пристанища почему-то вспоминался пивной ларек с липким
прилавком, коммунальная кухня и лавка старьевщика; от нее веяло
непроходящей тоской.
Его прозвали "квартирным Колей", потому что он приходил к
кому-нибудь в гости, садился и начинал говорить, говорить,
общаться начинал, и его было потом не выгнать.
Через два с половиной года он снимал пенсне с линзами, тер
себе то место, где был лоб, и говорил всюду
- Я - тупой.
Его все еще презирали, но уже утешали. На сборищах он
резво напивался и говорил, улыбаясь, кому попало:
- Я заезжал в отпуске в институт. Они мне предложили
начальника отдела и тему на выбор. Представляете? - хватался
он за окружающих.
Окружающие представляли, но смутно - никому не было до
него дела. И тут он начинал хохотать в одиночку.
Он хохотал, как безумный, задыхаясь и плача)
- Они... там... ох-хо-хо... д ум а...ют... ха-ха-ха, ой,
мама... думают... что я... здесь... ой, не могу... вырос... над
собой... ох... что я здесь... на флоте... обо...га...тился...
хи-хи-хих... не могу... х-х-х... Потом он резко делал серьезную
рожу и говорил:
- Вообще-то после флота я на начальника отдела потяну.
Раньше бы не потянул, а теперь я все могу.
- Я придумаю новую торпеду, - начинал он опять хохотать, -
я знаю какую. Это что-то круглое должно быть, чтоб руками можно
было катить, но не легкое, чтоб домой не отволокли. Должно
снега не бояться и ночевать под открытым небом. Чтоб только
откопали - сразу же работало. Чтоб с крыши падало и не билось.
Чтоб внутрь заливалась не горючая, не выпиваемая дрянь. Чтоб
эта дрянь не нужна была для "Жигулей". Чтоб эта торпеда по
команде тонула, по команде - всплывала, чтоб бежала и поражала.
Ждите, скоро пришлю. А то и с проверкой приеду. Вот посмеемся!
- Да, и лопату, - тут он совсем загибался от смеха, -
лопату... лопа... хх... ту... ей... хо-хо... ой, не могу...
лопату... ей... при... де... ла.. ю... сбо.. ку... при... со...
ба... чу... ой, мама, - сипел он остатками воздуха, - и ме..
т... лу... мет... лу... ей сза...ди... вотк... ну... поме...
ло... встав... лю... И все начинали смеяться вместе с ним.
Мафия
В коридоре, за дверью, слышалась возня и грохот сапог.
Оттуда тянулся портяночный запах растревоженной казармы.
Вот и утро. "Народ" наш еще спит, проснулся только я. В
каюте у нас три койки: две подряд и одна с краю. На ближней к
двери спит СМР (читать надо так - Сэ-Мэ-эР, у него такие
инициалы), на следующей - я, а на той, что в стороне,
развалился Лоб.
Обычно курсантские клички - точный слепок с человека, но
почему меня называют Папулей, я понятия не имею. Вот Лоб - это
Лоб. Длинный, лохматый, тощий; целых два метра и сверху гнется.
Вот он, собака, дышит. Опять не постирал носки. Чтоб постоянно
выводить его из себя, достаточно хотя бы раз в сутки, лучше в
одно и то же время, примерно в 22 часа, спрашивать у него:
"Лоб, носки постирал?" А еще лучше разбудить и спросить.
СМР дышит так, что не поймешь, дышит ли он вообще.
Если б в сутках было бы двадцать пять часов, СМР проспал
бы двадцать шесть. Он всегда умудряется проспать на один час
больше того, что физически возможно.
СМР - вдохновенный изобретатель поз для сна. Он может
охватить голову левой рукой и, воткнув подбородок в сгиб локтя,
зафиксировать ее вертикально. Не вынимая ручки из правой руки,
он втыкает ее в конспект и так спит на лекциях. В мои
обязанности в таких случаях входит подталкивание его при
подходе преподавателя. Тогда первой просыпается ручка, сначала
она чертит неровную кривую, а потом появляются буквы.
СМР с детства плешив. Когда его спрашивают, как это с ним
случилось, он с удовольствием перечисляет: пять лет по лагерям
(по пионерским, родители отправляли его на три смены, не
вынимая); три года колонии для малолетних преступников (он
закончил Нахимовское училище); и пять лет южной ссылки (как
неисправимый троечник, он был направлен в Каспийское училище.
