И неспроста: играет с ними в кости, и скорее всего кости у него
особые, в такие не проиграешься. К тому же мне кажется, он не
постесняется и стащить что плохо лежит или очистить карман. Это
верное средство побыстрее разжиться деньжатами, правда, и
рискованное.
Кадфаэлю давно уже не приходилось встречать среди
монастырской братии столь сведущего в житейских делах брата.
Видно то, что ему частенько случается бывать в миру по
поручениям аббата, заметно расширило его кругозор. Кадфаэль с
уважением и теплотой посмотрел на собрата, а потом повернулся,
чтобы получше приглядеться к улыбчивому, благодушному купцу.
-- Ты уверен, что не ошибся?
-- В том, что это тот самый малый, я ничуть не сомневаюсь,
однако поостерегся бы обвинять его открыто. Он, знаешь ли,
большой ловкач и весьма скользкий тип. Всего раз удалось
накрыть его с поличным, но и тогда он ухитрился вывернуться.
Тебе, брат, я советую не спускать с него глаз: рано или поздно
он допустит промашку -- а такое может случиться со всяким
пройдохой -- и тогда наконец попадется и получит по заслугам.
-- Наверное, ты прав, -- согласился Кадфаэль. -- Одно меня
удивляет: с чего это его занесло так далеко от мест, где он
обчно промышлял? По опыту знаю, что такого рода мошенники
предпочитают обделывать свои делишки в знакомых краях, где они
все ходы и выходы знают лучше служителей закона. Неужто на юге
его так припекло, что пришлось уносить ноги куда глаза глядят.
Это наводит на мысль, что за ним могут водиться грешки похуже,
чем надувательство при игре в кости.
Брат Адам с сомнением пожал плечами.
-- Все может быть. Знаешь ведь, что некоторым нечестивцам
пришлись по нраву нынешние раздоры, потому как в смутное время
можно половить рыбку в мутной воде. Лорды извлекают выгоду из
усобицы на свой манер, а воры и мошенники -- на свой. В битву
они, конечно, не сунутся, побоятся за свою шкуру, а вот уличные
стычки, которые то и дело вспыхивают в городах, как раз по их
части. Затеять свалку да в соматохе срезать кошелек у
какого-нибудь почтенного человека, а то при случае и пырнуть
его ножом в спину -- и проше, и безопаснее, чем скрываться в
лесах в ожидании добычи, как постуают разбойники с большой
дороги.
Как раз такая стычка, подумал Кадфаэль, приключилась в
Винчестере, где доброму человеку засадили нож в спину да и
бросили умирать. А может, и впрямь служители закона там, на
юге, поприжали этого малого так, что ему ничего не оставалось,
как убраться из тех краев, где он привык промышлять. Коли так,
за ним наверняка числится кое-что посерьезнее мошенничества при
игре в кости да выманивания деньжат у молодых ротозеев.
Возможно, на его совести даже и такое черное злодеяние, как
убийство?
-- В нашем странноприимном доме, -- промолвил Кадфаэль, --
остановились еще два-три молодца, насчет которых у меня
возникли кое-какие сомнения, но пока вроде бы этот малый с ними
дела не имел. Так или иначе, я буду иметь в виду то, что ты мне
сообщил, а потом и сам пригляжу за ним, и брата Дэниса попрошу
о том же. Кроме того, я сегодня же вечером перескажу твои слова
Хью Берингару, нашему шерифу. И он, и городской провост будут
рады получить предупреждение.
Сиаран отдыхал в розарии аббатства, и Кадфаэлю жаль было
заставлять его тащиться босиком к сарайчику, тем паче, что
загорелые ноги монаха были обуты в прочные сандалии. Поэтому,
прихватив с собой бальзам для заживления Сиарановых ран и
растирание, которое должно было помочь его ступням загрубеть,
Кадфаэль сам отправился к больному. В огороженном дворике было
тихо и спокойно, ласково светило полуденное солнышко, а гутая
упругая прохладная трава приятно нежила босые ступни. Уже
начинали распускаться розы, и воздух был напоен их сладким
ароматом. Но лица обоих приятелей были хмуры и безрадостны.
Неужто одному из них и впрямь суждено вскоре расстаться с
жизнью, а другому -- оплакать безвременно ушедшего друга.
