(Он у нас, у командиров боевых частей, еще ежедневно носки
проверял, сукин кот. "Командирам боевых частей построиться в
малом коридоре! Командиры боевых частей, ногу на носок ставь!
Показать носки!" И я знал, что если у меня носки черные или.
синие, значит я служу хорошо и в тумбочке у меня порядок, а
если у меня носки красные или белые, то служу я плохо и в
тумбочке у меня бардак. То есть критериально мог в любой момент
оценить свою службу.)
И тут - гимн! Напросился я первым сдавать. Зашел к заму,
встал по стойке "смирно" и запел, а зам сидит, утомленный, и
говорит: петь не надо, расскажите словами. Не могу, говорю, это
ж гимн! Могу только петь и только по стойке "смирно". Пою
дальше - зам сидит. Спел я куплет и говорю ему: "Александр
Сергеич, это гимн, а не "Растаял в дурацком тумане Рыбачий...",
неудобно, я пою - вы сидите". Пришлось заму встать и принять
строевую стойку. Он слегка подзабыл это дело, но мы ему
напомнили.
А одно время у нас в замах прозябал один такой
старый-старый и плешивый. Он все ходил по подводной лодке и
боялся за свое драгоценное здоровье. Однажды он меня до того
утомил своим внешним видом, что я сказал ему: "Сергей Сергеич,
да на вас лица нет! Что с вами? Как вы себя чувствуете?" (Я не
стал ему, конечно, говорить, что у него своего лица никогда и
не было.)
"Да?!" - сказал он и заковылял к доктору. Надо вам
сказать, что этот зам родился у нас только с одним полушарием
головного мозга, и причем сделал он это в тот переломный период
Второй мировой войны, когда еще было не ясно, то ли мы
отступаем, то ли уже победили. Он был такой маленький, высохший
и воспринимал только девизы соцсоревнования, да и те с какой-то
мазохистской радостью. Ну и какойнибудь не очень крупный лозунг
мог уцепиться у него за извилину. Вползает он к доку и с
пришибленной улыбкой объясняет: что-то, мол, плохо себя
чувствую.
А доктор у нас в то время служил глупый-преглупый. Бывало,
посмотришь на него, и становится ясно, что еще в зародыше, еще
в эмбриональном состоянии было рассчитано, что родится дурак, с
пролежнем вместо мозга. Мысль, зародившись, бежала у него по
позвоночному столбу резво вверх, бежала-торопилась со скоростью
шесть метров в секунду и, добежав до того
места, где у всех остальных начинается мозг и личность,
стряхивалась, запыхавшись, с последнего нервного окончания в
кромешную темень.
Какой-то период он даже подвизался на ниве урологии -
дергал камни из почек. Это когда с помощью такой тоненькой
проволочки делается таская маленькая петелечка. Потом эта
петелечка просовывается в мочевой канал, там, как лассо,
накидывается на камень, я с криком - ки-ия! - выдирается...
камень. Испанские сапоги по сравнению с этим делом выглядят как
мягкие домашние тапочки.
Вот такого дали нам доктора-орла. Если он чего и разрезал
у человека, то одновременно изучал это дело по описаниям.
Разрежет и сравнит с картинкой.
В то время когда к нему вполз зам, док уже досконально
изучил человеческое сердце: зубцы, кривые и прочие сердечные
рубцы. Трезвея от восторга, он уложил холодеющего зама на
лопатки, приспособил картограф, утыкал зама мокрыми датчиками и
торжественно нажал на клавиш, сказав предварительно заму:
"Практика - критерий истины!"
Зам лежал и смотрел на него, как эскимос на чемодан,
замерев в немом крике.
Та-та-та - вышла лента. "Видите?" - ткнул док зама носом в
ленту. Зам сунул свой нос и ничего не увидел. "Вот этот зубок",
- любовался док. "Чего там? - навострил уши зам, приподнимаясь
на локте, - чего? А?" - "А это... предынфарктное состояние.
Все, Сергей Сергеич, финиш".
Шлеп - и зама нет. Без сознания. Пришел в себя через
сутки. Неделю не вставал; проложив ухо к груди, слушал себя
изнутри.