вместо Ленинградского).
Правда, если его спросить: "Слушай, а отчего ты так много
спишь?" - он, не балуя разнообразием, затянет; "Пять лет по
лагерям..."
Шесть часов утра. Мы живем в казарме. У нас отдельная
каюта. Замок мы сменили, а дырку от ключа закрыли наклеенными
со стороны каюты газетами. Так что найти нас или достать -
невозможно. Не жизнь, а конфета. Вообще-то уже две недели как
мы на практике, на атомных ракетоносцах. По-моему, ракетоносцы
об этом даже не подозревают. Встаем мы в восемь, идем на
завтрак, потом сон до обеда, обед, сон до ужина, ужин и кино. И
так две недели. Колоссально. Правда, лично я уже смотрю на
койку как на утомительный снаряд - все тело болит.
Раздается ужасный грохот: кто-то барабанит в нашу дверь.
СМР вытаскивается из одеяла: "Ну, чего надо?". "Народ" наш
проснулся, но вставать лень. Стучит наверняка дежурный. Вот
придурок (дежурными стоят мичмана).
- Жопой постучи, - советует СМР. Мы с Лбом устраиваемся,
как римляне на пиру, сейчас будет весело. Грохот после "жопы"
усиливается. Какой-то бешеный мичман.
- А теперь, - СМР вытаскивает палец из-под одеяла и,
налюбовавшись им, милостиво тыкает в дверь, - го-ло-вой! Дверь
ходит ходуном.
- А теперь опять жопой! - СМР уже накрылся одеялом с
головой, сделал в нем дырку и верещит оттуда.
В дверь молотят ногами.
- Вот дурак! - говорит нам СМР и без всякой подготовки
тонко, противно вопит: - А теперь опять головой!
За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.
- Жаль человека, - роняет СМР со значением, - пойду
открою.
Он закутывается в одеяло и торжественный, как патриций,
отправляется открывать.
- Заслужил, бя-яш-ка, - говорит он двери и, открыв,
еле успевает отпрыгнуть в сторону.
В дверь влетает капитан первого ранга, маленький, как
пони, примерно метр от пола. Он с воем, боком, как ворона по
полю, скачет до батареи, хватает с нее портсигар с сигаретами
и, хрякнув, бьет им об пол.
- Вста-ать!
Мы встаем. Это командир соседей по кличке "Мафия", или
"Саша - тихий ужас", вообще-то интеллигентный мужчина.
- Суки про-то-коль-ные! - визжит он поросенком на одной
ноте. - Я вас научу Родину любить!
Мы в трусах, босиком, уже построены в одну шеренгу.
Интересно, пороть будет или как?
- Одеться!
Через минуту мы одеты. Мафия покачивается на носках.
Кличку он получил за привычку, втянув воздух, говорить: "У-у-у,
мафия!"
- Раздеться!
Мы тренируемся уже полчаса: минута - на одевание, минута -
на раздевание. Мафия терпеть не может длинных. Все, что выше
метр двадцать, он считает личным оскорблением и пламенно
ненавидит. К сожалению, даже мелкий СМР смотрит на него сверху
вниз.
- А тебя-я, - Мафия подползает к двухметровому Лбу, -
тебя-я, - захлебывается он, подворачивая головой, - я сгною!
Сначала остригу. Налысо. А потом сгною! Ты хочешь, чтоб я тебя
сгноил?
В общем-то, Лоб у нас трусоват. У него мощная шевелюра и
ужас в глазах. От страха он говорить не может и потому мотает
головой. Он не хочет, чтоб его сгноили.
Мафия оглядывает СМРа, так, здесь стричь нечего, и меня,
но я недавно стригся.
- Я перепишу вас к себе на экипаж. Я люблю таких... Вот
таких... У-ро-ды!
В этот момент, как-то подозрительно сразу, Мафия
успокаивается. Он видит на стене гитару. СМР делает
нетерпеливое, шейное движение. Это его личная гитара. Если ею
брякнут об пол...
- Чья гитара?
- Моя.
- Разрешите поиграть? - неожиданно буднично спрашивает
Мафия.
СМР от неожиданности давится и говорит:
- Разрешаю.
Через минуту из соседней комнаты доносится плач гитары и
"Темная ночь...".