Сиаран что-то говорил приятелю и, не заметив приближения
монаха, продолжал свою речь:
-- ...Ты лишь впустую тратишь время, ибо этого не
случится! Ничто не изменится, не надейся! Никогда! Лучше бы ты
оставил меня и вернулся домой!
Может быть, один из них верил в могущество Святой
Уинифред, молился ей и надеялся на чудо, тогда как другой,
исполненный непомерного благочестия, задумал, на манер Руна,
вместо того чтобы просить об исцелении, преподнести в дар
святой свою кончину.
Мэтью отвечал другу ровным решительным голосом:
-- Не трать слова попусту, ибо я пройду с тобой весь путь,
шаг за шагом, до самого конца.
Но тут Кадфаэль подошел совсем близко, и друзья
встрепенулись, пытаясь скрыть то, что между ними только что
состоялся невеселый разговор. Молодые люди, расположившиеся на
каменной скамье, даже слегка отодвинулись друг от друга и
выдавили улыбки, правда, улыбки вышли натянутыми.
-- Я рассудил, что не стоит тебе плестись ко мне через всю
обитель, -- сказал Кадфаэль, опускаясь на колени и раскладывая
свою суму на ярко-зеленой траве, -- куда легче прийти сюда
самому. Так что посиди спокойно, а я погляжу, много ли осталось
мне сделать для того, чтобы ты мог с легким сердцем отправиться
в путь.
-- Ты очень добр ко мне, -- со вздохом промолвил Сиаран,
-- будь уверен, я действительно отправлюсь в дорогу с легким
сердцем, ибо знаю, что паломничество мое окажется недолгим.
-- Аминь! -- тихонько обронил Мэтью, сидевший на дальнем
конце скамьи.
После этого они умолкли и хранили молчание все время, пока
брат Кадфаэль тщательно втирал мазь в потрескавшиеся ступни, в
прежние времена знавшие удобную обувь, и накладывал бальзам из
липушника на затягивавшиеся раны.
-- Ну вот и все! -- промолвил, закончив, монах. -- Завтра
побереги ноги, постарайся ходить поменьше, разве что в церковь.
Здесь и надобности особой разгуливать нет. Ну а я к тебе приду
и займусь тем, что подготовлю тебя к празднику, чтобы ты смог
постоять подольше, когда понесут святую.
Говоря это, Кадфаэль, по правде сказать, и сам не знал,
что имел в виду: бренные останки Святой Уинифред, покоившиеся,
как все полагали, в инкрустированной серебром раке, или же ее
духовную сущность, способную придать святость и пустому гробу,
и даже ковчегу с костями закоренелого грешника, недостойного ее
милости. Порой кажется, что святые осыпают милостями отнюдь не
по заслугам, а просто из неизъяснимого каприза. Впрочем, чудо
неподвластно логике, а иначе оно уже не было бы чудом -- разве
не так? Кадфаэль вытер руки пучком шерсти и поднялся с колен.
До вечерни оставалось минут двадцать.
Он попрощался и почти дошел до ворот, ведущих в большой
монастырский двор, когда услышал за спиной торопливые шаги.
Чья-то рука потянула его за рукав, и голос Мэтью промолвил:
-- Ты забыл эту вещицу, брат.
Это был горшочек из-под мази. Изготовленный из грубой
зеленоватой глины, он был почти незаметен в траве. Держа
горшочек на широкой ладони, молодой человек протягивал его
Кадфаэлю. Рука у него была сильная, крепкая, с красивыми,
длинными пальцами. Темные спокойные глаза со сдержанным
любопытством всматривались в лицо монаха. Кадфаэль поблагодарил
юношу и, забрав горшочек, спрятал его в суму. Сиаран сидел там,
где оставил его друг, устремив горящий взгляд на монаха и
Мэтью; на какой-то миг Кадфаэлю показалось, что он обречен на
одиночество в этом многолюдном, шумном мире.
