центральный, и теперь мы общаемся.
- Где воздух, химик?
- Тык, товарищ командир, - развожу я руками, - пошло же
сто сорок человек. Я проверил по аттестатам. А установка... (и
далее скучнейший расчет) а установка... (цифры, цифры, а в
конце) ...и больше не может. Вот, товарищ командир.
- Что вы мне тут арифметику... суете?! Где воздух, я вас
спрашиваю? Я задыхаюсь. Везде по 19% кислорода. Вы что,
очумели? Четвертые сутки похода, не успели от базы оторваться,
а у вас уже нет кислорода. А что же дальше будет? Нет у вас
кислорода, носите его в мешке! Что же нам, зажать нос и жопу и
не дышать, пока у вас кислород не появится?!
- Тык... товарищ командир... я же докладывал, что в
автономку можно взять только сто двадцать человек...
- Не знаю! Я! Все! Идите! Если через полчаса не будет по
всем отсекам по двадцать с половиной процентов, выверну мехом
внутрь! Идите, вам говорят! Хватит сопли жевать!
Скользя по трапу, я про себя облегчал душу и спускал пары:
- Ну, пещера! Ну, воще! Терракотова бездна! Старый
гофрированный... коз-зел! Кто управляет флотом? Двоечники!
Короли паркета! Скопище утраченных иллюзий! Убежище умственной
оскопленности! Кладбище тухлых бифштексов! Бар-раны!.. Зайдя на
пост, я заорал мичману:
- Идиоты! Имя вам - легион! Ходячие междометия.
Кислород ему рожай! Понаберут на флот! Сейчас встану в
позу генератора, лузой кверху, и буду рожать!
Вдохнув в себя воздух и успокоившись, я оказал мичману:
- Ладно, давай, пройдись по отсекам. Подкрути там
газоанализаторы. Много не надо. Сделаешь по двадцать с
половиной.
- Товарищ командир, - доложил я через полчаса, - везде
стало по двадцать с половиной процентов кислорода.
- Ну вот! - - сказал командир весело. - И дышится, сразу
полегчало. Я же каждый процент шкуркой чувствую. Химик! Вот вас
пока не напялишь... на глобус... вы же работать не будете...
- Есть, - сказал я, - прошу разрешения. - Повернулся и
вышел.
А выходя, подумал: "Полегчало ему. Хе-х, птеродактиль!"
КАЮТ-КОМПАНИЯ
Северная Атлантика. Четыре часа утра по корабельному
времени. Кают-компания второго отсека подводной лодки, которая
за исключительные акустические достижения прозвана "ревущей
коровой". Подводное положение. Завтрак первой боевой смены -
самое веселое время на корабле: анекдоты, флотские истории, что
называется "травля". Смех в это время способен поднять с койки
даже объевшегося таблеток зама (его дверь выходит в
кают-компанию), и тогда в дверном проеме появляется лохматая
голова: "Неужели потише нельзя? люди же спят!" "Люди" - это он
и есть, замполит, остальные на вахте, правда, в каюте рядом еще
спит торпедист, но, во-первых, торпедиста никогда не
добудишься, и, во-вторых, торпедист - это еще не "люди".
Смех в кают-компании. Акустики жалуются, что смех в
кают-компании мешает им слушать горизонт.
Флотский смех. Флот можно лишить спирта, но флот нельзя
лишить смеха.
- Видишь ли, Шура, - Яснов, старый капитан третьего ранга,
делает паузу, для того чтобы вручить вестовому стакан, показать
знаком - "Налей", возвращается к молодому лейтенанту. (Кроме
лейтенанта за столом еще четверо. Все уже кашляют от смеха и
шикают друг на друга: "Зама не разбуди".) - Кстати, однажды вот
так даю вестовому стакан, был у нас такой Ведров, и говорю ему:
"Плесни водички". Я имел в виду чай, разумеется; ну, он мне и
плеснул... воды из-под крана. Конкретней выражайте свои желания
в общении с нашим любимым личным составом! Хорошо еще, что не
сказал: "Плесни помои", - кофе, разумеется.
Личный состав должен быть тупой и решительный,
исполнительный до безобразия и доведенный в этом безобразии до
автоматизма.