После обеда мы решили не приходить. Лоб и я. В каюту пошел
только СМР.
- Не могу, - объяснил он, - спать хочу больше, чем жить.
Закроюсь.
Ровно в 18.00 он открыл нам дверь, белый, как грудное
молоко.
- Меня откупоривали.
Как только СМР после обеда лег, он сразу перестал дышать.
Через двадцать минут в дверь уже барабанили.
- Открой, я же знаю, что ты здесь, хуже будет. За дверью
слышалась возня. Два капитана первого ранга, командиры лодок,
сидели на корточках и пытались подсмотреть в нашу замочную
скважину. Через три листа газеты нас не очень-то и увидишь.
- Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали.
Дежурный, тащи сюда все ключи, какие найдешь.
Скоро за дверью послышалось звяканье и голос Мафии:
- Так, так, так, вот, вот, вот, уже, уже, уже. Во-от
сейчас достанем. Эй, может, сам выйдешь? Я ему матку оборву,
глаз на жопу натяну.
СМР чувствовал себя мышью в консервной банке; сейчас
откроют и будут тыкать вилкой.
- Вот, вот уже.
Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР
становился все более плоским.
- Тащи топор, - не унывали открыватели. - Эй ты, - шипели
за дверью, - ты меня слышишь? Топор уже тащат.
СМР молчал. Сердце стучало так, что могло выдать.
- Ну, ломаем? - решали за дверью. - Тут делать нечего -
два раза тюкнуть. Ты там каюту еще не обгадил? Смотри у меня.
Да ладно, пусть живет. Дверь жалко. Эй ты, хрен с бугра, ты
меня слышишь? Ну, сука потная, считай, что тебе повезло.
Возня стихла. У СМРа еще два часа не работали ни руки, ни
ноги. Я встретил Мафию через пять лет.
- Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга. Он узнал
меня.
- А, это ты?
- Неужели помните?
- Я вас всех помню.
И я рассказал ему эту историю. Мы еще долго стояли и
смеялись. Он был уже старый, домашний, больной.
Ну, канесна!
Центральный пост. Народу полно. Дежурный по кораблю,
вахта, кто-то постоянно заходит-выходит.
По центральному без дела шляется старпом. Вид у него
задумчивый - будто инопланетяне посетили.
Внезапно дежурному захотелось поменять портупею; висюльки
перетерлись давным-давно - того и гляди, пистоль уронишь, ныряй
за ним потом в трюм. Дежурный вытаскивает пистолет, кладет его
перед собой и, нагнувшись, лезет под стол, в сейф: там
портупеи.
Старпом подходит, берет пистолет, передергивает,
вытаскивает обойму и ищет в центральном мишень, находит одного
разгильдяя, целит в него и говорит:
- Петров, кутина мама, вот шлепнул бы тебя на месте, не
глядя, вот, была бы моя воля, кокнул бы.
С этими словами старпом отводит пистолет в сторону и
нажимает. Выстрел! Пуля начинает гулять по центральному: вжик,
вжик - и уходит в обшивку. Все сразу на полу с влажнеющими
штанами.
Стоймя один старпом. Он просто затвердел. Выстрел для него
полнейшая неожиданность: он не может постичь, он же выдернул
обойму!
То, что он сначала передернул, а потом выдернул, до него
не доходит.
- Где "артиллерист"?!! - орет он, приходя в себя.
"Артиллерист" - командир БЧ-2 - уже здесь, прибежал на выстрел.
Старпом ему:
- Почему у вас пистолет стреляет?!! Командир БЧ-2, все
сразу поняв, но с природным дефектом дикции:
- Хы-ы, "у вас", ну, канесна, теперь Бе-Те-два, канесна!
Сами передергивают орузие, а теперь Бе-Те-два, канесна!
- Кус-ков! Едрена корень! Я вас не спрашиваю! Я спрашиваю:
почему пистолет стреляет?!
- Ну, канесна, теперь - Кусков, теперь, канесна! Как
орузие передергивать, так меня не пригласили, а теперь -
-канесна! По-игра-али они-и... наигрались.
- Кусков! Бляха муха! Я вам что? Я вас не спрашиваю! Я вас
спрашиваю: почему...
- Ну-у, канес-сна! Те-пе-рь, канес-сна! Спасибо, сто не