А ты знаешь, Шура, что раньше у замов было трехгодичное
высшее образование. На первом курсе они изучали основы
марксистско-ленинской философии и историю КПСС, на втором -
какую-то муть гальваническую и игры и танцы народов мира, с
практической отработкой и зачетом (представь себе зама,
танцующего на столе зачетный танец индийских танцовщиц: на
ногах обручи, и та-та-та - босыми ножками), а на третьем курсе
- плакаты, боевые листки и шестнадцатимиллиметровый
проекционный аппарат. Целый год - аппарат, потом - госэкзамекы.
Кстати об экзамене; в учебном центре является такой
замполит с укороченным образованием на экзамен. Раньше они
сдавали экзамены по устройству корабля наравне со всеми. Это
теперь не поймешь что, а раньше зам должен был знать "железо".
Может, замучились их обучать?
И вот попадается ему устройство первого контура: название,
состав и так далее. А он уставился на преподавателя, как бык на
молоток. По роже видно, что в мозгу один косинус фи, да и тот
вдоль линии нулевого меридиана.
Взял он билет и забубнил: "Я знаю устройство клапана".
"Очень хорошо, - говорит преподаватель, - отвечайте первый
контур". А тот ему: "Я знаю устройство клапана". - "Ну при чем
здесь клапан?!" - не выдерживает преподаватель.
В общем, зама выгоняют, ставят ему два шара, а на
следующий день преподавателя вызывают в политотдел. Там он
психует, орет, бегает, полощет руками по кустам: "Да! Он!
Вообще! Ничего! Не знает!"
"Как это, - говорят в политотделе, - он же знает
устройство клапана?!"
И вот такие ребята-октябрята, Шура, нами руководят и ведут
нас, и куда они нас приведут со своим трехклассным образованием
- одному Богу известно.
Запускают к нам как-то на экипаж очередного зама. Чудо
очередное. Пе-хо-та ужасная! Зеленый, как три рубля. Запускают
его к нам, и он в первый же день напарывается у нас на обелиск.
Ты ведь знаешь этот памятник нашей бестолковости: установили на
берегу куски корпуса и рубки, которые должны были изображать
монумент. (Памятники нам нужны? Нужны! Ну, вот - дешево и
сердито.) Ну, и снегом это творение отечественного вдохновения
слегка занесло. В общем, море, лед, мгла, рубка торчит - вот
такая героика будней, - и тут наш новый чудесный зам идет мимо
и спрашивает: "А чего это корпус у лодки не обметается и вахта
на ней не несется?" С трудом поняли, что он хочет сказать.
Узнали и объяснили ему, сирому, что лодка, она в пятьдесят раз
больше и так далеко она на берег не выползает. Не выползает
она! Ну, полный корпус, Шура! Ну, так же нельзя! Зам, конечно
же, нужен для оболванивания масс, но не с другой же планеты!
А третий дивизион у нас в то время был полностью набран из
ублюдков. Они, собаки, повадились переключать ВВД как раз в то
время, когда замовская
задница замаячит в переборке. Перемычка в третьем как раз
над переборкой висит.
Ну, и звук от этого дела такой, как будто у тебя гранату
над головой рвут. Зам падает пузом на палубу и ползет
по-пластунски. А трюмные, сволочи, кричат ему сверху: "Воздух!
Воздух!"
Раз пятнадцать ползал и каждый раз приходил в центральный,
и командир третьего дивизиона с глупым видом объяснял ему, что
ВВД - это воздух высокого давления, что засунут этот воздух в
баллоны, что баллоны соединены перемычкой и что, если
переключать ту перемычку, то нужно держаться от нее подальше,
чтоб штаны были посуше.
Как-то заблудился он в пятом. Перелезает из четвертого в
пятый и идет решительно по аналогии. Он решил, что все
переборки во всех отсеках должны быть на одном уровне. Идет он,
идет и упирается башкой недоделанной в дверь выгородки
преобразователей. Открыл, вошел, а там вроде перьспектива,
перьспектива и теряется. Зам удивляется, чего это отсек стал
такой узкий, но протискивается. Решительный был и
бесповоротный. Допротискивался. Чуть не застрял. И лодка
кончилась. Вот трагедия! "Как это кончилась?! - подумал зам. -
А где же еще пять отсеков?" Выходит он из выгородки задумчивый
и медленно движется до переборки в четвертый; садится в
открытой переборочной двери и думает: "Не может быть!" Опять,
решительный, шмыг в пятый, дверь выгородки на себя, шась -
лодка кончилась, и опять медленно в четвертый, а по дороге
думает напряженно, аж тихо тарахтит.