Жизнь наша, Шура, коротка и обкакана, как детская
распашонка, основной лозунг момента - спешите жить, Шура,
спешите чувствовать, смеяться. Смешливые встречаются только на
флоте, в остальных местах их уже перестреляли. Но если нас на
флоте перестрелять, то кто же тогда будет служить в
антисанитарных условиях? Как вам уже известно, Шура, чтобы
смеяться на флоте, надо прежде всего знать, что же
предусмотрено по этому поводу в правилах хорошего тона. А в
правилах хорошего тона предусмотрены анекдоты о начальстве. О
том самом начальстве, что ближе к твоему телу, естественно. Но!
О командирах и покойниках плохо не говорят. Старпом? Анатолий
Иванович - Божий человек. То есть человек, уже обиженный Богом,
а это тема печальная. Помощник - мелочь скользкая, лишенная с
детства лица, недостойная ни юмора, ни аллегорий. Остается, сам
понимаешь, только зам - боевой замполит.
Сколько их было, Шура, пузатых и ответственных, за мои
пятнадцать лет безупречной службы. За это время я вообще
поменял кучу начальства: пять командиров, двух старпомов, семь
замов и помощников без числа,
Кстати говоря, Шура, сейчас как раз не вредно проверить,
закатилось ли наше "солнце" (кивок на дверь зама), греет ли оно
в этот момент о подушку свой юфтевый затылок, не прилипло ли
оно ушами к переборке? А то, сам понимаешь, как бы не оболгать
себя! Не хочется потом стоять под этой самой дверью и сжимать
до пота конспект первоисточников. "Солнце" вообще-то с вечера
должно было нажраться таблеток, но на всякий случай глянь,
пожалуйста.
(Лейтенант поднимается, бесшумно подходит к замовской
двери, нагибается и смотрит в замочную скважину, потом он
осторожненько открывает дверь и заглядывает внутрь. Зам спит на
коечке не раздеваясь.)
Умер? Я так и думал. Свершилось! Я присутствовал, когда он
клянчил у доктора эти таблетки. Выклянчил и съел сразу пять
штук. Док чуть не рехнулся. Одна такая таблетка находит в
организме мозг и убивает его в секунду. А впятером они найдут
мозг, даже если он провалился в жопу. Ох уж эти замполиты!
Заявление зама в "каштан" вахтенному офицеру: "Передайте по
кораблю: на политинформацию опаздывает только офицерье!"
Замполиты! Люблю я это сословие.
Кстати о бабочках: нельзя, Шура, подглядывать в дырочку.
Один зам жил на корабле через переборку с командиром БЧ-5 и все
время за ним следил: просверлил в переборочке дырочку и все
время подглядывал. Интересовался, кулема, пьет бэчэпятый или не
пьет. А бэчэпятый тот был старый-старый и с лица тупой. И вот
однажды, выпив стакан и крякнув, заметил тот бэчэпятый в той
дырочке глазик. Взял он со стола карандашик и ткнул его в
дырочку.
Говорят, зам выл до конца автономки. Партийно-"
политическая работа была завалена на корню, а глаз ему не
вставил даже Филатов.
Так вот, Шура, у нас сейчас будет не просто мелкий треп, у
нас будет рассказ. А у каждого рассказа должен быть свой
маленький эпиграф.
Не будем, конечно, в качестве эпиграфа использовать
изречение того командира БЧ-5. Он сказал: "Был бы человек, а то
зам!" Его уволили в запас за дискредитацию высокого офицерского
звания. Кстати, отгадай загадку: чем те комиссары отличаются от
этих замполитов? Сдаешься? Те получали в первую очередь пулю, -
пулю, Шура, а эти - квартиру.
А надводники говорят: "Корабль без зама - все равно что
деревня без дурачка".
Люблю я это сословие. Пусть эта фраза и будет нашим
эпиграфом. Итак...
Пришел к нам молодой, цветущий зам. В замах всего семь
лет, из них три года в каких-то комсомольцах, где его никто не
видел. (Я как-то говорю нашему дивизионному дурню -
комсомольскому вожаку: дай, говорю, твое фото, я тебя в кубрике
повешу, чтоб народ знал, кто его официально зовет и ведет.) Ну
так вот, пришел к нам этот зам, и на груди у него горит
"бухарская звезда" - орден "За службу Родине".
