов американец решил (пока ему дырку насквозь
не проделали) слинять из наших вод. Развернулся он и рванул изо
всех сил, а наш махонький СКР, совершенно искалеченный,
напрягая здоровье, провожал его до нейтрали, умудряясь догонять
и бодать
в попку.
В следующий раз следующий американский крейсер в
совершенно другом месте снова вторгся в наши священные рубежи.
И тогда на него пошел кто? Правильно - пограничный катер.
Катер подошел и сказал крейсеру, что если тот сейчас же не
уберется ко всем чертям, то он, катер, откроет огонь.
На катере даже развернули в сторону крейсера свою пукалку,
которая в безветренную погоду даже бронежилет не пробивает, и
изготовились.
- Вой с ней, с карьерой, - сказал тогда командир катера,
напялив поглубже свой головной убор, - сей" час я им устрою
симпозиум по разоружению, хоть душа отдохнет.
Но душа у него не отдохнула. Крейсер, передав по
трансляции: "Восхищен мужеством советского командира!", -
развернулся и убыл ко всем чертям.
А еще, дорогие граждане, корабли наши, надводные и
подводные, в открытом море облетают самолеты вероятного
противника прямо через верхнюю палубу; объезжают, гады, как
хотят, да так здорово объезжают, что зубы наши в бессильной
злобе скрипят о зубы, а руки сами ищут что-нибудь, что сможет
заменить автомат, - гайку, например.
Знаете ли вы, что палуба нашего корабля - это святая
святых и наша с вами родная территория? А воздушное
пространство над ней вверх до ионосферы, не помню на сколько
километров, - это наше с вами воздушное пространство. А враг
лезет в наше воздушное пространство и зависает над нашей родной
территорией, да так близко зависает, что может нам по морде
надавать.
И зависает он, как мы уже говорили, не только над
надводными кораблями, но и над подводными лодками, идущими в
надводном положении.
Раз завис над нашим атомоходом иноземный вертолет, прямо
над ракетной палубой завис, открылась у вертолета дверь, и
вылез какой-то тип. Сел этот тип в дверях, свесил свои ножки,
достал "лейку" и давай нас фотоаппаратить.
- Дайте мне автомат! - кричал командир. - Я его сниму. Он
у меня рыбок покормит.
Долго искали автомат, потом рожок к нему, потом ключи от
патронов, потом открыли - оказалось, там нет патронов, потом
патроны нашли, а рожок куда-то дели.
Кэп выл. Наконец кто-то сбегал и принес ему банку сгущенки
и кэп запустил в него этой банкой.
Вертолет рванул в сторону, фотограф чуть не выпал. Он орал
потом, улетая, благим голландским матом и грозил кулаком, а
наши непристойно смеялись, показывали ему банку и кричали:
- Эй! Еще хочешь?
А что, запустить мы можем. Особенно если пас пытаются так
нахально увековечить.
Однажды наш противолодочный корабль шел вдоль чуждого нам
берега, и вдруг катер их береговой охраны отделился от
береговой черты - и к нашим. Пристроился и идет рядом. И на
палубе у него сразу же появляется тренога, неторопливо, без
суеты эта тренога налаживается, фотоаппарат появляется с
метровым хлеблом, и фотограф уже начинает по палубе ходить, как
в театре, примеряясь, чтоб изобразить наших в полный рост.
Пока он готовился, на верхнюю палубу наш кок выполз, некто
мичман Попов удручающих размеров.
- Ишь ты, насекомое, - сказал мичман Попов, наблюдая
противника.
Потом он сходил на камбуз и принес оттуда картофелину
размером со шлем хоккеиста,
- Ну, держи свои линзы, - сказал кок и, нс целясь,
запустил картофелину.
До катера было метров тридцать-сорок. Картофелина летела
как из пушки и разбилась она точно об затылок фотографа.
Тот рухнул носом в палубу и лежал на ней долгодолго, а
катерок быстренько развернулся и помчался к берегу. Повез своей
маме наше изображение.
У кока потом очень интересовались, где это он так кидаться
научился.
- В городки надо играть, - сказал кок, авторитетно
пожевав, - и тогда сами будете за версту лани в глаз попадать.
Я, когда услышал эту историю, подумал: может,
действительно научить весь флот играть в городки - и дело с
концом. И будем попадать лани в глаз. Хотя, наверное, в глаз
попадать совсем не обязательно. Нужно попасть по затылку, и от
этого глаза сами выскочат.
Путь в философию
Адмиралов почему-то всегда тянет туда, где грязь. Именно
там устраиваются диспуты, переходящие в монологи о дисциплине,
воинском долге, ответственности.
В училище, в маленьком скверике, в углу, там, где всегда
курилась банка из-под мусора, адмиралы любили собраться в
перерыве вместе с "черными" полковниками с кафедры морской
пехоты и за сигаретой непринужденно предаться своим
сиюсекундным мыслям вслух о воинском долге, ответственности и
порядке.
Полковники, рефлекторно стоящие "руки по швам", почему-то
всегда оказывались в той стороне, куда шел дым, и всегда
смотрели на адмиралов преданными, слезящимися от дыма и
старости глазами добрых боевых волкодавов.
Одна из таких бесед была прервана как раз в тот момент,
когда один из адмиралов почти нащупал нужное слово, по-новому
оттеняющее его ."личное, адмиральское
отношение к воинскому долгу,
Из-за забора, со свистом разрезая воздух, прилетел и
шлепнулся в пыль, не долетев пяти шагов до полковничьей
шеренги, портфель, затем через забор перелетел курсант и,
приземлившись, на секунду обалдел от обилия зрителей; еще через
секунду он уже решительно бежал прямо на полковников.
Полковники тут же пришли в движение и ощетинились. Наверное,
каждый из них мечтал закрыть собой адмирала.
Курсант, не добежав до полковников каких-нибудь пяти
шагов, схватил портфель и, круто развернувшись, бросился назад
к забору.
Дружный стадный гам подхватил старую гвардию и бросил ее
вслед за беглецом. Тот перебросил портфель и одним прыжком
вскочил на забор, но в последний момент он был пойман за ногу
самым удачливым и проворным полковником, визжавшим от
удовольствия. Удовольствие закончилось быстро: курсант,
размахнувшись. лягнул полковника в голову - точь-в-точь как
мустанг шакала - и потряс многое из того, что находилось в тот
момент в той голове. Полковника - как срубили.
Почему-то курсанта потом так и не нашли, а вот полковника
пришлось безвременно проводить на пенсию. Говорят, после этого
он стал большим философом.
Муки Коровина
Старпом Коровин был известен как существо дикое, грубое и
неотесанное. Огромный, сильный как мамонт, к офицерам он
обращался только по фамилии и только с добавлением слов "козел
вонючий".
- Ну ты, - говорил он, - козел вонючий! - И офицер
понимал, что он провинился.
Когда у офицерского состава терпение все вышло, он -