А вахтенный пятого с верхней палубы через люк свесил
голову, наблюдает замовские телодвижения и говорит: "Товарищ
капитан третьего ранга, может, вы в шестой хотите пройти?"
Недоделанный задирает свою башку, и тут долгое - - "Да-а-а..."
- "Так это ж наверх!"
И они нас учат жить, конспекты конспектировать. А сколько
раз его в гальюне запирали? На замок. Идешь и слышишь: бьется
одинокое тело - опять зама закрыли.
В гальюне запирали, из унитаза обливали. Поставят тугую
пружину, зам жмет-жмет ножкой - никак, жмет с наскоком - и
поскользнулся, рожей в унитаз, и уворачивается потом от
подброшенного навстречу дерьма. А где ж тут увернешься?!
Пробирается потом в каюту огородами. И в этот момент его любил
отловить старпом. "Сергей Саныч! - говорил в таких случаях
старпом, словно ничего не замечая. - Эту таблицу подведения
итогов соцсоревнования надо пересмотреть. Чего это ты за боевой
листок по пять очков даешь?" Зам мнется, как голый перед
одетым. "Саныч, - говорит старпом лживо, - а чего это от тебя
неизменно, непрерывно говнецом потягивает?" У зама рот на
сторону, и в каюту бегом, и черный ходит целую неделю. Над ним
все издевались. Помощник ему однажды красную строительную каску
подарил. Повадился помощник попадаться заму на глаза в ночное
время в строительной каске. Долго ходил, пока зам, наконец, не
клюнул и не спросил его: "А что это у вас на голове?" - "А это
у нас на голове каска, - говорит помощник, - головой вое время
о трубопроводы бьешься, вот и пришлось надеть".
"И я вот тоже... бьюсь", - говорит опечаленный зам. Он
своей культяпкой глупой в каждом отсеке переборки открывал и
трубопроводы бодал по всему кораблю. Шишек на голове было
столько, что вся голоса на ходу чесалась. Откроет переборку,
тяпку свою наклонит вперед, переборку отпустит и полезет. Дверь
в этот момент начинает закрываться и с головой встречаться -
бах! Постоит-пошипит - уй-уй-уй! - почешет, опять откроет
дверь, опять - бах! "Вот и мне бы..." - мнется зам. "Дарю", -
говорит помощник и надевает ему на голову этот шлемофон.
А ночью командир проверял корабль и в ракетном отсеке
наткнулся на зама в каске. Представляете: ночь, тишина,
командир идет бесшумно из отсека в отсек, и тут навстречу ему
открывается переборочная дверь, и лезет в нее сначала задница,
а потом и голова в красном
шлеме с безумными глазами.
Командир от неожиданности - юрк! - за ракетную шахту и
оттуда крадется, а зам проходит мимо, безмолвный как
привидение, и так же безмолвно - трах! - головой об трубу с
малиновым звоном. У кэпа нервы не выдерживают, он подпрыгивает
и тоже головой - на!
Как говорил в таких случаях Лопе де Вега, "лопни мои
глаза, если вру!" Факелов - была у зама того фамилия. Старпом
его называл - "наш поджигатель". "Где, - говорил, - наш
поджигатель?"
Через два года назначили к нам новое междометие. "Я, -
говорил он, - представитель флотской интеллигенции", - после
чего он добавлял кучу неприличных слов, не свойственных, как
мне кажется, представителю
нашей флотской интеллигенции. Весь личный состав он делил
на "братанов" и "мурлонов". "Мурлонов" было больше. Очень он
любил на собрании чистить зубы гусиным пером. Садился в
президиуме, доставал перо и чистил. Раз мы ему устроили: когда
он в очередной раз посвятил себя в президиуме зубам, все