Мы с рыжим штурманом сразу же заметили у нашего юного зама
этот орден. Для рыжего это был вообще большой удар. Он как
уставился заму на грудь, вылупился, задышал. Чувствую,
назревает у него неприличный вопрос. Сейчас ляпнет. Решаю
разрядить обстановку и говорю: "Александр Сергеич! (Зама звали
-как Пушкина.) Я вас бесконечно уважаю, но вот штурман (рыжий
смотрит на меня изумленно) интересуется, как это надо так
служить Родине, чтоб получить от нее вот такую красивую звезду?
А то у нас с ним на двоих тридцать семь календарей на "железе"
и только тридцать неснятых дисциплинарных взысканий! И все!
Больше никаких наград".
Зам чего-то жует и исчезает. А потом он нам рассказал, как
такими орденами награждают. Я, говорит, служил на "дизелях", и
был у нас там мичман Дед. И служил тот Дед на "дизелях" еще с
войны, лет тридцать календарных. И решили мы его перед уходом
на пенсию орденом Красной Звезды наградить. Десять раз нам
представление возвращали: то вставьте, что он конспектирует
первоисточники, то укажите, как он относится к пьянству. (А как
человек может относиться к пьянству, етишкин водопровод,
тридцать лет на "железе": конечно же, положительно, то есть
отрицательно.) Потом возвращают: вставьте, как он изучает
пленум. В общем, родили мы, говорит, то представление, послали,
вздохнули - и ни гу-гу! Я, говорит, справлялся потом -
перехватили орден.
"Как это "перехватили"?" - спрашиваем мы, глупые.
"А так, - говорит, - выделяют по разнарядке пять орденов,
ну и политуправление их все себе перехватывает. У них пять лет
прослужил - Красная Звезда, еще
пять лет - Боевого Красного Знамени, а если еще пять лет
протянул и не выгнали - орден Ленина".
Все наши онемели. "Александр Сергеич, - говорю я тут,
потому что мне терять нечего, - что же вы тут такое говорите?
Вы же только что сказали, что политуправление, которое у нас
висит отнюдь не в гальюне, ордена ворует! А ваша "бухарская
звезда" из той же кучи?"
Зам, бедный, становится медный, потеет я пахнет противно.
Он мне потом все пытался прошить политически незрелые
высказывания. А чего тут незрелого, не понимаю? Что вижу, то
пою.
Моя жена как-то тоже увидела на заме то ритуальное
украшение, увидела и говорит мне: "А почему у тебя нет такого
ордена?" Ну, чисто женский вопрос! Я ей терпеливо объяснил, что
замы служат Родине неизмеримо лучше. Ближе они. К Родине. Вот
если пред" ставить Родину в виде огромного холма, то она со
всех сторон будет окружена замами. А потом думаю: вот ужас-то!
Родина-то окружена замами! Отечество-то в опасности!
И еще нашего зама раздражали мои выступления на
партсобрании. Я как выступлю! Ярко! Так партсобрание меняет
тему и начинает мне отвечать. Сочно. Особенно зам с командиром.
Так и рвут друг у друга трибуну. Так и рвут. И сплошные
синюшные слюни кругом. А потом я замолкаю года на полтора. Сижу
на партсобрании тихо, мирно, как все нормальные люди, сплю,
никуда не лезу, а зама одинаково раздражала и моя болтливость,
и моя молчаливость. Все угадывал в ней многозначительность. "А
почему вы не выступаете? Вас что, тема собрания не волнует?" А
я ему на это: "У нас, - говорю, - темы повторяются с удручающей
периодичностью. Это она вам интересна, потому что рассчитана на
сменность личного состава. А я - бессменный, поймите,
бес-смен-ный! Вы у нас пятый зам, а я на "железе" торчу больше,
чем вы прожили в сумме в льготном исчислении, и скоро совсем
здесь подохну от повышения ответственности и слышал ее, вашу
тему, уже пять раз, и пять раз она волновала меня до истерики,
а потом - все, как отрезало, отхохотались!"
А как я ему зачет по гимну сдавал? Это была моя лебединая
песня. Я потом когда рассказывал людям, у меня люди заходились
в икоте. Решил однажды зам принять у нас зачет по гимну.