Кадфаэль и Мэтью стояли молча, задумчиво смотрели в глаза
друг другу. Спутник Сиарана был крепким, ладным и ловким малым,
что он и доказал, успев вовремя выхватить девушку из-под
конских копыт. К нему рвалось нежное, неискушенное сердечко
Мелангель, да и Рун, похоже, связывал с ним надежды на счастье
своей сестры -- на себя-то он уже махнул рукой. Судя по всему,
Мэтью из хорошей семьи, скорее всего, из мелкого дворянства,
получил неплохое воспитание и наверняка владеет как мечом, так
и латынью. И эдакий молодец болтается по всей стране как
неприкаянныый бродяга, без крыши над головой и близкой души,
если не считать умирающего приятеля.
-- Скажи мне правду, -- попросил Кадфаэль, -- верно ли,
что Сиаран идет навстречу своей кончине?
Мэтью помедлил, его большие глаза помрачнели. Затем он
негромко, с расстановкой произнес:
-- Да, это так. Смерть уже витает над ним. Если только
ваша святая не совершит чуда, ничто не спасет его. Или меня! --
неожиданно закончил он и, повернувшись, решительно зашагал
обратно, возвращаясь к исполнению взятого на себя послушания.
Наступило время ужина, но, вместо того чтобы идти в
трапезную, Кадфаэль направился в город. Миновав мост,
перекинутый через Северн, он вошел в городские ворота и по
извилистому Вайлю добрался до дома Хью Берингара. В гостях у
друга он некоторое время с удовольствием возился со своим
крестником Жилем. Пригожий, своенравный крепыш уродился
светленьким -- в мать и довольно рослым. Не приходилось
сомневаться, что со временем этот малыш намного обгонит ростом
своего невысокого смуглолицего насмешливого отца. Элин принесла
угощенья и вина для мужа и гостя и уселась за шитье. Время от
времени молодая женщина с улыбкой поглядывала на беседовавших
друзей, и вид у нее был счастливый и безмятежный. Когда
сынишка, наигравшись, уснул на коленях у Кадфаэля, Элин встала
и, бережно взяв ребенка, унесла его в спальню, хотя мальчуган
был, пожалуй, уже тяжеловат для нее. Ласковым взглядом Кадфаэль
проводил молодую женщину с ребенком на руках.
-- И как получается, что эта девочка хорошеет с каждым
днем, -- подивился монах. -- Знавал я многих привлекательных
девиц, чья красота поблекла и увяла после замужества. А Элин
семейная жизнь только красит.
-- Что ж, женитьба, пожалуй, дело стоящее, -- с довольным
видом отозвался Хью. -- Взять, к примеру, меня -- семейная
жизнь, как видишь, пошла мне на пользу. Правда, чудно слышать
все это от монаха, давшего обет безбрачия... Конечно, ты
повидал свет, перед тем как надеть рясу, но, думаю, ты был не
слишком высокого мнения о женитьбе, иначе и сам рискнул бы
обзавестись семьей. В монастырь ты ушел, когда тебе было уже за
сорок. Но ведь до этого ты -- молодой крестоносец, бравый
молодец -- вдоль и поперек исходил всю Святую Землю. Почем мне
знать, может, где-то в тайниках памяти ты хранишь воспоминание
о своей Элин, которая дорога тебе не меньше, чем мне моя! А
может быть, и о свое Жиле, -- добавил Хью с лукавой улыбкой, --
который нынче давно вырос, и один Бог знает, где он теперь и
что с ним..
Кафаэль отмолчался, и, хотя он не подал виду, что речи
Берингара задели его за живое, чуткий и догадливый Хью понял
невысказанное предупреждение друга. Он бросил взгляд на
призадумавшегося монаха и почел за благо сменить тему и перейти
к злободневным делам.
-- Стало быть, этот Симон Поер -- личность на юге
небезызвестная. Ну что ж, я благодарен за предостережение и
тебе, и брату Адаму, хотя покуда этот тип вроде бы ничего
худого не натворил. Зато те, другие, которых ты мне описал... В
таверну Уота наведывались какие-то незнакомцы веселого нрава.
Вполне возможно, это те самые молодцы, о которых ты мне
рассказывал. С ними проводят время состоятельные молодые
бездельники, о которых говорят, что имение у них больше, чем
разумение. Они без родыха пьют да бросают кости. И Уоту очень
не понравилось, как ложатся эти кости.
-- Так я и думал, -- промолвил Кадфаэль, -- на каждую
